В море погасли огни (блокадные дневники)
Шрифт:
Зиновьев начал пространно объясняться, а мы со Штейном сознались, что только недавно надели военно-морскую форму.
В длинном списке дежурный нашел номера наших кают и выдал ключи сопровождающему старшине.
Меня с Зиновьевым поместили в двойной каюте, а Штейна - в соседней.
Когда мы остались втроем, Алексей Зиновьев принялся упрекать нас:
– Зря сознались, что не моряки. У вас же золото на рукавах. Две с половиной нашивки! Большое звание. На флоте не любят людей, которым легко достаются нашивки. За вами будут следить и высмеивать. Не вздумайте только пойти на клотик пить чай.
Он бы еще долго хвастался знанием морской терминологии, если это не надоело бы Штейну и тот не без ехидства спросил:
– А ты учитываешь, что устав уже новый? А то научишь нас такому... всех со скандалом спишут с корабля.
В обеденный час в неловком положении очутился Штейн. Придя в кают компанию первым и увидев в фаянсовых мисках аппетитно пахнущий флотский борщ, Александр Петрович поспешил усесться за стол. Для полного удовольствия он вытащил из кармана газету и по гражданской привычке принялся есть и одновременно читать.
Когда мы с Зиновьевым появились в кают - компании, то за спиной Штейна уже толпилось человек двенадцать моряков. Следя в тишине за увлекшимся едой старшим политруком, они жестами приказали нам помалкивать.
Оказывается, по морским традициям за стол садятся только после приглашения старшего командира. Поведение Александра Петровича было нарушением этикета и выдавало его невежество.
Почувствовав неладное, Штейн наконец оторвался от газеты и, обернувшись, увидел перед собой моряков, глядевших на него с осуждением. Лицо Александра Петровича мгновенно сделалось такой же окраски, как борщ. Драматург быстро бросил ложку на стол, вытер салфеткой губы, поднялся и, став позади нас, сделал вид, что так же томится в ожидании, как и другие.
Это вызвало дружный смех. А когда он утих, послышался четкий голос старпома:
– Прошу к столу!
С этого дня у нас началось нечто похожее на водобоязнь. Опасаясь вновь опростоволоситься и прослыть профанами, мы условились приглядываться к старослужащим, подражать им и ничего не делать прежде других. И все же утром, когда были собраны все на верхней палубе на подъем флага, опять обмишурились.
Нас поставили рядом с преподавательским составом морских училищ. Услышав команду: "На флаг смирно!", мы, как и соседи, вскинули правую руку к козырьку и, задрав голову, стали смотреть на медленно плывший вверх флаг. Оказывается, этого не следовало делать. Надо было просто стоять "лицом внутрь корабля". Опять мы приметили косые взгляды в нашу сторону и нелестные отзывы:
– Шпаки береговые!
После плавания на "Свири" и походов на остров Валаам, где проходили морскую практику, мы уже сами с пренебрежением относились к жителям суши.
Осмелев, я даже взялся писать историю Щ-311, воевавшей в зиму 1939 года в Ботническом, заливе. Для этого мне больше месяца пришлось прожить в бригаде подводных лодок.
В мае я снял с себя военно-морскую форму, а в июне неожиданно началась война. Недолго размышляя, я отправился в Пубалт.
– А вы зачем явились?
– удивились там.
– Мы вас не вызывали.
–
– Значит, хотите добровольно? И куда же?
– К подводникам, - не раздумывая ответил я.
– Есть, хорошо. Можем послать сегодня же. Идите получать предписание ночным поездом выезжайте в Таллинн.
Вспоминая прощание с женой и сыном, который никак не мог проснуться, я еще долго ворочался на жесткой койке, а когда уснул, то показалось, будто в ту же секунду раздались звонки громкого боя.
По трапам и палубе загромыхали тяжелые матросские сапоги.
"Тревога", - сообразил я и начал быстро одеваться.
У четырехствольного пулемета на корме я, конечно, появился позже всех.
Над морем стоял плотный туман, в десяти метрах ничего не было видно. Часы показывали четверть седьмого.
– Что случилось?
– спросил я у пулеметчика.
– Всплывшую мину заметили, - ответил первый номер.
– Проходим буй с ревуном.
Я услышал тягучее мычание справа. Этот буй сообщал, что правей его опасная отмель.
Унылое мычание буя, повторявшееся через равные промежутки, навевало тоску и усиливало тревожное ожидание. Корабль шел медленнее обычного.
Туман наполз на залив ночью и был так густ, что во мгле мы потеряли и тральщик, и буксир.
Матросы, усевшиеся на спущенный с катера "тузик", поймали блуждающую мину, сорванную с якоря, и, отбуксировав ее в сторону, уничтожили подрывным патроном.
Тяжелый гул прокатился по заливу. Туман рассеялся. Мы увидели закачавшийся буй и серебристое пятно на месте взрыва. Затем словно кисейной занавеской затянуло это место и туман как бы стал гуще.
Когда матросы вернулись на "тузике", тревога несколько улеглась, но "Полярная звезда" скорости не прибавляла. На мостике стоял не вахтенный штурман, а сам командир плавбазы - капитан - лейтенант Климов, бородач богатырского сложения. По тревоге он вышел на мостик в зеленой каске зенитчиков и поэтому походил на царя морских глубин.
Трубным голосом приказав катерникам выйти вперед и смотреть во все глаза, капитан - лейтенант настороженно вел за ними "Полярную звезду".
На верхней палубе вдоль бортов лежали наблюдатели и всматривались сквозь молочную пелену, не покажется ли где рогатый купол мины или глазок перископа.
На корме у четырехствольного пулемета нас было трое: я, белобрысый старшина, занявший место первого номера, и вестовой кают - компании, набиравший патронами пустые ленты. Четырехствольный пулемет я видел впервые, поэтому попросил старшину показать, как закладываются ленты с патронами, как нужно целиться и стрелять.
– На мое обучение ушло минут тридцать; потом началось томительное ожидание, так как готовности "номер один" не снималась.
Перед обедом мы расслышали далекие, раздававшиеся через равные промежутки времени тягучие гудки. Нас настигал какой - то корабль. Чтобы не столкнуться с ним, па "Полярной звезде" стали давать ответные гудки.
С мостика послышался зычный голос командира:
– На корме смотреть лучше!
Но как мы ни вглядывались, за туманной завесой ничего не было видно. Только минут через пятнадцать совсем близко выплыл из "молока" коричневатый силуэт крупного транспорта.