В объятиях смерти
Шрифт:
— Что значит дисфорическое? — спросил Марино.
— Беспокойнее, нетерпеливое, подавленное.
— Это было до того, как он пытался сделаться сопрано, или после?
Доктор Мастерсон начал проявлять признаки раздражения, и на самом деле я его понимала.
— Следующий, — скомандовал Марино, как сержант на плацу.
— Четвертый случай — восемнадцатилетний юноша, волосы — черные, глаза — карие, пять футов девять дюймов, сто сорок два фунта. Его приняли в мае 1979 года, диагноз — шизофреник параноидального типа. В анамнезе, — он перелистнул страницу
— Задержитесь на этом случае. — Если бы Марино не остановил доктора Мастерсона, это сделала бы я. — Нам нужно поговорить именно о нем. Сколько времени он пробыл в Валхолле?
Доктор Мастерсон раскуривал свою трубку, заглядывая тем временем в записи, после чего ответил:
— Десять недель.
— Которые как раз попали на время пребывания здесь Ханта, — подытожил Марино.
— Совершенно верно.
— Значит, кто-то подошел к нему в мужском туалете, я у него поехала крыша? Что с ним случилось? В чем заключался его психоз? — спросил Марино.
Доктор Мастерсон переворачивал страницы. Затем он поднял очки на лоб и ответил:
— Проявление мании величия. Он верил, что Бог руководит его поступками.
— Какими поступками? — Марино подался вперед на стуле.
— Здесь не содержится никаких подробностей, за исключением того, что он довольно причудливо выражался.
— И он был параноидальным шизофреником? — уточнил Марино.
— Да.
— Вы не могли бы описать симптомы этой формы шизофрении?
— С классической точки зрения, — начал доктор Мастерсон, — существует набор характерных признаков, в который входит и бред величия, или галлюцинации с величественным содержанием. Тут может присутствовать и навязчивая ревность, и экстремизм в межличностных отношениях, и уверенность в бесспорности собственных представлений, а в некоторых случаях — стремление к насилию.
— Откуда он сам? — спросила я.
— Из Мэриленда.
— Черт, — пробормотал Марино. — Он жил с родителями?
— Он жил со своим отцом.
— Вы уверены, что он был параноиком, а не шизофреником недифференцированного типа? — вмешалась я.
Разница была существенна. Шизофреники недифференцированного типа, как правило, не способны спланировать преступление и успешно избежать ареста. Человек, которого мы искали, был достаточно организован, чтобы заранее подготовить и совершить свои преступления, и при этом ускользнуть от полиции.
— Я совершенно уверен, — ответил доктор Мастерсон и после небольшой паузы вежливо добавил: — Довольно интересно, что имя пациента — Френк.
Он вручил мне папку, и мы с Марино бегло просмотрели ее содержимое. Френк Итен Эймс, или Френк И., и, таким образом, — «Френки», заключила я. Эймс был выписан из «Вальгаллы» в конце июля 1979 года и вскоре после этого, согласно записи доктора Мастерсона, сделанной в то время, сбежал
— Откуда вам известно, что он сбежал из дома? — спросил Марино, взглянув на психиатра. — Откуда вам известно, что с ним произошло после того, как он покинул это заведение?
— Его отец звонил мне. Он был очень расстроен, — ответил доктор Мастерсон.
— И что же дальше?
— Боюсь, ни я, ни кто другой ничего не могли сделать — Френк был совершеннолетним.
— Вы помните, чтобы кто-нибудь называл его Френки? — спросила я.
Он покачал головой.
— А как насчет Джима Барнза? Он был социальным сотрудником, прикрепленным к Френку Эймсу?
— Да, — неохотно признал доктор Мастерсон.
— У Френка Эймса был какой-нибудь неприятный инцидент с Джимом Барнзом? — спросила я.
Доктор Мастерсон некоторое время колебался, а затем нехотя ответил:
— Как будто...
— Какого характера?
— Как будто сексуального, доктор Скарпетта. И ради Бога, я пытаюсь помочь. Надеюсь, вы поведете себя корректно в отношении этого случая.
— Эй, — сказал Марино, — можете на это рассчитывать. Я имею в виду, что мы не планируем рассылать пресс-релизы.
— Значит, Френк знал Эла Ханта, — сказала я.
Напряженное лицо доктора Мастерсона отражало внутреннюю борьбу:
— Да. Именно Эл выдвинул обвинения.
— В яблочко, — пробормотал Марино.
— Что вы имеете в виду, говоря, что Эл Хант выдвинул обвинения? — спросила я.
— Я имею в виду, что он пожаловался одному из наших психотерапевтов, — ответил доктор Мастерсон, в его голосе появились оборонительные интонации. — Кроме того, он что-то говорил и мне во время одного из наших сеансов. Когда спросили самого Френка, тот отказался что-либо рассказывать. Он был очень злой и отчужденный от мира молодой человек. Я не мог ничего предпринять по поводу того, что сказал Эл, так как без сотрудничества Френка все обвинения были просто сплетней.
Мы с Марино молчали.
— Весьма сожалею, — сказал доктор Мастерсон, и на этот раз он действительно был огорчен, — но больше я ничем не могу вам помочь. Я не знаю, где сейчас находится Френк. Последний раз я разговаривал с его отцом лет семь, восемь назад.
— При каких обстоятельствах? — спросила я.
— Мистер Эймс позвонил мне.
— По какому поводу?
— Он спрашивал, не слышал ли я что-нибудь о Френке.
— Ну, и что вы ответили? — спросил Марино.
— Нет, — ответил доктор Мастерсон, — я ничего не слышал о Френке. Мне очень жаль.
— Почему мистер Эймс позвонил вам? — спросила я.
— Он хотел найти Френка, и надеялся, что, может быть, я дам намек, где его искать. Потому что его мать умерла. То есть, мать Френка.
— Где она умерла, и как это произошло? — спросила я.
— Во Фрипорте, штат Мэн. Вообще-то говоря, обстоятельства ее смерти мне неясны.
— Она умерла естественной смертью? — спросила я.
— Нет, — сказал доктор Мастерсон, избегая встречаться с нами взглядом, — я совершенно уверен, что нет.