В моём сердце ты...
Шрифт:
– Ника как раз собирается куда-то в Карелию, зовёт с собой. Вот думаю – может, и правда с ней рвануть…
Елена молчала, только глядела на него во все глаза. Его слова ошарашили её настолько, что она и не знала, что сказать. А даже если бы и знала – вряд ли получилось. Горло вдруг перехватил спазм.
Он неторопливо поднялся, а у неё внутри забилась паника.
– Сейчас спущусь в кадры и напишу заявление. Я просто не хотел до того, пока с тобой не поговорю. Так что, Елена Эдуардовна, скоро вы от меня избавитесь, – невесело усмехнулся
Потом посмотрел на неё пронзительно.
– И… ещё раз прости, что так тебя обидел.
Отвёл глаза. Взялся за спинку стула, на котором сидел, и медленно придвинул к столу.
Паника стремительно набирала обороты. Кровь уже не просто колотилась, она, казалось, вот-вот разорвёт вены, артерии, виски. И в унисон этой неистовой дроби стучала мысль: сейчас он уйдёт. Он сейчас уйдёт! Уйдёт!
– Но я… – вырвался у неё какой-то жалкий хрип. Спазм никак не отпускал горло.
Он приостановился, обернулся на неё.
– Я не хочу, – выдавила она с трудом, пытаясь сглотнуть подступивший ком.
Несколько бесконечно долгих секунд он не двигался, просто смотрел на неё в упор, сверху вниз, прожигая взглядом насквозь. И в тёмных глазах его столько всего бурлило и боролось! Отчаяние, боль, страх, надежда, острая тоска…
– Я не хочу, – повторила она тихо.
Он вновь отодвинул стул и присел. Не отрывая жгучего взгляда, спросил:
– Чего ты не хочешь, Лена?
– Чтобы ты уходил… Я не хочу, чтобы ты уходил.
Паника, которая скручивала её внутренности и сжимала горло, не давая толком говорить и даже дышать, тут вдруг прорвалась наружу слезами, крупной дрожью, невысказанными словами. А может, это и не только паника, но ещё и боль, которую приходилось так долго держать в себе, душить, загонять вглубь. А теперь Елена никак не могла остановиться и повторяла, повторяла:
– Я не хочу, чтобы ты уходил… я не хочу, чтобы ты уходил… я не хочу, чтобы ты уходил…
Она сильно зажмурила веки, но горячие крупные слёзы всё равно струились по щекам. Плечи вздрагивали, грудь часто вздымалась. А слова её звучали всё громче и надрывистее и, наверное, скоро бы перешли в крик, но вдруг она почувствовала, как он так легко, так запросто поднял её из кресла, прижал к себе, крепко стиснул в объятьях. Он что-то говорил, целовал лицо, губы, успокаивал. Позже поил водой. И снова обнимал. И опять что-то приговаривал.
Когда сердце перестало сходить с ума и разрывать бешеным стуком перепонки, она различила его шёпот:
– Лена, Лена, знала б ты, как я тебя люблю…
В груди затрепетало.
«Знал бы и ты, как я тебя…», – подумала она, но сама лишь прижалась к нему теснее, уткнулась носом в грудь, вдыхая такой желанный запах. И, казалось, с каждым вздохом тело наполнялось теплом и истомой, близкой к эйфории.
Странное дело, почему-то совсем не было стыдно перед ним за эту стихийную истерику, за свою слабость. В конце концов, это ей и раньше особенно нравилось –
Руки его нежно, но вместе с тем уверенно оглаживали спину, каждый позвонок, спускались ниже талии и вновь поднимались к самой шее. Дыхание его учащалось, становилось порывистым. Потом он чуть отстранился, нежно приподнял её лицо за подбородок, несколько мгновений смотрел так, будто очень давно не видел и страшно соскучился, впитывал в себя каждую чёрточку, изгиб бровей, тонкие веки, зелень глаз, высокие скулы, губы… На губах его взгляд остановился, словно не в силах оторваться. Почти сразу потемнел, затуманился. Этот взгляд обжигал и лишал воли. Андрей сглотнул, привлёк её к себе и впился жарким поцелуем. Как же она этого хотела, как изнывала по этим ощущениям. Как хотела вновь испытать это горячее томление, наливающееся сладкой тяжестью внизу живота.
Стук в дверь донёсся будто издалека. Она и не сразу сообразила, в чём дело. Лишь когда стук повторился, уже громче и настойчивее, оба, отпрянув друг от друга, замерли, тяжело и шумно дыша.
В кабинет заглянула Людмила Михайловна. Конечно, она всё поняла, но стоило отдать ей должное – ни малейшим образом она не выказала ни удивления, ни осуждения, ни любопытства, ни-че-го.
– Елена Эдуардовна, если я вам сегодня больше не нужна, я, с вашего позволения, пойду домой, – невозмутимо сообщила секретарь.
– Да, да, конечно, – облизнув губы, поспешно ответила Елена.
Когда за пожилой женщиной закрылась дверь, оба переглянулись и прыснули.
– А привратница у тебя – кремень, – оценил Андрей. – Ведь наверняка же мы её шокировали, а она и бровью не повела.
Просмеявшись, снова посмотрели друг на друга и одновременно посерьёзнели.
Андрей встал к ней ближе, лицом к лицу, сомкнул руки на тонкой талии, притянул к себе, заглянул в глаза.
– Ты останешься? Не уйдёшь? – почему-то шёпотом спросила Лена.
– Останусь. Ты меня простила? – так же тихо отозвался он.
– Простила... Я всё знаю. Про вчерашнее. Я должна тебя поругать за драку, ну… потому что так нельзя, а мне хочется сказать тебе спасибо… И вообще, какое-то дурацкое у меня состояние. Хочется и плакать, и смеяться. А ты?
– А мне просто хорошо, – улыбнулся Андрей. – Но будет ещё лучше, если мы… – Он снова опустил глаза на её губы. – Если мы с тобой куда-нибудь…
Глава 42
Елена проснулась первой, по привычке – в шесть утра. Выкарабкалась из тёплой постели, хотя можно было поваляться всласть – первое мая, праздник, на работу не идти. Тем более и уснули они только под утро в полном изнеможении.
Вчера после работы отправились сразу к ней.
Можно было погулять, конечно. Погода стояла – чудо. Но обоим не терпелось остаться наедине. И это нетерпение прорывалось во всём: в интонациях, жадных взглядах, порывистых жестах, в случайно-неслучайных прикосновениях.