В одном шаге

Романов Герман Иванович

— «Асама» появилась, ваше превосходительство, пока держится на отдалении вместе со старыми малыми крейсерами. «Симы» с «Чин-Йеном» отстали, и вести огонь не смогут!

Доклады поступали один за другим, и теперь Ухтомский смог оценить ситуацию. Ему противостояли два броненосца итальянской постройки, которые шли на продажу из-за малой цены. Семь с половиной миллионов рублей за штуку — небывало привлекательная цена. Они расходились как «горячие пирожки» на «мелочном базаре». Четыре приобрела Аргентина, один Испания (уже потоплен американцами в войне), а вот эти два в последний момент прикупила Япония — за месяц до нападения на Порт-Артур.

И что скверно — ходили нехорошие слухи, что фирма «Ансальдо» хотела продать эти два броненосца, от покупки которых отказалась Аргентина, именно России, но начальник Главного Морского Штаба Рожественский отказался от этой покупки, и дельцы нашли сразу

другого покупателя. Тут слов нет, одни маты — перед самой войной отказались от возможности усилить свой флот двумя кораблями, и хуже того — неприятель ими усилил собственную эскадру. До нормальных броненосцев «Касуга» и «Ниссин» не дотягивают, все же у них водоизмещение вдвое меньше чем у «Микасы», примерно такие же как «Баян». Пусть максимальная броня в шесть дюймов, но зато ее площадь огромная, корабли прикрыты плитами. Да, главный калибр слабоват — на одном четыре 203 мм пушки, на другом пара таких орудий, но еще одно в 254 мм, на «иноках» такие же установлены. Однако средний калибр необычайно мощный — в бортовом залпе семь 152 мм пушек, на две больше, чем на «Победе». «Подкачала» скорость — в штиль девятнадцать узлов дадут, но при малейшем волнении, как сейчас, скорость начнет уменьшаться. Корабли низкобортные, построены для спокойного Средиземного моря, но тут ведь Дальний Восток. Так что хотя и вооружены прилично, и хорошо защищены, как броненосцы, но считать их «настоящими» броненосцами нельзя. Маленькие слишком, хотя драться в линии могут, что сегодня весь день демонстрировали, оказавшись под огнем «Севастополя» и «Полтавы». Но в отличие от кораблей Эссена и Успенского, на которых берегли боезапас, «Пересвет» и «Победа» стреляли сейчас на пределе скорострельности, буквально осыпая врага четырнадцати пудовыми бронебойными снарядами, благо дистанция быстро сокращалась. А вот с японских броненосцев отвечали семипудовыми снарядами, вдвое меньшими по весу, а это давало русским броненосцам в бою заметное преимущество. И главное сейчас попасть в оконечности вражеских броненосцев, которые прикрывались тонкой трехдюймовой броней — а для 254 мм снарядов это не преграда.

«Победа» вздрагивала всем корпусом — броненосец вел беглый огонь всеми орудиями. В бою корабль практически не пострадал в отличие от «Пересвета», на котором прежде развевался адмиральский флаг. Именно потому японцы стреляли по броненосцу Бойсмана, зато теперь все наоборот. Зато «Победа» была построена позже и лучше, у нее вдвое меньшая перегрузка — всего пятьсот тонн, вместо тысячи ста, как на «Пересвете», что для отечественных верфей небывалое дело. И броня не гарвеевская, а более прочные плиты, закаленные по методу Круппа, для них восьмидюймовые неприятельские снаряды не страшны, а шестидюймовые фугасы опасны только для небронированных участков борта и надстроек с дымовыми трубами.

Вот только вести долгую перестрелку с врагом Ухтомский не собирался — она ведь чревата повреждениями, а их нужно всячески избегать. Ни к чему они сейчас, слишком далек Владивосток. И еще раз все мысленно прикинув, решив, что момент наступил, адмирал повернулся к командиру броненосца, капитану 1-го ранга Зацаренному, что со стоицизмом древнегреческого философа взирал на небольшие вражеские броненосцы:

— Василий Максимович, сваливаемся на неприятеля — «обрежем» ему корму и вырвемся в море. Впереди будет только «Якумо» и три «собачки», а с ними мы можем вполне справиться, четыре на четыре. Но у нас на броненосцах восемь орудий калибром в десять дюймов, против десяти стволов в восемь дюймов — вот такая нехитрая математика.

— Есть, ваше превосходительство, посмотрим, какие они вблизи, — совершенно спокойно отозвался Зацаренный, вот только глаза загорелись нехорошими для противника огоньками. Теперь Василий Максимович больше напоминал хищного зверя, увидевшего долгожданную жертву. И таковыми были все находящиеся в рубке офицеры — сегодня они впервые столь долго сражались с неприятелем практически на равных, и, наконец, поверили в собственные силы, чего не было раньше…

Японский «Ниссин» и русский «Баян», участники одной войны, стрелявшие друг в друга. Корабли практически равного водоизмещения, но хорошо видно по размерам, кто из них броненосец, а кто является броненосным крейсером…

Глава 8

— Какая-то сплошная полоса бесконечного несчастья, а не война. Японцам пироги и пышки, а нам синяки и шишки…

Матусевич бормотал себе под нос, прекрасно понимая, что сейчас

его никто не сможет подслушать. Но как ни странно, но это не он говорил, слова сами вырывались, чужие слова, и чужие мысли, находящиеся у него в голове теперь озвучивались. Можно было испугаться этого наваждения, похожего на приступ безумия, но за эти три часа он с ним обвыкся, и теперь принимал как свое «альтер эго», спасшее его всего одним шагом за несколько секунд до попадания рокового снаряда в фок-мачту. Должен был получить тяжкое ранение в живот, но вместо этого отделался царапинами, а осколок перерубил бинокль, в который он тогда наблюдал за сражением. И второе, уже роковое попадание в боевую рубку «Цесаревича», в результате которого был тяжело ранен командир броненосца, что продолжал вести эскадру по прежнему курсу под адмиральским флагом, не последовало — он уже сам, предчувствуя, приказал выходить из боя, направившись на Порт-Артур. А ведь именно этот двенадцатидюймовый снаряд, один-единственный, решил судьбу сражения в Желтом море — «Цесаревич» закружился с заклиненным рулем, лишенная руководства эскадра сбилась в кучу, по которой стали стрелять все японские корабли. Именно в эти роковые полчаса многие корабли получили самые тяжелые повреждения, после которых путь во Владивосток был «заказан».

В мозгу непроизвольно всплыла картинка изувеченного разрывами вражеских снарядов «Пересвета», с пробитыми трубами, с проломами в борту — но сейчас этот броненосец вполне бодро шел концевым, причем с целыми трубами, хотя вмятин и дырок хватало. Тогда большие повреждения получил и «Ретвизан», его командир капитан 1-го ранга Щенснович, дерзновенный поляк, не желая «сбиваться в кучу», как он сам выразился, ринулся в атаку на эскадру вражеских броненосцев, имея заклиненной носовую двенадцатидюймовую башню. И этим лихим наскоком спас русские корабли от нещадного избиения, зато сам получил ранение, а его броненосец множество снарядов — ведь подошел на семнадцать кабельтовых, японцы восприняли этот отчаянный наскок как попытку таранить какой-нибудь корабль. Да и сам «Цесаревич» в своем беспомощном состоянии нахватался попаданий — и главное, его трубы зияли огромными проломами, в результате чего возник катастрофический, на порядок, перерасход угля, так что, придя в германский Циндао пришлось там интернироваться. Хотя…

— Нет, можно было выйти в море, наскоро залатав трубы, просто ни сам Иванов, ни я тогда на это не решились, потеряв веру в победу. А ранения стали поводом к этой «слабости». Да что там — оба мы струхнули…

Николай Александрович чуть ли не заскрежетал зубами — он в памяти увидел стоящий в бухте изувеченный броненосец, причем сами немцы посчитали весьма резонно, что русские моряки оказались «заражены» самым банальным «шкурничеством», отказавшись воевать. Ведь собственно броня не была пробита, механизмы целые, вся артиллерия действовала, а жести и листовой стали хватало, чтобы за сутки наскоро придать искореженным трубам «пристойный» вид. Просто не хватило тогда решимости, ни броненосцу, ни пришедшим миноносцам, а вот «Новик», загрузив уголь, решился пойти во Владивосток в обход Японии с океана, но оказавшись на Сахалине с пустыми ямами, его там настигли японские крейсера…

— Да что там — все струсили и бежали, сломя голову, в совершенной растерянности. Контр-адмирал Рейценштейн на «Аскольде», да еще с миноносцем, в Шанхае интернировался. Ливен на «Диане» до Сайгона добрался — дотуда вдвое дальше идти, чем до Владивостока. Зацаренный на совершенно целой «Победе» рвануть в Цусимский пролив не решился, хотя если бы рискнул, то на восьми узлах, при возможности дать на короткое время и все восемнадцать узлов хода, прибыл бы как раз к Ульсанскому бою, и тогда бы не погиб в бою с крейсерами Камимуры несчастный «Рюрик». Но решимости «нельсонов», выходя в начальство, не проявляют.

— Эх-ма, это не война, а тридцать три сплошных несчастья для нас, бросает с края на край — офицеры и матросы беззаветную храбрость показывают, а наши адмиралы «труса празднуют»!

Матусевич сжал зубы, замолчал, понимая, что «первый камень» именно в него и надо бросить. Но сейчас Николай Александрович настроился идти до конца, и если не прорваться всей эскадрой (а такое невозможно, просто угля не хватит), то обеспечить прорыв самых нужных во Владивостоке кораблей. А заодно избавится от двух адмиралов, что могли в Порт-Артуре его «подсидеть» — интриги всегда процветали на русском флоте. Впрочем, как и на любом в мире — ведь уповая только на свои качества и талант, наверх точно не выйдешь, просто другие бесталанные не дадут, им ведь тоже хочется выкарабкаться повыше, положение себе обеспечить, да детишкам на молочишко скопить, имуществом обзавестись.