В одном лице
Шрифт:
— Я в порядке, Том, — сказал я, но его рука оставалась у меня на плечах еще несколько секунд; я успел досчитать до пяти, прежде чем Аткинс убрал руку.
— Надо бы нам вместе поехать в Европу, — сказал я Аткинсу, но сам продолжал наблюдать за Киттреджем: теперь он прыгал через скакалку. Киттредж никак не мог отвести глаз от мисс Фрост; он продолжал таращиться на нее, ритмично подпрыгивая и не меняя скорости вращения скакалки.
— Смотри, Билл, кого она теперь очаровала, — с обидой в голосе сказал Аткинс.
— Знаю,
— Мы поедем в Европу этим летом — я тебя правильно понял, Билл? — спросил меня Аткинс.
— А почему бы нет? — я постарался, чтобы это прозвучало небрежно. Я все еще наблюдал за Киттреджем.
— Если твои и мои родители разрешат — мы ведь можем их попросить, да? — сказал Аткинс.
— Все в наших руках, Том, — мы должны объяснить им, что для нас это важно, — сказал я ему.
— Билл, она на тебя смотрит! — задохнулся Аткинс.
Когда я взглянул (так небрежно, как только мог) на мисс Фрост, она снова улыбалась мне. Она приложила средний и указательный пальцы к губам и поцеловала их. Прежде чем я успел ответить на ее воздушный поцелуй, она снова отвернулась к мату.
— Ого, вот сейчас Киттредж заинтересовался! — возбужденно сказал Том Аткинс. Еще несколько секунд я не сводил глаз с мисс Фрост; мне не нужен был Аткинс, чтобы знать, что Киттредж смотрит на меня.
— Билл, Киттредж… — начал Аткинс.
— Я знаю, Том, — сказал я ему.
Я задержал взгляд на мисс Фрост еще на мгновение, прежде чем — как бы случайно — взглянул на Киттреджа. Он перестал прыгать через скакалку и смотрел на меня. Я просто улыбнулся ему, стараясь, чтобы улыбка вышла безразличной, и Киттредж снова принялся прыгать; сознательно или нет, он ускорил темп, но теперь он снова смотрел на мисс Фрост. Я не мог не задаться вопросом, не изменил ли Киттредж своего мнения насчет «отвратительности» произошедшего. Может, то, что мы проделали с мисс Фрост, больше не казалось Киттреджу отвратительным, или это просто мне хотелось так думать?
Атмосфера в зале резко изменилась, когда Киттредж вышел на мат. Со скамеек обеих команд оценивающе наблюдали за последовавшей кровавой бойней. Прежде чем прижать соперника к мату, Киттредж обычно планомерно избивал его. Неспециалисту вроде меня было сложно различить, где проявлялась техническая сноровка Киттреджа, где сказывалось его телосложение, а где — просто превосходство в грубой силе; Киттредж просто валял соперника как хотел, перед тем как прижать к мату. В третьем и последнем раунде всегда наступал момент, когда Киттредж бросал взгляд на часы на судейском столе; в этот момент болельщики начинали скандировать: «Кла-ди! Кла-ди! Кла-ди!». К тому моменту пытка уже так затягивалась, что мне казалось, противник Киттреджа начинал надеяться на то, что его уложат; через несколько секунд судья наконец-то объявлял туше, что выглядело актом милосердия. Я никогда не видел, чтобы Киттредж проиграл; я ни разу не видел, чтобы кто-то оказал ему достойное сопротивление.
Остальные матчи той субботы не запомнились мне, как и то, чья команда в итоге победила. После своего матча Киттредж вернулся к непрерывному разглядыванию мисс Фрост — изредка отрывая от нее пристальный взгляд, чтобы быстро посмотреть на меня.
Я, разумеется, продолжал переводить взгляд с Киттреджа на мисс Фрост и обратно; я впервые видел обоих одновременно, и, признаюсь, меня страшно волновало, когда же мисс Фрост наконец посмотрит на Киттреджа. Но она не взглянула на него — ни разу. Она просто смотрела на борцов и иногда, хоть и мимолетно, улыбалась мне — а Том Аткинс все это время продолжал спрашивать меня:
— Билл, ты не хочешь уйти? Если тебе неловко, давай просто уйдем — я пойду с тобой.
— Я в порядке, Том, я хочу остаться, — повторял я ему.
— Европа — никогда не думал, что увижу Европу! — в какой-то момент воскликнул Аткинс. — Интересно, куда именно в Европу мы поедем и на чем будем путешествовать. Наверное, поездом — а может, автобусом. Хорошо бы знать, какая одежда нам понадобится…
— Мы поедем летом, Том, нам понадобится летняя одежда, — сказал я ему.
— Да, но насколько официальная — вот я о чем, Билл. И сколько денег на это нужно? Я правда понятия не имею! — с паникой в голосе сказал Аткинс.
— Спросим кого-нибудь, — сказал я. — Куча народу уже побывала в Европе.
— Только Киттреджа не спрашивай, — продолжал Аткинс все так же тревожно. — Мы точно не сможем себе позволить те места, куда ходит Киттредж, и отели, в которых он останавливается. И мы ведь не хотим, чтобы Киттредж узнал, что мы вместе едем в Европу, да?
— Том, прекрати болтать ерунду, — сказал я. Тем временем Делакорт показался из-под полотенца; похоже, он наконец отдышался — и снова держал в руке бумажный стаканчик. Киттредж что-то сказал ему, и Делакорт немедленно принялся таращиться на мисс Фрост.
— От Делакорта у меня… — начал Аткинс.
— Я знаю, Том! — сказал я ему.
Я заметил менеджера команды, неприметного, подобострастного мальчика в очках; раньше я не обращал на него внимания. Он вручил Киттреджу апельсин, разрезанный на четвертинки; Киттредж взял апельсин, не взглянув на менеджера и не сказав ему ни слова. (Менеджера звали Мерривезер, и с такой фамилией, сами понимаете, никто никогда не обращался к нему по имени.)
Мерривезер подал Делакорту новый бумажный стаканчик; Делакорт отдал ему старый, заплеванный, и Мерривезер кинул его в ведро. Киттредж ел апельсин и вместе с Делакортом смотрел на мисс Фрост. Я наблюдал за Мерривезером, который собирал разбросанные грязные полотенца, и пытался представить за этим занятием своего отца, Фрэнни Дина.
— Не могу не отметить, Билл, что для человека, который только что предложил мне вместе провести лето в Европе, ты выглядишь довольно равнодушным, — со слезами в голосе сказал Аткинс.