В объятьях зверя

atranquility

— Попридержи пыл, сосунок! — крикнул он, уже перестав улыбаться. — Ты живёшь в моём доме, жрёшь на мои деньги, следовательно, будешь делать то, что я говорю.

— Мы с Ребеккой на протяжении месяца сидели с твоими детьми, пока ты бухал, не просыхая, а Миранда целыми днями пропадала на работе, — с нескрываемым отвращением ответил Стефан. — Мы ничего тебе не обязаны.

— Да? — Джон склонил голову набок и подошёл к Стефану вплотную. — А вот так?

С этими словами мужчина, воспользовавшись ослабленным вниманием и без того неравного противника, ударил кулаком ему в живот так сильно, что на мгновение у Стефана потемнело в глазах, на которых, кажется, даже выступили слёзы, и он рефлекторно

схватился руками за живот, что-то промычав.

— Ты что творишь? — через несколько секунд прохрипел Сальваторе, не в силах даже подняться и дать сдачи.

— Воспитываю никчёмное поколение, — закатав рукава, выплюнул Джон. — Тебе ещё дать? Или с первого раза понял, кто в доме хозяин?

Наконец Стефан, превозмогая дикую боль, выпрямился и схватил дядю за грудки, но тот в два счёта высвободился и заломил одну из его рук так, что он даже вскрикнул.

— Щенок, — с лютой ненавистью прошипел Джон. — Даже не вздумай выпендриваться: вылетишь отсюда со скоростью звука, выблядок. Привыкай, твоих маменьки и папеньки тут нет. Ты здесь никто. Безродная шавка, — с явным наслаждением, чётко проговаривая каждую букву, сказал он, крепко держа племянника, который сейчас был абсолютно обессилен и беззащитен, хоть и находился в неплохой физической форме.

— Заткнись, — пытаясь отдышаться, прошептал Стефан, исподлобья из-за плеча смотря в его пьяные глаза.

— Тявкай-тявкай, — с усмешкой отозвался Джон, отпустив его и направившись к выходу. — Сестренке своей передай, кстати, чтобы перестала одеваться, как последняя блядь: надоело лицезреть её задницу каждое утро.

С этими словам Джон вышел из дома и закрыл его на ключ.

Именно таким был первый месяц жизни с семьёй тёти. Жизнь постепенно превращалась в подобие какого-то кошмарного сна, но Стефан, от природы добрый и доверчивый, выросший в семье, в которой всегда царило взаимопонимание, отказывался до конца верить в то, что дядя будет вести себя так всегда.

— Миранда, я дома, — крикнул Стефан, кинув рюкзак на диван и положив ключи на ближайший столик, но ответа не последовало.

«Странно, она вроде бы уже должна была вернуться с работы», — подумал про себя о и, сняв верхнюю одежду и обувь, прошёл в глубь особняка. Парень увидел, что дверь в гостевую была открыта, поэтому на автомате зашёл в неё, думая, что, может быть, тётя там. Однако в этот момент его глазам была совершенно иная картинка: в расправленной постели вместе с какой-то совсем молоденькой девчонкой, укрытый с ней одним одеялом, лежал Джон.

— Господи, Джон, кто это? — взвизгнула блондинка, рефлекторно натянув одеяло до ключиц.

Тот засуетился и начал бормотать какой-то несусветный бред, а Стефан несколько секунд стоял в ступоре, не зная, как реагировать, будто бы его на время выключили из реальности.

— Я, похоже, не вовремя, — наконец пролепетал он и поспешил выйти из гостевой.

Джон был вне себя от ярости. Ненавистный племянник постоянно появлялся в тот момент, когда это было совсем не нужно, и теперь дело могло принять серьёзные обороты, ведь Стефан мог просто-напросто рассказать Миранде о том, что муж ей изменяет. Не помня себя, делая всё на автомате, Джон оделся и наскоро выпроводил спутницу. Стефан всё это время находился в своей комнате, но, захотев пить, прошёл на кухню, где в это время с бутылкой виски сидел Джон.

— Явился… Имбицил, — выплюнул он. — Дегенерат, млять! Кто тебе разрешал входить? — прорычал Джон, встав из-за стола и подойдя к племяннику.

— Да откуда я знал, — едва пробормотал он, но закончить фразу не успел, потому что в следующее мгновение Джон обхватил руками его шею, и Стефан, почувствовав, что дыхание наполовину перекрыто, захрипел.

Джон от неимоверной

злости покраснел и затрясся.

— Скажешь Миранде, я тебя прикончу собственными руками, понял? — глядя в глаза Стефану, сквозь зубы процедил он.

— Отпусти! — из последних сил испуганно прокричал тот, чувствуя, как воздух покидает лёгкие.

Однако Джон схватил его еще крепче и впечатал в стену так сильно, что парень сильно ударился затылком.

— Блядский выродок! — проорал он и отпихнул его от себя.

— Ты псих, — пробормотал Стефан, жадно хватая ртом воздух и потирая шею.

В этот момент Джон, словно обезумевший, схватил со стола бутылку виски и со всей силы пустил её в стену — прямо туда, где стоял Стефан. Парень чудом успел увернуться, и звон тяжёлого стекла раздался буквально в паре сантиметрах от него.

— Да ты угомонишься наконец? — проорал Стефан, подойдя к дяде и толкнув его.

Тот удержался на ногах и, в одно мгновение преодолев расстояние, разделявшее его с племянником, ударил его кулаком в челюсть. Парень рефлекторно закрыл лицо руками и отпрянул.

— Я из тебя эту дурь выбью, — прошипел Джон и, схватив Стефана, ещё не отошедшего от предыдущего удара, за плечи, наклонил к себе и ударил коленом в живот, полностью его нокаутировав. — Сколько тебе раз говорить, что в этом доме хозяин не ты? А? Сколько?!

— Урод… — прошептал он, дрожа от боли, схватившись за живот и опустившись на колени.

Сейчас он сам себе напоминал пятилетнего ребёнка: страх вперемешку с лютой ненавистью пронизывал каждую клеточку его тела, потому что в этот момент он понял — сказок не бывает. Вот оно, настоящее чудовище, прямо перед ним: смотрит ему в глаза, тяжело дышит, мечтая только об одном — прикончить его. И надежды на исправление здесь никакой нет.

Это безумие продолжалось около года. Конечно, Стефан пытался как-то исправить ситуацию: они с Ребеккой разговаривали с тётей, но та, женщина очень добрая, но недалёкая, не видевшая в этом мире людей лучше своего мужа и находившаяся полностью в его власти, попросту не верила им, даже когда Стефан показывал ей свежие синяки (она исправно сбрасывала это на футбольные тренировки), а может быть, просто не хотела что-то с этим делать, ведь ребята не знали, что творилось в семье Миранды и Джона за закрытыми дверями. Миранда отговаривала Стефана обращаться в полицию, но даже когда он сделал это, особых плодов это не принесло: Джону назначили штраф в размере его месячной зарплаты, и он, можно сказать, отделался лёгким испугом, хотя было видно, что эта ситуация его встряхнула, потому что около двух месяцев после этого он вёл себя вполне адекватно. Однако вскоре всё повторилось вновь, и теперь Стефан понимал, что с этой проблемой он остался один на один: к Ребекке Джон не притрагивался. Постоянные оскорбления и унижения, дикая боязнь оставаться одному дома, стремление куда-то оттуда убежать — Стефану казалось, что его жизнь превратилась в ад. Они с Ребеккой заканчивали старшую школу и ждали только одного: того момента, когда у них появится возможность уехать в колледж.

Им удалось осуществить их планы, и с тех пор семья Джона в их жизни практически не появлялась, но этот год Стефану не удастся забыть, наверное, никогда. Бывало, что он, почти взрослый шестнадцатилетний парень, плакал, задыхаясь от невообразимой ненависти, причём непонятно к кому: то ли к Джону, то ли к Миранде, которая старательно делала вид, что ничего не замечает и не понимает, то ли к себе — за то, что не всегда способен дать сдачу. Но во всём он винил тот проклятый день — первое июля, дата которого теперь навсегда будет отзываться в его душе визгом тормозов и звоном стёкол, — потому что он знал: если бы были живы родители, всё было бы совсем по-другому.