В объятиях смерти
Шрифт:
— Не всегда.
— Вы получали жалобы и от пациентов-мужчин?
— Да, от одного юноши. Но в тот момент никто не воспринял это всерьез. У него так или иначе были сексуальные проблемы. Предположительно, к нему приставали или что-то в этом роде. Джим правильно рассчитал, ну кто поверит рассказам бедного закомплексованного ребенка?
— Вы помните имя этого пациента?
— О боже! — Она нахмурилась. — Это было так давно.
Она задумалась.
— Френк?.. Френки. Да, именно так. Я помню, кто-то из пациентов звал его Френки. А вот его фамилию я забыла.
— Сколько
— Не знаю. Семнадцать, восемнадцать.
— Что вы помните о Френки? — спросила я. — Это важно. Очень важно.
Зазвенел таймер, и она отодвинула свой стул, чтобы достать из духовки пирог. Потом заодно сходила проведать своих мальчиков. Вернулась она с хмурым лицом и сказала:
— Я смутно припоминаю, что какое-то время он содержался в Бэкхолле, сразу после того как попал в больницу. Затем его перевели вниз, на второй этаж в палату к мужчинам. Я занималась с ним трудотерапией. — Она размышляла, подперев подбородок указательным пальцем. — Я помню, он был очень прилежным, делал много кожаных ремней, чеканки. И он любил вязать, что было несколько необычно. Большинство пациентов-мужчин не вяжут — не хотят. Они увлекаются работой с кожей, делают пепельницы и так далее. Френки был творческой личностью. И вообще он выделялся. Своей аккуратностью, например. Он был фанатично аккуратен, всегда убирал свое рабочее место, собирал с пола все клочки и кусочки. Его как будто беспокоило, если что-то было не так, не достаточно чисто. — Она замолчала и подняла на меня глаза.
— Когда он пожаловался на Джима Барнза? — спросила я.
— Вскоре после того, как я начала работать в «Вальгалле». — Джини крепко задумалась. — Мне кажется, Френки находился в Валхолле всего месяц или около того, когда сказал что-то о Джиме. По-моему, он сказал это другому пациенту. Да, точно... — Она сделала паузу, ее замечательно изогнутые брови хмуро сдвинулись на переносице. — Именно тот, другой пациент пожаловался доктору Мастерсону.
— Вы помните, кто был тот пациент? Пациент, которому Френки доверился?
— Нет.
— Мог им быть Эл Хант? Вы упоминали, что давно работаете в Валхолле. Хант был пациентом одиннадцать лет назад в течение весны и лета.
— Я не помню Эла Ханта...
— Должно быть, они были примерно одного возраста, — добавила я.
— Интересно. — Ее глаза наполнились невинным любопытством. — У Френки действительно был друг, другой подросток. Я вспоминаю. Светловолосый. Мальчик был светловолосый, очень стеснительный, тихий. Я не помню, как его звали.
— Эл Хант был светловолосым, — сказала я. Молчание.
— Ах, Боже мой, — сказала она наконец. Я подталкивала ее:
— Он был тихий, стеснительный...
— Ах, Боже мой, — снова сказала она. — Тогда ручаюсь, что это был именно он! И он покончил с собой на прошлой неделе?
— Да.
— Ив разговоре с вами он упоминал Джима?
— Он упоминал кого-то, кого называл Джим Джим.
— Джим Джим, — повторила она. — Господи! Я не знаю...
— Что же дальше случилось с Френки?
— Он пробыл у нас недолго — два или три месяца.
— Он
— Вроде бы так, — сказала она. — Там было что-то такое, связанное с его матерью. По-моему, он жил с отцом. Мать как будто оставила Френки, когда он был еще маленьким — нечто в этом роде. Во всяком случае, совершенно точно, что ситуация у него в семье была достаточно печальной. Правда, я полагаю, то же самое можно сказать почти обо всех пациентах «Вальгаллы». — Джини вздохнула. — Господи. Я не думала обо всем этом уже много лет. Френки, — она покачала головой. — Интересно, что вообще с ним стало?
— У вас нет ни малейшего представления?
— То есть никакого. — Она долго смотрела на меня, и до нее постепенно стало доходить. Я увидела страх, сгущавшийся на дне ее глаз. — Два человека убиты. Вы не думаете, что Френки?..
Я промолчала.
— Он никогда не был буйным. Во всяком случае, когда я с ним работала. Скорее наоборот, он был очень мягким.
Она ждала. Я продолжала хранить молчание.
— Я имею в виду, что со мной он был очень милым и вежливым. Очень внимательно наблюдал за мной, делал все, что я ему говорила.
— Наверное, вы ему нравились, — сказала я.
— Я совершенно забыла — он связал мне шарф. Красно-бело-голубой. Интересно, куда он подевался? Должно быть, я отдала его в Армию Спасения, или что-то в этом духе. Не знаю. Френки, он, ну... как бы увлекся мною. — Она нервно рассмеялась.
— Миссис Уилсон, как выглядел Френки?
— Высокий, худой, с темными волосами. — Она моргнула. — Это было так давно... — Джини посмотрела на меня. — Он не выделялся. И я не помню, чтобы он был особенно красив. Знаете, возможно, я бы запомнила его лучше, если бы он действительно обладал привлекательной внешностью или, наоборот, был совершенно безобразен. Так что я полагаю, он выглядел совершенно обыкновенно.
— В картотеке больницы есть какие-нибудь его фотографии?
— Нет.
Снова пауза. Затем она посмотрела на меня с удивлением.
— Он заикался, — неуверенно произнесла она.
— Простите?
— Иногда он заикался. Я помню. Когда Френки был слишком возбужден или нервничал, он заикался.
«Джим Джим».
Эл Хант воспроизвел все точно. Рассказывая ему, что Барнз сделал или пытался сделать, Френки, должно быть, огорчался, нервничал и начинал заикаться. Должно быть, он заикался всякий раз, когда рассказывал Ханту о Джиме Барнзе. Джим Джим!
Покинув дом Джини Уилсон, я позвонила из первого же таксофона. Марино — лопух — ушел катать шары в боулинг.
Глава 14
Понедельник привел за собой вереницу облаков, расписанных под мрамор, которые окутали предгорья Голубого хребта и поглотили «Вальгаллу». Ветер лупил по автомобилю Марино, и к тому моменту, когда мы припарковались на стоянке больницы, в лобовое стекло молотили крошечные градинки.
— Черт, — пожаловался Марино, когда мы выбрались наружу, — этого нам только и не хватало.