В некотором роде волшебник
Шрифт:
Вот так получилось, что пока Мирра и Пум беседовали у станционного фонтанчика, Септимус вынужден был терпеть компанию болтливого сентиментального алкоголика-игромана. Папаша Пум, видимо, успевший поутру хряпнуть стаканчик, бормотал безостановочно. За четверть часа он поведал Септимусу свою полную биографию, поделился политическими убеждениями, изложил историю побед на любовном фронте и завершил рассказ доверительным признанием:
– Мы с дочей едем на Эс-Шеллы, к сестре моей, значит. Два года жил в Куше - и на тебе, выкинули! Вышвырнули, как мусор. И,
– Рассказывал, - механически отозвался Септимус.
– О! Она, короче, туда-сюда, итить, а я...
– Так что там тебе сказал управляющий?
– Ась? А...Управляющий...Ну, говорит, вали отсюдова, пока я тебе кости не переломал. Я ему такой: никуда я не пойду, и вообще вы права не имеете, потому как я, значит, буду жаловаться. А он сразу весь такой заюлил, заюлил. Ты, говорит, тварь парши...Не, ну ты не подумай, он со всем уважением. Он знаешь, как меня уважает?
– Не сомневаюсь. Так что он сказал.
– Во...Вали, говорит, куда-нить подальше - к Синим горам. И чтоб целый год не смел в Куш суваться. Придешь, говорит, шкуру с тебя сдеру. Ну, думаю, что ж...А чего бы не обождать, если человек-то хороший просит, правда?
– Угу.
– Перекантуюсь покамест на Эс-Шеллах, у сеструхи. А там, глядишь, год пролетит - и снова в Куш...эт-самое...на заработки, стало быть...
Далее последовали не слишком связные рассуждения об эс-шелльских красотках и способах их употребления. Септимусу ничего не оставалось, кроме как закрыть глаза и, периодически угукая, думать об Империи.
В это время Пум, болтливостью уродившаяся в отца, излагала Мирре свое видение ситуации в Куше. Мирра слушала и думала, что у детей поразительно гибкая психика, а Пум вдобавок наделена величайшим талантом к самообману.
– Они ведь все обычные дураки, - распиналась Пум, балансируя на бортике фонтана, - потому и не уезжают. А мой папа не такой. И у него есть я. Нисидзима это понял. Он ведь тот ещё зимотроп!
– Кто-кто?
– переспросила Мирра.
– Э...Ми-зан-троп! Не знаю, что это в точности значит, но Нисидзима такой! Да...И ещё: я не сказала всем вам спасибо. Спасибо.
– Без проблем. Обращайся, - милостиво кивнула Мирра.
– Один вопрос: помнишь, ты рассказывала, как подглядывала за Нисидзимой. Ты там ещё увидела что-то очень странное.
Пум подозрительно прищурилась:
– Опять ржать будешь?
– Нет, - заверила её Мирра.
– Я хотела спросить: это "странное" выглядело примерно вот так?
С этими словами она поднесла руку к фонтану, и вода обволокла её плотным коконом. Секунда-другая - и колышущийся, мерцающий панцирь исчез, словно впитался в кожу Мирры. Удивленная Пум раскрыла рот и, не издав ни звука, кивнула.
– Спасибо, - с нетипичной для нее вежливостью поблагодарила девочку Мирра.
– И не обижайся, что смеялась над тобой. Я была не права.
Возница объявил об отправлении экспресса до побережья. Таща отца за руку, Пум залезла в карету. Через пару минут высокоскоростные лошади растворились в песчаной дали.
Повинуясь порыву, Септимус обхватил Мирру за плечи:
– Погоди!
– У нас что, намечается романтический момент?
Следующие слова отчаянно сопротивлялись, дрыгали ножкам, цеплялись за язык, стараясь взобраться обратно в горло. Но Септимус заставлял их звучать:
– Там, в гостинице, когда Маркус спросил...ты сказала, что должна следовать за мной, потому что у тебя нет выбора. Это все волшебство, да? Я не слишком в этом разбираюсь. Но если ты не хочешь...Если есть способ разорвать связь между нами, но чтобы ты при этом осталась в нашем мире, ты только скажи, я все сделаю.
Высвободив руку, она взлохматила челку:
– Септимус, Септимус, я ведь только отражение твоего сердца, забыл?
– Это неправда, - ему казалось, что, произнося это, он тупым ножом отрезает от себя кусок плоти.
– Наверное, магия вынуждает тебя придерживаться этой версии, но...
– Говоришь как дознаватель.
– Плевать! Я знаю себя, и знаю, что ты - это не я, не второе мое я, не третье, не десятое. Понятия не имею, что отразилось в том проклятом зеркале, какая сила потребовалась, чтобы выпустить тебя из нулевого измерения в наш мир, но мне противно думать, что кто-то находится рядом со мной по принуждению. Тем более ты. Из-за этой треклятой магической связи ты уехала от Людвига, а теперь уезжаешь от Нисидзимы!
Мирра отвернулась:
– Сегодня что, парад благородных негодяев?
– Хватит драной иронии! Это ты спасла Нисидзиму! Почему?!
Злое лицо в ореоле рыжих волос повернулось в Септимусу, каблуки поняли столбики пыли:
– Да ну, конечно, из любви, большой и страстной!
Септимус поскреб бороду:
– Зачем же так пафосно: всего лишь из симпатии. Даже нет: из солидарности. Ты можешь сколько угодно пыхтеть на Веронику, да только она права: ты и Нисидзима - вы одного поля ягоды. Вы считаете, что люди в большинстве своем хуже дерьма, но в то же время непрестанно ищите доказательства обратного. Вы хотите, чтобы ваша мизантропия оказалась заблуждением!
– Ты эту речь всю ночь сочинял?
– Всю жизнь!
Мирра желчно усмехнулась и несколькими остервенелыми взмахами окончательно превратила свою прическу в рыжий куст перекати-поля:
– Круто. Нет, правда, очень трогательно. Ладно, мудролюб, считай, что ты заслужил свой шмат правды. Про одного поля ягоды ты практически угадал. Этот мальчик, Нисидзима, - Душа города. Вернее, будущая Душа.
Мирра замолчала, давая Септимусу время переварить услышанное. Нервно дернув уголком рта, Септимус отрезал: