В одном лице
Шрифт:
— Я не раз говорил Киттреджу, что всегда найдется тот, кто лучше него, — сказал старый тренер. — Единственный способ победить того, кто лучше, — быть жестче. Второй парень оказался лучше, а Киттредж не был жестче.
На этом все и закончилось. Мы с Аткинсом были разочарованы. Когда я рассказал об этом Ричарду Эбботту, он ответил:
— Это прямо по Шекспиру, Билл; множество важных вещей у Шекспира происходит вне сцены — а зритель только слышит о них.
— По Шекспиру, — повторил я.
— И все равно я разочарован, — сказал Аткинс, когда я передал ему слова Ричарда.
Если Киттредж
Академия Фейворит-Ривер не принадлежала к числу престижных школ Новой Англии, и потому ее выпускники не подавали документы в престижные колледжи и университеты. Большая часть поступила в маленькие колледжи свободных искусств, но Том Аткинс считал, что его место в университете штата; он уже видел, что такое маленький — теперь ему хотелось чего-то побольше, он с тоской сказал мне, что ищет «такое место, где можно затеряться».
Сам я, в отличие от Аткинса, не особенно стремился затеряться. Меня интересовал факультет английского языка — и то, смогу ли я продолжить знакомство с теми писателями, которых мне рекомендовала мисс Фрост. Меня интересовало, смогу ли я переехать в Нью-Йорк или его окрестности.
«В каком колледже вы учились?» — спросил я когда-то мисс Фрост.
«Я училась в Пенсильвании, ты об этом колледже все равно не слышал», — ответила она. (Идея учиться в колледже, о котором никто не слышал, мне тоже нравилась, но самым важным для меня было попасть в Нью-Йорк.)
Я отправил документы во все колледжи и университеты Нью-Йорка, в какие только мог — и в те, о которых слышали все, и в такие, о которых не знал никто. Также я решил поговорить с кем-нибудь на факультете немецкого. В любом случае, заверили меня, мне помогут, если я захочу учиться в какой-нибудь немецкоговорящей стране.
Я уже чувствовал, что после лета в Европе мое желание оказаться как можно дальше от Ферст-Систер, штат Вермонт, будет только усиливаться. Мне казалось, что самое подходящее для будущего писателя — жить в другой стране, где говорят на чужом языке, и (в то же время) делать первые серьезные попытки писать на родном языке, как будто я был первым и единственным, кто пытался это проделать.
Том Аткинс в итоге поступил в Массачусетский университет в Амхерсте; университет был достаточно большим, чтобы Аткинс мог там затеряться — может, даже больше, чем ему хотелось бы.
Конечно, моя подача документов в Нью-Хэмпширский университет вызвала дома некоторые подозрения. Прошел слух, будто бы мисс Фрост переезжает в Нью-Хэмпшир. тетя Мюриэл на это заметила, что хорошо бы мисс Фрост переехала подальше от Вермонта — а я ответил, что и сам надеюсь переехать подальше. (Вероятно, это озадачило Мюриэл, знавшую, что я подал документы в университет Нью-Хэмпшира.)
Но той весной никакого подтверждения тому, что мисс Фрост якобы переезжает в Нью-Хэмпшир, не обнаружилось, — и никто не сказал, куда именно она планирует уехать. Правду сказать, моя подача документов в Нью-Хэмпширский университет никак не была связана с будущим местонахождением мисс Фрост. (Я отправил туда документы просто чтобы моя семейка понервничала — я и не собирался туда поступать.)
Гораздо большей тайной — занимавшей в основном меня и Тома Аткинса — было то, как Киттреджу удалось поступить в Йельский университет. Ну ладно, допустим, наши с Аткинсом результаты академического оценочного теста были такими, что Йель — и любой другой университет Лиги Плюща — был для нас недосягаем. Однако отметки у меня были получше, чем у Киттреджа, и как могли в Йеле проглядеть, что Киттредж был вынужден остаться на второй год в выпускном классе? (У Аткинса оценки были неровные, но выпустился он вовремя.) Мы с Аткинсом знали, что Киттредж получил высокие баллы за академический тест, но в Йель его приняли по другим причинам; и это мы с Аткинсом тоже знали.
Аткинс заикнулся про борцовскую карьеру Киттреджа, но, кажется, я знаю, что сказала бы на это мисс Фрост: отнюдь не борьба помогла Киттреджу попасть в Йель. (Как потом оказалось, в колледже он все равно не боролся.) Вероятно, баллы за академический тест тоже сыграли свою роль, но в итоге я узнал, что в Йеле учился отец Киттреджа.
— Уж поверь мне, — сказал я Тому, — Киттредж попал в Йель не благодаря своему немецкому — за это я ручаюсь.
— Билли, почему тебе важно, где собирается учиться Киттредж? — спросила меня миссис Хедли. (У меня были проблемы со словом Йель, поэтому она подняла эту тему.)
— Дело не в зависти, — сказал я ей. — Честное слово, я не хотел бы там учиться — я даже название-то произнести не могу!
Как потом оказалось, то, куда поступил Киттредж или куда поступил я, не имело никакого значения — но в то время сам факт его зачисления в Йельский университет приводил меня в ярость.
— Ну хорошо, оставим в стороне справедливость, — сказал я Марте Хедли. — Но разве достоинства уже ничего не значат?
Это был вопрос восемнадцатилетнего юноши, хотя мне исполнилось уже девятнадцать (в марте 1961 года); конечно, со временем меня перестанет волновать, в каком колледже оказался Киттредж. Даже той весной шестьдесят первого года нас с Томом Аткинсом больше интересовало лето в Европе, чем то, как Киттредж попал в Йель.
Признаюсь, теперь, когда мы реже виделись, забывать Киттреджа стало легче. Либо он больше не нуждался в моей помощи с немецким, либо просто перестал просить о ней. Поскольку Киттредж уже был зачислен в Йель, его не волновало, какую оценку он получит по немецкому — ему достаточно было просто окончить школу.
— Позволь тебе напомнить, — презрительно фыркнул Том Аткинс, — в том году Киттреджу тоже нужно было всего лишь окончить школу.
Но в шестьдесят первом году Киттредж все же выпустился — как и все мы. Честно говоря, выпуск меня тоже разочаровал. Ничего особенного не случилось, но, собственно, чего мы ожидали? Очевидно, миссис Киттредж не ждала ничего; она не пришла. Элейн также не приехала, но ее можно было понять.
Почему миссис Киттредж не пришла на выпускной своего единственного сына? («Не очень по-матерински, а?» — вот и все, что сказал на это Киттредж.) Киттредж, похоже, не был удивлен; к выпуску он относился с нескрываемым равнодушием. Чувствовалось, что мысленно он уже оставил нас всех позади.
— Можно подумать, что он уже учится в Йеле — как будто он уже не совсем здесь, — высказал свое наблюдение Аткинс.
На выпускном я встретился с родителями Тома. Его отец бросил на меня безнадежный взгляд и отказался пожать мне руку; он не назвал меня педиком вслух, но я почувствовал, что мысленно он произнес это слово.