В Ночь Седьмой Луны
Шрифт:
Мы скоро сдружились. Говорили по-английски, по-французски, по-немецки; простая жизнь пришлась всем по вкусу; дисциплина была строгой, но мы быстро разобрались, кто из монахинь поуступчивей, и научились этим пользоваться.
Скоро я почувствовала себя счастливой в монастыре и провела там два беспечных года, включая даже каникулы, потому что поездки домой были нашей семье не по карману. В монастыре на каникулы всегда оставались шесть или семь девочек, и мы не скучали, оставшись в одиночестве. Мы украшали зал хвойными ветками из леса и пели псалмы, украшали часовню на Пасху, или устраивали летом пикники в лесу.
Я освоилась с новой жизнью. Оксфорд с его башнями
Все изменилось: отец постарел лет на десять, он стал рассеянным, как будто не мог оторваться от счастливого прошлого и свыкнуться с невыносимым настоящим. Тети снизошли до нашего дома. «Мы пошли на большие жертвы, – сообщила мне тетя Каролина, – отказавшись от своего комфортабельного коттеджа в Соммерсете, чтобы приехать сюда и ухаживать за отцом». Мне было шестнадцать – самое время, по их мнению, отказаться от этих иностранных языков и бестолковых привычек. Я должна стать полезной для домашнего хозяйства. Они найдут кучу дел в доме. Молодые девушки должны уметь готовить и шить, вести хозяйство и выполнять другие обязанности по дому, которым вряд ли обучат в заморских монастырях.
Но отец очнулся от своей апатии. Желанием матери было завершение моего образования в Даменштифте, и я останусь там до восемнадцати лет.
Итак, я вернулась в Даменштифт и часто ловлю себя на мысли, что, если бы тетушки настояли на своем, это странное приключение никогда бы не произошло.
Это случилось через два года после смерти матери. Я почти совсем позабыла свою жизнь в Оксфорде и только изредка вспоминала прогулки вниз от Корнмаркета к Фолли-бридж и Сейнт-Олдгейт, зубчатые стены колледжей, необъятную тишину собора и очарование витража «Убийство святого Томаса Беккета» в восточном окне. Моей действительностью стали жизнь в обители, девичьи тайны, которыми мы обменивались в наших, похожих на камеры спальнях с толстенными перегородками, отделявшими одну келью от другой.
И вот пришла та ранняя осень, после которой возврат к прежнему стал невозможен.
Мне было почти восемнадцать, но чувствовала я себя моложе, была несколько романтически несдержанной. Мне некого винить за то, что случилось.
Самой мягкой из сестер-монахинь была Мария. Из нее получилась бы прекрасная мать, может быть слишком баловавшая детей. Она была бы счастлива с детьми и сделала бы их счастливыми. Увы, она была девственницей-монахиней и удовольствовалась общением с нами.
Она понимала меня лучше других. Знала, что мои поступки неумышленны. Я была импульсивной, взбалмошной, поступала скорей бездумно, чем преднамеренно. Я знаю, что Мария постоянно говорила это Матери-настоятельнице.
Наступил октябрь, мы наслаждались бабьим летом, а осень в тот год все еще не торопилась прийти. Сестра Мария заявила, что будет очень обидно потерять эти золотые дни и поэтому она выберет двенадцать девушек примерного поведения и вывезет их на пикник в лес. Мы поедем высоко в лес, разведем там костер, сварим кофе, а сестра Гретхен пообещала испечь по этому поводу булочки с пряностями.
Мария включила меня в эти двенадцать счастливиц вовсе не из-за моего примерного поведения, а скорее в воспитательных целях, в этом я была уверена. Так я попала на пикник в этот судьбоносный день. Сестра Мария управляла тележкой и выглядела огромной вороной, в развевающемся черном балахоне.
Итак, мы приехали в лес, развели костер (очень полезное занятие для девушек), вскипятили воду, сварили кофе и поели булочек сестры Гретхен. Потом вымыли чашки в ручье неподалеку и упаковали их в обратную дорогу. Мы слонялись около сестры Марии, пока она не хлопнула в ладоши и подозвала нас. «Мы поедем через полчасика, – сказала она нам, – а пока погуляйте и собирайтесь к этому времени». Мы знали, что это означает. Сестра Мария удобно прислонится к дереву и вздремнет свои честно заработанные полчасика.
Она задремала, а мы стали бродить вокруг, и чувство возбуждения, всегда возникавшее у меня в сосновых борах, овладело мною. В такой вот обстановке заблудились Ханцель и Гретель и набрели на пряничный домик; в таком же лесу потерявшиеся дети бродил и до изнеможения, легли на землю, заснули, и листья засыпали их тела. Вдоль реки, хотя и невидимые отсюда, зависали на склонах холмов замки, в одном из которых принцесса-красавица проспала сотню лет, пока ее не разбудил поцелуй принца. Это был лес чародеев, дровосеков, троллей, переодетых принцев и принцесс, которых надо было спасать, великанов и карликов. Это была сказочная страна.
Я отдалилась от других девушек и не видела никого. Нужно не опоздать. На моей блузке были приколоты маленькие часики, доставшиеся от матери, украшенные голубой эмалью. Я не должна опоздать и огорчить милую, добрую сестру Марию.
Я вспомнила, каким в последний раз видела свой дом: тети в роли хозяек и безразличный ко всему отец. И мне подумалось, что скоро мне придется вернуться в Англию, так как девушки оставались в Даменштифте только до девятнадцати лет.
Туман в горных лесах возникает неожиданно. Мы находились очень высоко над уровнем моря. Когда мы ездили в ближайший городок Лейхенкин, мы все время спускались с гор. И пока я предавалась размышлениям о доме и неясным мечтам о будущем, туман сгустился, и я едва могла видеть что-либо на расстоянии нескольких метров. Я взглянула на часы. Пора возвращаться. Сестра Мария уже, должно быть, очнулась от своей дремоты, потерла руки и оглядывается в поисках девушек. Я поднялась немного повыше. Туман там, где находилась Мария, был, возможно, не такой плотный, но в любом случае появление тумана должно было насторожить ее и заставить немедленно отправляться домой.
Я пошла в том направлении, откуда, как мне казалось, пришла, но, должно быть, ошиблась и не смогла найти дорогу. Я не очень испугалась – у меня было пять или более минут в запасе, и отошла я от полянки не так уж далеко. Но моя тревога усиливалась по мере бесплодных поисков дороги. Мне казалось, что я хожу кругами, но я продолжала убеждать себя, что скоро выйду к поляне, где был пикник, или услышу голоса девушек. Но туман хранил безмолвие.
Я закричала «Ау!», как мы делали обычно, призывая друг друга, но – без ответа.
Я не знала, куда идти, и понимала, что в таком тумане трудно найти правильное направление. Меня охватила страшная паника. Туман мог усилиться и не рассеяться до утра. Как же мне найти дорогу к поляне? Я снова закричала: ответа не было.
Я взглянула на часы. Я уже опаздывала на пять минут. Я представила озабоченность сестры Марии: «Опять Елена Трант! Конечно, она не хотела... Она просто не думает...»
Она, конечно, права. Я должна найти дорогу и не подводить бедную сестру Марию.