В мишуре и блестках
Шрифт:
— Вам нравилось у них?
— Да. С отцом мы не прекратили видеться. Он помирился с Форестерами, и мы обменивались частыми визитами. Когда мне исполнилось тринадцать, он стал вполне обеспеченным человеком и мог оплатить мое обучение в приличной школе с традициями, которую сам заканчивал и куда, по счастью, записал меня при рождении. Это обстоятельство в некоторой степени освободило нас от бремени непомерной признательности Форестерам, но я по сей день испытываю к ним живейшее чувство благодарности.
— Мечтаю с ними познакомиться.
— Они слывут чудаками. Сам я так не думаю, но не мне судить.
— И как же они чудят?
— Ну... в общем, пустяковыми отклонениями от общепринятых норм. К примеру, они никогда не путешествуют без огромных зеленых полотняных зонтов, весьма дряхлых. Просыпаясь по утрам, они раскрывают зонты, поскольку предпочитают яркому свету прохладную тень. Кроме того, Форестеры всегда возят за собой изрядную часть своего состояния. Все драгоценности тети Трах, акции и облигации дяди Прыга, несколько весьма недурственных безделушек, на которые я давно положил глаз. При них также всегда значительная сумма наличными. Все добро помещается в старом солдатском сундучке дяди Прыга. Он сейчас полковник запаса.
— Наверное, они и в самом деле немножко чудаки.
— Вы так думаете? Возможно, вы правы. Но продолжим. Мое образование, вполне формальное, позже по настоянию отца было значительно расширено углубленным изучением наук, имеющих отношение к бизнесу, переходившему ко мне по наследству. Когда отец умер, я уже считался ведущим авторитетом в Европе по китайской керамике всевозможных периодов. Мы с дядей Бертом стали очень богатыми. Как говорится, к чему бы я ни прикасался, все превращалось в золото. Короче, я был из тех, кому деньги плывут в руки, а не утекают сквозь пальцы. В довершение всего — ну просто цирк! — я стал чудовищно везучим игроком и выиграл на футбольном тотализаторе два вполне королевских состояния, не облагавшихся налогом. На игру вдохновил меня дядя Берт.
— Счастливчик.
— Да, и я рад этому. Богатство позволяет мне удовлетворять мои собственные причуды, которые, возможно, покажутся вам не менее эксцентричными, чем выходки дяди Прыга и тети Трах.
— Например?
— Например, этот дом. И слуги. Особенно вас, наверное, удивляют слуги. Со времен Тюдоров до десятых годов девятнадцатого века Холбердс принадлежал моим предкам по отцовской линии, Билл-Тасманам. Они были самой влиятельной семьей в этих местах. Их девиз был прост как правда: "Несравненные". Мои предки следовали ему буквально, отказываясь от пэрства, дабы ни с кем и ни в чем не сравняться, и живя с истинно королевским размахом. Возможно, вы считаете меня заносчивым, — сказал Хилари, — но уверяю вас, по сравнению с моими предшественниками я скромен, как василек в ржаном поле.
— Почему ваша семья выехала из Холбердса?
— Голубушка, да потому что они разорились. Они вложили все в вест-индские компании и после отмены рабства остались без гроша, на мой взгляд вполне заслуженно. Дом был объявлен к продаже, но по причине его местоположения никто на него не польстился, а поскольку охрана исторических памятников тогда пребывала в зачаточном состоянии, здание подверглось ужасам запустения и превратилось в молодые руины.
— Вы выкупили его?
— Два года назад.
— И реставрировали?
— До сих пор реставрирую.
— С огромными затратами?
— Правильно. Но согласитесь, также со вкусом и понятием.
— Соглашусь, — подтвердила Агата Трой. — На сегодня мы закончили.
Хилари встал и обошел мольберт, намереваясь взглянуть на портрет.
— Чрезвычайно интересно. Я рад, что вы все еще до некоторой степени остаетесь верны так называемой фигуративной живописи. Я не хотел бы, чтобы меня превратили в шизоидное нагромождение геометрических узоров, как бы ни радовало такое зрелище глаз ценителя абстракций.
— Не хотели бы?
— Нет. Королевская Антикварная гильдия — в просторечии "Свалка" — несомненно сочла бы этот портрет страшно авангардным. Не выпить ли нам? Уже полпервого.
— Я хотела бы сначала прибрать тут.
— Разумеется. Наверное, вы предпочитаете лично заботиться о ваших инструментах, но имейте в виду, что Мервин, который, как вы, возможно, помните, малевал Вывески, прежде чем попал за решетку, будет наверняка счастлив отмыть ваши кисти.
— Чудесно. В таком случае я лишь приведу себя в порядок.
— Возвращайтесь сюда, когда закончите.
Трой сняла халат и, поднявшись на второй этаж, пошла по коридору к своей восхитительно натопленной комнате. Она отмыла руки в ванной и, стоя у окна, принялась расчесывать короткие волосы.
За развороченными угодьями, над которыми все еще трудились садовники и архитекторы, под тяжелым свинцовым небом вздымалась неровная пустошь. Низины и холмики сливались в затейливом узоре, словно нарисованном кем-то незримым и могучим. Пустошь, поросшая тощим низким кустарником, с холодным достоинством несла свой покров. Трой в надменности здешней природы чудилась враждебность. По пустоши шла извилистая дорога к тюрьме, все было припорошено снегом.
"Только собаки Баскервилей не хватает, — подумала Трой. — Хорошо, что эта идея пока не пришла Хилари в голову, а то бы он непременно ее осуществил".
Прямо под ее окном высились покосившиеся развалины оранжереи, когда-то тянувшейся вдоль восточного крыла здания. Хилари говорил, что их скоро снесут, пока же они торчали бельмом в глазу. Сквозь разбитое стекло прорезались верхушки еловых побегов. Внутри оранжерея утопала в разномастном мусоре, кое-где крыша совсем провалилась. Хилари обещал, что когда Трой в следующий раз приедет в Холбердс, то из ее окна откроется вид на лужайки и кипарисовую аллею, ведущую к фонтану с каменными дельфинами. Любопытно, удастся ли этим культурным нововведениям взять верх над зловещей равниной.
Между будущим садом и пустошью, на вспаханном склоне, повинуясь декабрьскому ветру, кружилось и жестикулировало пугало. Оно походило на персонаж комедии дель арте[1], неведомо как забредший в эти холодные и суровые края.
Внизу появился человек, кативший перед собой тачку, наклонив голову навстречу ветру. На нем были зюйдвестка и клеенчатый плащ.
"Это Винсент, — подумала Трой. — Шофер-садовник. Что мне о нем говорили? Мышьяк? Точно. Неужто правда? А может, врут?"
Пугало как сумасшедшее крутилось на палке. Несколько соломинок сорвалось и понеслось по ветру.