В оковах его власти
Шрифт:
—Здравствуйте, я Маша, сегодня я ваша официантка. Мы рады приветствовать вас в нашем заведении, — пробормотав вызубренную наизусть фразу, я обошла мужчину и наконец-то поняла, кто передо мной сидел. Мэр. Сердце почему-то пропустило удар, и только одно воспоминание ворвалось в голову.
Человек, в которого стреляли.
Человек, которого я спасла.
Он поднял на меня внимательный взгляд глаз с гетерохромией и очень медленно скользил им с головы до пят, молча, скрупулезно, педантично. Раньше я не замечала у него этого, хоть и видела на фото в интернете, да в новостях. В реальности этот дефект смотрелся удивительным. Голубо-серые глаза, но на левом виднелось яркое коричневое пятно, как клякса, небрежно брошенная на идеальную картину.
А потом мужчина вдруг поморщился и откинулся на спину широкого кожаного кресла. Я понимала, что речь сейчас шла о боли, а не об отвращении в мою сторону, потому что Белов неосознанно потянулся рукой к тому месту, где, как я помнила, и было пулевое ранение.
—Здравствуй, Маша. А я Александр Белов, но, думаю, мое имя и так для тебя знакомо, чтобы его называть.
Даже простое приветствие с его уст звучало так, будто бы он диктует закон, а не просто сидит в ночном клубе, уже потягивая виски. Значит, кто-то его уже обслуживал. А зачем тогда тут я?
—Пришел поговорить и обсудить наш с тобой общий вопрос. Мои люди сказали, что ты отказалась брать что-либо от них, поэтому я пришел сам, — мужчина достал из кармана пиджака внушительный конверт и осторожно положил на стол. —Садись, не люблю, когда девушка в моем присутствии стоит. Дурной тон.
Я уселась на пуф напротив мужчины, чувствуя себя при этом не в своей тарелке. Нам запрещено уделять такое время клиентам, для этого есть специально обученные люди и делают они совсем другое, как уже можно понять.
Взгляд Белова был колкий, резкий, какой-то через чур серьезный, но при этом подернутый какой-то поволокой грусти. Он не хмурился, не щурился, просто смотрел, но складывалось ощущение, что был максимально раздражен.
Бесило неповиновение?
— Я не возьму деньги за…
—То, что сделала, — перебил меня мэр, но я и сама понимала, что проговаривать такое вслух нельзя. Даже у стен бывают уши.
Кивнув, я опустила взгляд и уставилась на свои пошарпанные кеды. Этот мужчина заставлял меня чувствовать себя не в своей тарелке.
—Так почему не возьмешь? Это не подкуп, а благодарность, я по тебе и так вижу, что ты никому ничего не расскажешь. Но вот прикупить себе что-то вполне могла бы, или просто потратить туда, куда считаешь необходимым. Не люблю быть должным и никогда не бываю.
И пусть это звучало как утверждение, но в нем я услышала настоятельную просьбу, не требующую дальнейший пояснений. А может даже и вежливый приказ. Уложив одну руку на подлокотник, мужчина склонил голову и криво улыбнулся, притянув вторую руку к лицу и поместив указательный палец на нижнюю губу.
—Я считаю, что есть вещи, за которые не благодарят. Это обычная человечность, она обязана быть в каждом человеке, иначе он не человек вовсе.
Мэр вдруг прищурился, хмыкнул неоднозначно, но почти сразу ответил:
—Интересное заключение, отнюдь не могу с тобой согласиться. А если человечность была, но умерла под прессом прожитого опыта?
Мужчина перевел взгляд в сторону и умолк. В помещении заметно повеяло чем-то едва мне понятным, речь словно пошла о чем-то, в чем я не имею достаточной компетентности, чтобы судить.
—Каждый сам решает, быть ему человеком или тварью, и никакие жизненные проблемы, подлые люди не могут повлиять на человека. Стать жестким и бездушным чудовищем всегда проще, чем оставаться человеком несмотря ни на что.
Я говорила обыденные для себя вещи, но мужчина, сидящий напротив меня, будто бы слушал лекцию, ему не хватало еще тетрадки да ручки, чтобы дополнить этот образ человека, пытливо узнающего незыблемые знания.
—Стало быть, ты человечная и даже если тебя будут ломать, ты таковой и останешься?
—Я останусь собой, — произнесла я, прямо посмотрев мэру в лицо.
Молчание вдруг заполнило пространство.
Мэр смотрел на меня не моргая, а я поняла, что мне сейчас очень сложно было находиться в его обществе, он давил на меня своим авторитетом и властью, ничего при этом не делая, но задавая слишком личные вопросы. Ему сложно не ответить, складывалось ощущение, что он всем своим видом не давал другого варианта, кроме как повиноваться ему.
Словно колупался внутри, а мои внутренности только мои. Но просто встать и уйти я тоже не могла, потому что этот диалог меня цеплял и в этом заключался парадокс.
—Почему ты подошла ко мне? Отбросим моральные устои, — он все настаивал. Неужели не верил, что такое возможно?
—Потому что я всегда веду себя так, как будто на меня смотрит мама. Даже в самые сложные моменты это мерило для меня. И так вот да, мне было бы стыдно перед мамой, если бы я не подошла.
Мои слова подействовали на него как разорвавшаяся прямо перед нами бомба.
—Кто твоя мама?
—Она умерла много лет назад, но я все равно живу так, как будто каждый мой шаг в поле ее зрения. Это помогает мне оставаться человеком.
—Хорошая ты девочка, Маша. Что же ты забыла в этом блядушнике? — в глазах мужчины читался чистый интерес.
—Жизнь складывается так, что не всегда хорошим людям везет или у них есть выбор, — я ушла от ответа, потому что мне нужна была жалость, мне нужна была работа, а дальше я готова была со всем справиться. Он же пришел сюда с одной целью — меня купить, мои показания, мое молчание и сговорчивость. Под каким бы соусом он бы сейчас не пытался это подать, я все равно не такая уж и глупая, чтобы не узреть очевидного. —Но скоро я отсюда выберусь и стану совсем другим человеком.