В огонь и в воду
Шрифт:
Четыре монеты упали к его ногам.
— Поскорей теперь лестницу! — крикнул дон Гаэтано.
— А вот ваш ученик, для которого всякое желание учителя — закон… он и сходит за лестницей. Но прежде надо исполнить еще одну маленькую формальность.
— Формальность? Какую это?..
— Остается только передать мне без разговоров вашу длинную шпагу и кинжал, что висит у вас на поясе.
— Это зачем?
— А затем, что вам может прийти в голову нехорошая мысль пустить их в дело.
Дон Гаэтано подумывал о мести и не решался отдать оружие.
— Ну что же? — крикнул Агриппа. — Опускать люк или лестницу?
Пленник тяжело вздохнул и, вынув из ножен шпагу и кинжал, подал их рукоятками Агриппе, который проворно схватил их.
— Я был уверен, что мы с вами поладим, а теперь, сеньор, можете выходить на свет божий.
Лестница опустилась в погреб, а между тем Дракон и Фебея, прибежавшие вслед за Гуго, просунули черные морды в отверстие. Агриппа взял их за ошейники.
Испанец вышел и пустился бежать. Тогда Агриппа обратился к молодому графу с улыбкой:
— Ну, теперь вы убедились, что ваш плащ не сам улетел со скамейки и что попадаются иногда на свете и скверные люди?
Ответить было нечего, но одна вещь все-таки смущала Гуго.
— Зачем ты взял четыре пистоля у этого мошенника? — спросил он.
— А затем, что их же я предложу в награду тому честному человеку, который не поддастся искушению… Я ведь намерен продолжать этот опыт… Утешительно было бы, если бы хорошего и дурного вышло поровну!
Новый случай представился скоро. Агриппа не стал придумывать другого испытания и повторил ту же хитрость и те же речи. Новый прохожий выслушал его с таким же вниманием, и ночью все обошлось так же точно, как и с Гаэтано. Пришлось опять приносить лестницу и вытаскивать вора из погреба. Он поплатился, как и Гаэтано, своим оружием; но с него взяли только шесть ливров, потому что в карманах у него было не много.
Еще трое или четверо прохожих попались на ту же удочку и не дали бедному Гуго лучшего мнения о роде человеческом. Наконец, пятого застали в постели спящего блаженным сном. Агриппа насилу растолкал его.
— Ах! — протянул гость, протирая глаза. — Извините, пожалуйста; до полуночи я караулил… а потом сон одолел… пойдемте поскорее посмотрим, не случилось ли чего с вашим сундуком.
— Не нужно. Пойдемте лучше завтракать, и, когда поедим, вы увидите, что иногда недурно быть честным человеком.
Гостя накормили сытным и вкусным завтраком, а затем Агриппа вынул из кармана с полдюжины новеньких монет и сказал:
— Вот вам за труды от молодого графа, и если случится вам когда-нибудь еще проходить мимо, то не забывайте нашего дома!
— Забыть! — воскликнул тронутый солдат. — Как можно забыть такой дом, где прохожим дают не только славную постель, ужин и вино, но еще и денег на дорогу!
Когда солдат ушел, Агриппа повернулся к Гуго, который не пропустил ни одного слова из их разговора, и спросил:
— Вы сосчитали? Я дал всего четыре, а получил тридцать. Вот вам и пропорция между добром и злом! Будьте же впредь менее доверчивым.
Случилось как-то, что мимо проезжал солдат высокого роста на поджарой лошади и Агриппа зазвал его отдохнуть на целые сутки.
Никогда еще не бывало в стенах замка человека с такой огромной шпагой и с такими густыми усами. Руки у него были все в волосах, уши красные, шея воловья, брови сросшиеся, а лицо квадратное, как у бульдога. При этом он хотя и смахивал на разбойника, а было в нем и что-то дворянское.
— Ну уж если этот не свалится в погреб, — сказал Агриппа своему воспитаннику, — то наружность бывает, значит, иногда обманчива.
Проезжего привели в фехтовальную залу, и оказалось, что он мастерски владеет шпагой и кинжалом. Он осыпал Гуго ударами, но и сам получил несколько таких, которые его удивили. Лицо у него разгорелось.
— Как! — вскрикнул он. — Впервые случается, что воробей клюет сокола!
Он начал снова, но сердился и тем самым терял преимущество над молодым учеником. Удар концом кинжала прямо в грудь привел его в бешенство.
— Если бы у меня в руках была добрая шпага вместо этой дряни, — воскликнул гость, — ты бы не то запел, молодой петушок!
— А за чем же дело стало? — ответил Гуго, тоже горячась.
И оба уж бросились было к оружию, висевшему на стене.
— Полно! Довольно! — громко крикнул Агриппа.
Оба повиновались. Агриппа пропустил Гуго впереди себя и вышел, а за ними последовал великан, рыча, как собака, у которой отняли кость.
Агриппа привел его в нижнюю комнату и предложил перекусить. Солдат осушил залпом два или три полных стакана; широкий рот его раскрывался, как пропасть, и вино исчезало в нем, как в колодце. В промежутках между стаканами из него вырывались проклятия.
«Дело плохо», — подумал Агриппа и сделал знак Гуго, чтобы он ушел. Мальчик удалился как ни в чем не бывало. Агриппа, в свою очередь, объявил, что должен кое о чем распорядиться, и тоже ушел. Он хотел послать кого-нибудь на деревню за помощью и попросить графиню, чтобы она не выходила из своих комнат.
Оставшись один, великан, все еще сердясь на последний ловкий удар мальчика, отворил окно, чтобы подышать свежим воздухом. Тут он увидел, что Гуго проходит по двору, и, выпрыгнув из окна, побежал к нему со словами:
— Вы от меня ушли, приятель, а к этому, клянусь честью, не привык капитан Бриктайль! За вами две игры!
Гуго смотрел на него, не говоря ни слова. Вдруг, переменив тон, великан сказал ему:
— У вас прехорошенький перстень… Можно посмотреть?
Гуго доверчиво протянул руку. Бриктайль схватил ее, живо сорвал перстень и, полюбовавшись немного его блеском на солнце, надел себе на палец.