В небе только девушки! И...я
Шрифт:
— Клен на приеме! — я повторил доклад. — Может наш, аккуратно проверь! Перехват разрешаю.
На глазах у всей публики ухожу в набор на форсаже. Настя его разглядела: Ju-88s. Воспользовавшись информацией, что мы где-то на севере, немцы решили днем провести разведку. Юнкерс нас с Женей обнаружил. А у них основной способ отхода — пологое пикирование, на котором они делали все наши истребители. Заходим в три четверти, открываем огонь. Снарядам до цели довольно далеко лететь. Снизу незнакомый голос орет: 'Кто ж так стреляет, чуня!' Потом, когда Юнкерс, горящим костром, ломанулся
– 'Клен', я — 'Метла один', работу закончила, целей больше не наблюдаю. Противник, Юнкерс-88–эс, упал за Раздольным на берегу Камышовки. Наблюдаю два парашюта, их сносит в сторону Трещевки.
– 'Клен' принял, домой, Сашенька, домой! Молодчинка!
– 'Комментатор', 'Метле — раз'!
— На… приеме, Я — 'тринадцать'!
— Поучи жену щи варить! Научишься, прокачу на метле. 'Клен', 'Метле — раз', идем на спуск, крыша не требуется.
— Принял, Вам добро.
Через пятнадцать минут попали в буйные руки летчиков, которые качали оба экипажа. И когда вечером показывали 'фильмы', никто из них уже не смеялся, все поняли, что для них этот вылет кончился бы так же, как для экипажа 'Юнкерса'. Нельзя недооценивать противника и упускать его из виду. Пока это подводит только немцев, но ничто не вечно под луной. Парни тяжело дышали — весь их почти двухлетний военный опыт просто кричал о том, что это опасно, очень опасно. Они привыкли к боям, к перегрузкам, но мысль о том, что у противника тоже могут появиться такие возможности, покоя им не давала. В зале зажегся свет. Лес рук, причем, молчаливый.
— Сразу отвечаю на самый главный вопрос: у фрицев ничего подобного нет. Уйти от атаки можно, но требуется наблюдать за противником, и не запускать его в мертвые зоны. Кто хотел узнать об этом, можете опустить руки. И главное: ближе к лету, немцы на нашем участке пойдут в свой последний бой. Мои 'Бабки — Ежки' будут с Вами. Полк, по приказу Верховного, комплектуется и пополняется. И, через 25 минут, мы покажем вторую часть нашего показательного наступления. Сейчас две машины идут, чтобы атаковать мост на полигоне.
— Ночью?
— Конечно, это позволяет с минимальными потерями делать это. Пройдемте!
Все вышли из клуба, перешли через железную дорогу в северо — восточной части аэродрома. Там, за небольшой рощицей начинался полигон завода, где пристреливали оружие 'Илы'. У небольшого песчаного холма положили два пролета железного моста. Кто-то, очень слухастый, уловил шум винтов и двигателей машины, идущей на большой высоте. Принялись высматривать, машина шумела довольно громко и меняла звук. И тут сработал ФОТАБ. Пока все промаргивались, зажглась САБ-250, выбрасывая из себя новые и новые осветители, потом раздался сильный рев мотора уже за нашей спиной, и через несколько секунд грохнули взрывы. А по радио неслось, голосом лучшей солистки Брянского фронта, командира бывшей 589–й ОРБАЭ, Тамары Иванищевой:
Растяни меха гармошка
Эх, играй, наяривай!
Хохотушки, бабка — ёжка,
Пой, не разговаривай!
Я была навеселе,
И летала на 'метле',
Хоть сама не верю я
В эти суеверия!
С придыханием, повторениями и невероятно высоким голосом. Затем сухо и ДОСТОЙНО!:
— Клен, я — метла — четыре, цель поражена, в наборе! Прошу добро на посадку!
— Все, концерт окончен, цель поражена. — при свете САБа было видно, что оба пролета переломлены посередине.
Андрей и Тамара дружненько сели на аэродроме. Первый день сборов подошел к концу. Завтра работаем по дальнему полигону. Ко мне подошел молодой старший лейтенант:
— Тащ полковник! Я — 'тринадцать', старший лейтенант Покрышкин. Разрешите принести мои извинения за бестактное поведение.
— Извинения принимаются.
— Вы можете сказать, как вы это делаете?
— Пока — нет. Но, в общем, руками и головой. Так же, как и вы. Но, из более удобного положения.
— И сколько у Вас сбитых?
— Я не считаю, мне не доставляет удовольствия это делать. Но, надо быстрее заканчивать эту войну. Она мне уже давно надоела. Это совсем не женское дело.
— Но у вас две Золотые Звезды!
— За Амурский мост и разгром 4–й танковой армии под Воронежем, лейтенант. Вы, когда отчеты пишете, считаете на штурмовке: сколько — кого уничтожили?
— Нет, товарищ полковник, их никто не считает.
— Вот и я их не считаю. Зачем грех на душу брать.
— Здесь я с Вами соглашусь. Разрешите Вас проводить?
— Нет, у меня машина.
— Еще один вопрос?
— Да, пожалуйста!
— Я в авиации давно, с 34–го года, закончил Качу в 39–м, воюю с 41–го года, почти 400 боевых, в основном, на разведку. 16 сбитых и много не засчитанных.
— В разведке всегда так.
— Как перейти в Ваш полк на 'метлы'. Очень заинтересовал меня этот самолет.
— Допуск к высотным есть?
— Сейчас нет, был, пока на 'МиГах' летал.
— Хорошо. К ночным?
— Нет, в 41–м начинали подготовку, но не успели закончить.
— Тогда — не пройдут документы.
— Вас понял! Разрешите идти?
— Да, конечно! — ответил я, сел в джип и поехал домой.
Утром отменили полеты по погоде, и опять собрали всех в клубе на тактические занятия. Александр Иванович, видимо, не успокоился по поводу отказа, принес с собой летную книжку, две толстых прошнурованных тетради, что-то прошептал на ухо Майе, и сел рядом со мной. Он попытался сунуть мне в руки свою летную книжку, но, тут я воспользовался тем, что выгляжу женщиной, и протянул руку к тетрадям:
— А это что? — он покраснел, и засмущался, как будто его прихватили на ведении дневников, что было категорически запрещено в Действующей армии.
— Ну, это так, некоторые мысли о боях.
Я-то знал, что в этих тетрадях находится наставление по тактике действий истребительной авиации 44–го года.
— Посмотреть Вашу книжку я не успею, слышите, меня в Президиум вызывают, а вот это — я возьму с собой почитать, чтобы скучно не было за столом. А вы Майю развлеките, она — истребительный комэск в полку.