В одном шаге
Шрифт:
— На «Микасе» кормовая башня не стреляет, ваше превосходительство! Из носовой только одна двенадцатидюймовая пушка по нам бьет!
От доклада флаг-арта Матусевич оторвался от размышлений, очнулся — словно из крещенской купели вынырнул. И подняв бинокль, прижал окуляры к глазам. Пристально смотрел пару минут, и убедился, что доклад верен — только одно из носовых орудий главного калибра вело огонь, ствол второго задран. А вот кормовая башня действительно не действует, она вообще развернута в диаметральной плоскости, стволами на кормовой флагшток. А это совершенно меняло дело — у противника из сражения фактически вышел целый броненосец, огневая мощь которого сейчас равна броненосному крейсеру, причем не самому сильному из состава японского флота.
— Отлично, Казимир Филиппович, отлично! Господа,
Матусевич закричал как мальчишка, видя удивительное зрелище — яркую вспышку разрыва на крыше кормового барбета вражеского броненосца. Машинально припомнил, что там броня в шесть дюймов, и вроде фугасным снарядом ее никак не пробить, но, тем не менее, из орудийных амбразур выплеснулись языки пламени с черным дымом.
— Никак пороховой заряд на подаче воспламенился, — произнес Кетлинский, вцепившись взглядом во вражеский броненосец. — Сейчас огонь по подаче вниз пойдет, перекинется в погреб, а тот и рванет…
Голос лейтенанта звучал уверенно, все застыли в напряжении, Матусевич сжимал бинокль так, что побелели костяшки пальцев. Но секунды текли одна за другой, но удивительного зрелища внутреннего взрыва так и не увидел. Хуже того — дым перестал выплескиваться из амбразур, потихоньку стало доходить, что воспламенился только один пороховой заряд, а вот детонации снаряда не произошло, да и огонь не добрался до погреба. Японцам невероятно повезло, как и бывало часто в войну, о чем ему охотно и злорадно поведал внутренний голос. Зато «послевкусие» осталось после совершенно спокойных слов командира броненосца.
— Могу представить, как там сейчас шибает запахом сгоревшей человеческой плоти. Видимо, погреб успели затопить, а вот люди вряд ли выбрались, полсотни душ разом сгорело.
— Вы правы, Николай Михайлович, но сейчас это даже не «половинка» от полноценного броненосца — это ведь самый слабейший из броненосцев противника. Так что момент для князя Ухтомского самый удачный наступил, а вот и на «Победе» это осознали — повернули на «гарибальдийцев». Господа, теперь нам необходимо воспользоваться моментом — вы заметили, что японцы начали намного реже стрелять — просто у них заранее припасенные снаряды закончились. Так что два румба вправо, дать пятнадцать узлов, начинаем сближаться, пока противник пребывает в растерянности. Самый подходящий момент для общего «навала»!
Отдав приказ, Матусевич продолжил спокойно смотреть на эпическую картину развернувшегося сражения, той самой «третьей фазы», которой не должно было быть в реальности. Но в бою возникла одна лишняя пауза, и вот теперь ситуация кардинально изменилась — яркий пожар на «Фудзи» видели все. Все правильно — нужно выбирать самого слабейшего противника, и если тот серьезно поврежден, то нужно постараться обязательно добить его…
Кормовая башня «Микасы» после боя в Желтом море 10 августа 1904 года — флагманскому броненосцу вице-адмирала Хейхатиро Того крепко досталось…
Глава 9
— Недорубленный лес вырастает — а потому топить их нужно к такой-то матери, топить! Мы ведь ему не только пожар в барбете устроили — посмотрите — «Фудзи» ведь носом зарываться стал, у него у форштевня пролом!
Командир эскадренного броненосца «Севастополь» капитан 1-го ранга Эссен разгорячился, лицо покраснело. В рубке царило ликование — все офицеры и матросы прежде видели, как в мае под Порт-Артуром, подорвались два вражеских броненосца из трех пришедших, с парой броненосных крейсеров в сопровождении. Подорвались на минном заграждении, что ночью выставил «Амур», командир которого не желал смотреть, как безнаказанно ходят мимо крепости японские корабли.
Словно господь с небес помог православному
Тогда нужно было немедленно выходить в море со всеми оставшимися в строю броненосцами, а их на тот момент в составе было три, да еще крейсера стояли под парами, а у «Баяна» броневой пояс по ватерлинии, да в башнях восьмидюймовые пушки. И все — половину вражеских броненосцев разом бы уничтожили, да к ним прихватили еще два крейсера боевой линии — пять кораблей куда лучше двух, победа стала бы грандиозной, каких у русского флота давно не было. Вот только тогда покойный ныне Витгефт вкупе с другими адмиралами не решился выйти в море и дать неприятелю сражение — и проклятья неслись со всех сторон на нерешительного командующего эскадрой, не упустившего, нет — по-настоящему прогадившего столь великолепную возможность победить японцев в войне!
Ладно, о мертвых или хорошо, либо ничего, кроме правды — недобрую память о себе оставил Вильгельм Карлович, страшно представить, чтобы случилось, продолжи он сегодня командовать эскадрой. Сейчас совсем иное дело — контр-адмирал Матусевич сам рвался в бой, два его броненосца наваливались на три японских, и туда же спешил «Севастополь», продолжая вести огонь по «Фудзи». Эссен прекрасно помнил и всецело разделял отданный перед вечером приказ по эскадре — с поврежденными вражескими кораблями сходится на максимально возможную ближнюю дистанцию, и в этом случае снарядов не жалеть, бить в упор изо всех стволов, что сейчас и делали. Идущая в кильватере «Полтава» сцепилась с «Сикисимой» — броненосцы обменивались полными залпами, только русский корабль стрелял чаще противника, это было заметно, к тому же дистанция до врага сократилась до двадцати трех кабельтовых, и в ход пошли бронебойные снаряды — такое расстояние позволяло надеяться, что снаряды прошибут броневые плиты.
— Я думал, сейчас мы на своих десяти узлах калеки, а вот он инвалид — «Фудзи» едва восемь узлов выдает!
— Мы у него форштевень разворотили, Николай Оттович, там пробоина в борту такая, что на повозке можно спокойно въехать с парной запряжкой, и не коней, верблюдов. Там краями не зацепишь.
Стоявший рядом с Эссеном старший штурманский офицер лейтенант Ислямов говорил с отчетливым кавказским акцентом — Исках Ибрагимович был чуть помладше Эссена, вплотную подступил к сорокалетнему рубежу. На «Севастополь» он был переведен с берега, где организовал цепь береговых наблюдательных постов — и штурман оказался отличный.
— Добьем, никуда не денется — от нас уже не уйдет. Теперь у Того нет превосходства в скорости, он сам связан по рукам и ногам этим подранком. Так что нужно сходиться как можно ближе — с пятнадцати кабельтовых мы в нем дырок понаделаем в оконечностях, будет как швейцарский сыр.
Эссен хищно посмотрел на ковыляющий «Фудзи», броненосец шел с сильным дифферентом на нос. И уже не стрелял, отбивался немногочисленным средним калибром. Из носового барбета пушки стреляли раз в несколько минут — там была устаревшая подача, для заряжания орудия каждый раз ставили в диаметральную плоскость на фиксированный угол. Кормовой барбет вообще замолчал после пожара, был закопчен до черноты, только легкий дымок продолжал сочиться из орудийных амбразур. Зато башни главного калибра «Севастополя» отправляли снаряд за снарядом, особенно носовая, где имелось одно орудие, и в погребе боекомплект был, по сути, удвоенным. И то, что нужно бить по оконечностям, где не имелось брони, артиллерийские офицеры хорошо знали. Бить в цитадель бесполезно — там чудовищно толстые плиты, которые и в упор не прошибить. Однако попадания пошли и туда, что было случайностью — Эссен насчитал не менее трех разрывов, но возможно, их было больше. Зато обе башни среднего калибра и пара казематных пушек, посылали во врага один снаряд за другим — припавшие к прицелам наводчики ревели от восторга. Правда, в правой кормовой башне из-за попадания была выведена электрическая подача боеприпасов, пришлось организовать подачу вручную, через верхнюю палубу, что привело к большому числу раненных осколками матросов, хватало и убитых. Но из-под броневой палубы им постоянно приходили на замену нижние чины — все сражались с отчаянной храбростью, самоотверженно, и выстрелы не стихали.