В мире античных свитков
Шрифт:
В начале истории римской литературы стоит имя грека Андроника, пленного тарентинского раба, отпущенного затем на свободу римским сенатором Ливием Салинатором, детей которого он обучал. Как вольноотпущенник, он получил имя Ливия Андроника. Одним из первых он взялся за преподавание, помимо греческого, и латинского языка; но для этой цели был необходим автор, по тексту которого можно было бы это преподавание вести. Такого автора не было, и Ливий Андроник сам перевел «Одиссею» на латинский язык неуклюжим «сатурновым» стихом. Присущий римской школе дух консерватизма проявился в том, что по этому не очень гладкому переводу римские дети продолжали учиться родному языку еще во времена Горация. Поэт хорошо помнил стихи Андроника, «записанные под диктовку драчливого Орбилия», его школьного учителя (Послания, II, 1, 71). Нет сомнения, что эта переведенная Андроником «Одиссея» обращалась
Ливий Андроник был одновременно и первым римским драматургом, поставившим пьесу в консульство Г. Клавдия и М. Тудитана (240 г. до н. э.). Через пять лет на римской сцене выступил со своей комедией уже римлянин по рождению, поэт Гней Невий (ок. 270–200 гг. до н. э.). Невий не был простым переводчиком, и среди его произведений мы находим драмы на сюжеты римской истории, так называемые «претексты» (например, «Воспитание Ромула»). Ему принадлежит также поэма «Пуническая война», написанная сатурновым стихом — обозначившая собой начало римской эпической поэзии. Согласно сообщению Светония (De gramm., 2), эта поэма Невия составляла целый свиток; позднее грамматик Гай Октавий Лампадион разделил эту поэму на семь книг [199] . По-видимому, во времена Невия римская книжная техника была еще весьма примитивной.
199
Лампадион упоминается в послании ритора Фронтона (Epist., 7g, Ep. 20 Nab.) как один из самых известных грамматиков, занимавшихся изданием литературных текстов.
Барельеф римской эпохи. Трир, Городской музей.
Творчество Невия отвечало социальным запросам своего времени. Образованность и ее непременный спутник, книга, стали прочно входить в быт римского общества. Но римское правительство относилось к книгам еще довольно равнодушно, о чем свидетельствует следующий факт: когда в конце II Пунической войны в руки римлян попало большое количество карфагенских книг, сенат распорядился передать их мелким царькам Северной Африки (Plin., N. H., XVIII, 22).
С Плавтом мы достигаем вершины римской драматической поэзии (хотя Гораций судил о нем довольно сурово — Послания, II, 1, 168). В первом веке до н. э. Титу Макцию Плавту приписывали более 130 комедий, из которых древние критики отобрали в качестве подлинных только 21 [200] . Но само множество обращавшихся в публике пьес может служить косвенным свидетельством о растущем количестве книг в Риме этого времени. Уже во II веке до н. э. там создаются большие библиотеки. Знаменитый полководец Павел Эмилий разрешил своим сыновьям, которые были большими любителями книги, забрать всю вывезенную им в 167 г. до н. э. библиотеку македонского царя Персея (как сообщает Плутарх в биографии Павла Эмилия).
200
Дератани Н. Ф. Театр Плавта, с. 11 (в кн.: Плавт Т. М., Избранные комедии, перев. А. В. Артюшкова, М., Academia, 1933).
Значительные книжные богатства были захвачены Лукуллом во время последней войны с Митридатом. Огромная добыча досталась Лукуллу в Амисе в 71 году до н. э. Город этот называли Афинами Понта. Среди захваченных трофеев оказалось множество книг, и из них составились знаменитые библиотеки Лукулла, о которых рассказывает Плутарх в его биографии: «Он собрал множество книг, красиво написанных, и еще больше славы, чем приобретение их, доставило ему их использование. Библиотеки его были открыты для всех желающих, и их портики и залы для занятий могли беспрепятственно посещаться всеми эллинами…» (Биография Лукулла, 42). Лукулл только повторил то, что сделал в свое время Сулла, вывезший из Афин библиотеку Апелликона. Цицерон (De fin., III, 7) рассказывает о том, как он отправился в загородную виллу младшего Лукулла, чтобы взять там некоторые книги. Там он встретил Катона уже погрузившимся в свои занятия. Мы можем представить себе, как выглядела эта библиотека: богатое собрание книг помещалось в просторном зале, уставленном шкафами с гнездами для свитков. Зал был украшен статуями греческой работы, изображавшими знаменитых писателей и поэтов, вдоль стен стояли удобные кресла, в которых сидели читающие. Те, которые хотели облегчить себе ознакомление с интересовавшим их произведением, пользовались услугами раба-анагноста («чтеца»).
Невольно привлекает внимание тот факт, что библиотека Лукулла расположена в загородной вилле. Римляне питали особую любовь к природе, и каждый старался создать в своем доме живой уголок с растениями и фонтаном журчащей воды. Занятие науками на лоне природы доставляло изысканное наслаждение представителям римской интеллигенции, среди которой увлечение сельским хозяйством было чем-то большим, чем просто мода. От этого не был свободен даже Цицерон, горожанин по самому своему духу, и его сын М. Туллий Цицерон Младший. Последний в письме к Тирону (Ad. Fam., XVI, 21, 7), поздравляя его с покупкой имения, с восторгом пишет: «Ты владелец виллы! Тебе следует отказаться от городской утонченности, ты стал римским поселянином! Как живо я представляю себе приятнейшие занятия, которым ты посвящаешь свое время! Мне кажется, я вижу тебя покупающим принадлежности и орудия сельского хозяйства, беседующим с управителем имения, собирающим семена овощей и плодов на полу после обеда…».
Читатель у книжного шкафа с пюпитром. Барельеф на саркофаге римской эпохи.
Именно эта черта римского быта позволяет нам понять, почему уникальная библиотека древности, открытая во время раскопок засыпанного вулканическим пеплом Геркуланума и состоявшая из большого числа папирусных свитков, была обнаружена в загородной вилле римского аристократического семейства Пизонов, расположенной за городской стеной этого уютного италийского городка.
Каков был подбор книг, обычный для частных библиотек Древнего Рима?
Пакувий Прокул с женой. В руках у Пакувия свиток папируса, у жены — восковые таблички.
Фреска из Помпей, I век нашей эры.
На этот вопрос ответить довольно трудно, так как книги упомянутой выше библиотеки Пизонов оказались подобранными в соответствии со вкусами владельцев. «О вкусах не спорят» — гласит римская пословица, подбор книг мог быть самым различным. Но, как мы сейчас увидим, эти вкусы были обусловлены различными обстоятельствами.
В 1752 г. при раскопках виллы к северо-западу от городской стены Геркуланума рабочие натолкнулись на обугленные папирусы, которые они вначале приняли за остатки не до конца сгоревших дров. Лишь немногие папирусы сохранили форму цилиндра, большинство были сдавлены в лепешку рухнувшими стенами и потолками. Многие папирусы превратились в комки, по внешнему виду больше похожие на обугленные головешки, чем на свитки, поэтому помещение, где они были найдены, рабочие назвали «лавкой угольщика» (Bottega del carbonaio). Впоследствии дом, где были найдены свитки, получил название «дома папирусов» (casa dei papiri) [201] .
201
Литература, посвященная Геркуланским папирусам, указана в статье: Barker R. The Bibliography of the Herculaneum Papyri, classical review. London, 1908, p. 7 sqq.
В итоге раскопок было обнаружено, что папирусы хранились в трех помещениях виллы, некогда принадлежавшей Л. Кальпурнию Пизону, другу и покровителю философа эпикурейца Филодема. Кальпурний Пизон, консул 58 г. до н. э., был тесно связан с Цицероном и Цезарем — последний был даже женат на его дочери, Кальпурнии. В своих письмах Цицерон, однако, отзывается о Кальпурнии Пизоне с ненавистью — они были политическими противниками. Пометок владельцев на книгах не обнаружено, лишь на некоторых свитках (например, №№ 1149, 993) встречается имя М. Октавия, написанное по-гречески. Возможно, М. Октавий был первым собственником книги, попавшей затем в домашнюю библиотеку Пизонов.