В одном шаге

Романов Герман Иванович

— Оставьте уговоры, Николай Александрович, мне отсюда все прекрасно видно, а из рубки ничего толком не разглядеть.

Витгефт уже во второй раз отмахнулся от предложения сойти с мостика, вот только никакой бравады храбростью в том не было. Этот упрямец явно вознамерился погибнуть в сражении, чтобы заглушить все разговоры о трусости, что уже велись в кают-компаниях всех кораблей, да и по эскадре поползли нехорошие разговоры, если не о трусости, так о предательстве. Нижние чины и многие офицеры просто не понимали странной бездеятельности флота, в недоумении, если не сказать больше, находились солдаты гарнизона — ведь армия воевала, а на кораблях отсиживались, не желая выходить в море на битву с врагом. И только присутствие десантных рот на позициях, самоотверженность моряков в боях, не позволяло выплеснуться гневу, хотя на всех адмиралов уже косо посматривали. И он сам не раз, находясь на берегу спиной ощущал эти негодующие взгляды.

Николай

Александрович только вздохнул, и остался стоять рядом на мостике, где столпились штабные офицеры, мысленно прощаясь с жизнью — погибать так глупо никому не хотелось, это было видно по отрешенности на лицах, но уйти под защиту брони было никак нельзя. Штаб должен находится рядом с командующим, где бы тот не был, а если трусишь в такой ситуации, то нечего было идти флаг-офицером. Так что воленс-ноленс, но сейчас место всех тут, под разрывами вражеских снарядов, а единственной защитой служит белый китель, с одним «старшим» орденом, у кого награды есть, или двумя — допускалось ношение и нашейных крестов. Но таковых Николай Александрович сегодня не надел, хотя у него были «владимирские» 3-й и 4-й степени, но полученные до войны, без мечей. Зато к кортику прикреплен георгиевский темляк — командуя 1-м миноносным отрядом в начале войны, он не раз сходился с противником в боях. И заслужил золотую саблю с надписью «за храбрость», и по представлению погибшего командующего флотом получил чин контр-адмирала. Так что сейчас, зная, что на золотисто-черный темляк его кортика посматривают офицеры, сохранял хладнокровие, жалея только об одном — что не успел выпить стакан коньяку и выкурить папиросу. Последнее на мостику дозволялось только флагману, а он хоть и адмирал, но лишь начальник штаба эскадры и младший флагман, а значит, лицо подчиненное, на которое данная привилегия не распространяется. А жаль — видеть, как взрываются вражеские снаряды то еще удовольствие, тут нервы стальными тросами должны уподобиться.

— Обкладывают нас со всех сторон, — пробормотал Матусевич, в который раз прикладывая к глазам мощный морской бинокль, германский, восьмикратного увеличения. Ощущение, что японские броненосцы идут чуть ли не вплотную, хорошо видны вспышки выстрелов, от которых хочется глаза зажмурить, настолько они яркие. Но зато прекрасно видно, сколько неприятельских орудий стреляют в бортовом залпе. Это позволяет уже точно знать, насколько велики повреждения от русских снарядов, ведь снижение огневой мощи первый характерный признак. Но пока японские корабли стреляли намного чаще русских, что били в ответ размеренно — вокруг флагманской «Микасы» и замыкающего броненосца вставали всплески. И по секундомеру, правильно определив дистанцию, можно было корректировать залпы уже точно зная, всплески от чьих снарядов видно — этим и занимались сейчас артиллерийские офицеры броненосцев. Теперь «Цесаревич» и «Ретвизан» стреляли по головному кораблю. «Победа» и «Пересвет» били сейчас по замыкающий отряд «Сикисиме», и это было правильным решением — снаряды летели на куда более близкое растояние, и тогда частые всплески мешали бы коррекитировать стрельбу — поди определи точно, чьи снаряды легли у борта или по курсу, с недолетами и перелетами.

Стрельба шестидюймовых орудий зависела исключительно от наводчиков — градом снарядов весом в два с половиной пуда старались осыпать каждый из вражеских броненосцев, что являлся соответствующим по счету во вражеской колонне, нельзя было давать вести огонь безнаказанно. А то, что японцы сейчас стреляли намного чаще, в том нет ничего удивительного — им не требовалось беречь снаряды, и к тому же, определенная часть боекомплекта перед стрельбой заранее подавалась в башни и подбашенные отделения, а к 152 мм пушкам напрямую в казематы. Да оно и объяснимо — японцы низкорослые, а потому не отличаются физической силой, в бою подавать руками та еще морока — быстро устанут.

Идущие концевыми в колонне «Полтава» и «Севастополь» сцепились с «гарибальдийцами» и концевым «Якумо». Главный пояс последнего русские 305 мм снаряды не пробьют, все же знаменитая, самая прочная в мире крупповская броня в семь дюймов — 178 мм вполне надежная защита. А вот гарвеевские шестидюймовые плиты, всего то толщиной в 152 мм, на малых броненосцах итальянской постройки, вполне по «зубам» двенадцатидюймовым снарядам, а их оконечности тем более — там вдвое тонкие плиты.

Два против трех — но броненосцы мощнее, двенадцать дюймов вполне сокрушительная пушка. Хотя он сам не раз рекомендовал Витгефту сделать иначе — видя неприятельскую колонну, можно было бы изменить порядок в кильватере, поставить за «Цесаревичем» двух «тихоходов» и замыкающим поврежденный «Ретвизан». А вот концевыми «Пересвета» и «Победу» — на последнем броненосце крупповская броня, так что вполне устойчивый будет к обстрелу. Десятидюймовые пушки вполне уверенно смогут пробивать более тонкую итальянскую защиту, чем толстые гарвеевские плиты вражеских броненосцев британской постройки.

Витгефт по своему обыкновению уперся — и переубедить этого упрямца совершенно невозможно, даже когда Вильгельм Карлович видит, что сам ошибся, совершив промашку. Но никогда в том не признается,

почему-то считая, что его же начальник штаба посягает на прерогативы командующего. И не желает прислушиваться к мнению подчиненных, хотя зачем-то его выслушивает, но каждый раз поступает по-своему.

— «Якумо» вышел из строя, идет к «собачкам»!

В голосе сигнальщика прозвучала радость, вот только сам Матусевич настроен был не так оптимистично — скорее всего, вражеский крейсер нацеливался вместе с тремя быстроходными бронепалубными крейсерами атаковать отряд контр-адмирала Рейценштейна. Три русских больших бронепалубных крейсера, даже несмотря на отсутствие на каждом пары шестидюймовых пушек, с «собачками» бы запросто разделались, но наличие «Якумо» кардинально изменяло соответствие сил. К тому же к месту сражения поспешал старый китайский броненосец, японский трофей с прошлой войны, в сопровождении двух «сим» — столь же дряхлых бронепалубных крейсеров, вооруженных монструозными 320 мм пушками. Еще четыре малых крейсера противника крутились на отдалении, пока не рискуя атаковать русские крейсера, дожидаясь удобного момента, чтобы вцепится. Прочую «мелочь» вроде вражеских «истребителей» и миноносцев можно сейчас не принимать в расчет — время этой своры наступит ночью. Также как и восемь больших русских дестройеров — в паузе после дневной стычки Витгефт решил дать приказ капитану 2-го ранга Елисееву, атаковать ночью неприятеля, но когда тот запросил точку рандеву утром, ее не назвал и свой приказ отменил. Вот так и «рысили» два отряда миноносцев между крейсерами и броненосцами, а в конце довольно ходко шла «Монголия» — быстроходный транспорт, переоборудованный в госпитальное судно с белой окраской…

— Пора бы убираться под броню, — прошептал Матусевич, злобно поглядывая на сидящего в кресле Витгефта. Если тот не хочет жить, его воля, но ведь под смерть других подводит этот несостоявшийся протестантский пастор (как-то произнес Вильгельм Карлович, что в юности мечтал стать проповедником), а всем жить охота. В животе забурчало, будто приступ накатил — адмирал поморщился, непроизвольно отошел в сторону, испугался, что конфуз выйдет, еще примут за приступ «медвежьей болезни». И как-то оказался за спинами сигнальщиков, неожиданно для самого себя, будто ноги сами по себе двинулись, отойдя к броневой плите. Поднес к глазам бинокль, прижал окуляры, пытаясь рассмотреть японские корабли.

И тут над головой мощно ухнуло — в фок-мачту угодил снаряд, причем в двенадцать дюймов, никак не меньше, это Матусевич успел осознать краешком мозга, прежде чем чудовищный жар опалил лицо. Николай Александрович рухнул на палубу, будто его чьи-то мощные руки толкнули в спину, на него сверху повалился матрос, исходя животным воем от чудовищной боли. Вначале беззвучным — адмиралу показалось, что он оглох, но потом стал все слышать — контузия также быстро прошла, как появилась. Он посмотрел на искореженное крыло — и тех окровавленных ошметках, что лежали у обломков искореженного кресла, было трудно признать еще несколько минут тому назад вполне живого командующего эскадрой…

Роковое попадание в фок-мачту «Цесаревича», в результате которого погиб контр-адмирал Витгефт. На заднем плане виден возглавляющий отряд русских крейсеров пятитрубный «Аскольд»…

Глава 5

— Ваше превосходительство, вы не ранены?! Николай Александрович, как вы себя чувствуете? Боже, да адмирал весь в крови!

Сознания Матусевич не потерял — подбородок и правая щека буквально «горели», их жгло, а вот глаза все прекрасно видели. Спас их бинокль, который во время разрыва он смотрел, и непонятно куда девшийся. Побаливало предплечье, но и только, а в голове стоял сплошной бедлам — мысли путались. И к своему дикому удивлению Николай Александрович ощутил раздвоение сознания — довелось как-то говорить с врачом, и тот ему множество всякого поведал о подобных случаях. Но самым страшным являлось то, что вот эти вторые мысли являлись «чужими», именно так — чужими, потому что в них такое творилось, чего сам адмирал просто не знал, даже в голову никогда не приходило, даже когда крепко «принимал за воротник».

Странно, но он сейчас знал, действительно знал, чем вскоре окончится не только этот бой, но и война с японцами, злополучная, позорная по своим итогам для державы, которую сам считал по настоящему «великой». Однако моментально пришло осознание, что потом можно будет гадать, откуда ему «привалило такое счастье», как сказал бы любой классик литературы, сейчас же ему крайне необходимо этим знанием незамедлительно воспользоваться, пока не упущено время. Контузия это или нет, можно будет потом поразмышлять на этот счет за стаканом коньяка, сейчас же выбираться из «глубокой задницы», в которой оказалась и его эскадра, и весь флот с армией, и в конечном итоге, вся Российская империя от края до края.