В огонь и в воду
Шрифт:
Маленький Гуго задумался, потом, подавая матери обе руки, сказал:
— Клянусь вам, матушка.
Можно сказать, что воспитание маленького Гуго, ставшего графом де Монтестрюком, началось на другой же день после того, как он приехал в Тестеру. Дом этот был так далеко от замка, в котором он родился, что окрестные жители, которые вообще мало разъезжали в те далекие времена, а жили больше в тени своей колокольни, не знали графини. Она могла гулять по окрестностям, не опасаясь быть узнанной. Она выдавала себя за вдову убитого на королевской службе капитана, искавшую уединения и покоя. Все любили ее за молодость и задумчивую красоту, за проказы и миловидность сына и за добро, которое она делала. По воскресеньям в церкви ей уступали особое место.
Однако же бывали и у графини часы, когда она вспоминала о прошлом. Из чувства собственного достоинства она не захотела позвать тогда графа де Колиньи, но неужели он сам не отыщет ее из любви? Возможно ли, что он забыл ее, что уже вовсе о ней не думает? А как, однако же, он любил ее! Как клялся навсегда сохранить эту любовь! Не он ли в час разлуки предлагал ей уехать с ним в далекие страны? Тогда он был готов на любые жертвы.
Когда эти мысли приходили Луизе в голову во время прогулок по окрестностям Тестеры, она медленным шагом со слезами на глазах шла по тропинке от дома до ближайшей дороги, на которой каждый день появлялись проезжие. Дорога эта пролегала по забытой местности, куда не доходило даже эхо событий, волновавших Париж. Когда задумчивая прогулка приводила ее к тому месту, откуда видна была длинная желтая лента дороги, она садилась на камень и жадно всматривалась в горизонт. Когда вдали поднималось облако пыли, сердце ее начинало биться чаще, она привставала и старалась разглядеть фигуру всадника. Но то был не Жан де Колиньи, и она грустно опускалась опять на свой камень.
Прошли дни и недели, месяцы и годы. Графиня де Монтестрюк по-прежнему оставалась одна. Настало время, когда она совсем уже перестала надеяться. «Я знала, — сказала она себе, — что он забудет меня». С этой минуты между ней и Богом остался только сын.
Первые годы прошли в глубокой тишине. Внешние события не отзывались в Тестере ни малейшим шумом. Гуго рос и укреплялся. В его характере было что-то твердое и честное, располагавшее всех в его пользу.
День его проходил в играх и в учении, в прогулках и в работах, развивавших его силы. Он любил ходить с крестьянами в поле, любил работать с ними серпом и топором в лесу. Как-то раз мать застала его за плугом; он покраснел и бросил палку с острым концом, которой погонял быков.
— Продолжай, — сказала графиня, — пахать не унизительно ни для кого.
Трижды в неделю добрый священник, полюбивший вдову и сироту, являлся в Тестеру и учил Гуго истории, географии, словесности, латинскому языку и кое-каким обрывкам других наук. Ребенок любил читать: длинными зимними вечерами, когда ветер бушевал во дворе и дождь стучал по крышам, он, сидя вместе с матерью в низкой комнате перед камином, читал книги о путешествиях или о жизни славных людей. Ему нравились рассказы о дальних экспедициях и о боевых подвигах, но что он любил особенно — это уроки Агриппы. Гуго еще не дорос ему до плеча, а уже порядочно бился на шпагах.
— Вам недостает только силы и привычки, граф, — говорил старый солдат, гордясь своим учеником.
— Это придет, — отвечал Гуго, отирая пот с лица.
В пятнадцать лет Гуго был другом и, можно сказать, командиром всех детей своего возраста. По воскресеньям он собирал целую толпу, проводил большие смотры на окрестных лугах, строил с товарищами крепости и окопы, окружал их палисадами из кольев, потом делил войско на два отряда, отдавал один под команду смышленого товарища, сам становился во главе другого, и начиналось большое сражение, оканчивавшееся закуской, которую доставляла графиня. Ни снег, ни холод, ни дождь, ни ветер ничего не значили для здорового мальчика.
Гуго учился верховой езде без седла на лошадях, возвращавшихся с пахоты, и на жеребятах, которых ловил на пастбище. Никакая бешеная скачка его не пугала, никакая преграда его не останавливала.
Агриппа думал только, как приучить молодого графа к фехтованию, и ему пришла на ум оригинальная мысль. Всякого солдата, всякого рубаку, какой ни попадался ему на дороге к Тестере, он зазывал в дом и кормил — с одним только условием: чтобы час-другой солдат провел с Гуго в фехтовальной зале. Агриппа сам был знатоком в этом деле и, когда видел, что урок прошел отлично, давал учителю маленькую плату.
В то время было много разных искателей приключений и дезертиров, так что юноша Гуго имел дело и с испанцами, и с итальянцами, и со швейцарцами, и с фламандцами, и с португальцами, которые учили его особым приемам каждой нации. Поседевшие бойцы усердно хвалили мальчика.
Случалось иногда и раскаиваться в этих гостеприимных встречах. Пропадали кое-какие вещи. Гуго не смел подозревать своих учителей. Напротив, доверчивый настолько же, насколько и храбрый, он безусловно верил всем рассказам об их подвигах и походах. Раз пять он даже высыпал им в руку все, что было в его скромном кошельке, а они клялись ему, что скоро принесут назад занятые деньги. Получив деньги, они, разумеется, исчезали навеки.
VI
Уроки и советы
Как-то раз сын графа Гедеона забыл на скамейке совсем новый плащ, сшитый местным портным из хорошего сукна. Только он отвернулся, как плащ исчез. Он бросился искать его повсюду, крича, что разве сам дьявол унес его на рогах.
— Дьявол не дьявол, — сказал Агриппа, — а тот ловкий молодец, что рассказывал о сражениях во Фландрии, просто надел его и ушел.
— О! — отозвался мальчик с негодованием. — Как можно думать, что такой храбрый человек решился на такой скверный поступок?
— Я сам видел, как он стащил плащ, да и десятеро других сделали бы на его месте то же самое. Подвернулся удобный случай, хороший новый плащ — как тут не решиться прохожему завладеть чужим добром? Насчет оружия вам не многому осталось еще поучиться, а уж насчет жизни и людей, ну!..
— Предупреждаю тебя, мой старый Агриппа, что тогда только поверю, когда увижу воровство собственными глазами.
— Увидите, и не раз еще, а десять! Только не мешайте мне.
В тот же день Агриппа принялся за дело. Он вычистил погреб в старой башне, углубил его, сняв слой земли, потом посыпал рыхлой землей, а в своде проделал люк, да так искусно, что его нельзя было заметить.
Этот люк открывался под тяжестью человека и находился как раз у начала каменной лестницы с истертыми от времени ступеньками, которая вела в круглую комнату; в углу этой комнаты стоял старый дубовый сундук, окованный ржавым железом. Агриппа обмел на нем пыль и, подняв крышку, положил туда два кожаных мешка с медными и железными кружочками. Гуго смотрел внимательно на эти приготовления.
— Вот западня и готова, подождем теперь лисицу, — сказал старик.
Через неделю появился какой-то бродяга, вооруженный с головы до ног. Нос у него был крючком, а лицо как у совы. Агриппа побежал к нему навстречу, наговорил ему тысячу любезностей и, как всегда делал, обещал хорошенько накормить за урок фехтования. Тот уже успел рассмотреть на кухне перед очагом аппетитный вертел, а на столе два кувшина с вином, погладил усы и согласился охотно.