В ожидании рассвета
Шрифт:
— Что, расхотела? Поздно!
Бесовица, чего Фарлайт не ожидал, вдруг укусила его за руку, встрепенулась, взмахнула крыльями. Фарлайт не успел даже подумать, продолжает ли Нинур с ним играть, или она и вправду «расхотела», и рассёк одежды бесовицы — от груди до колен.
В комнате повисло молчание.
— Дай мне что-нибудь прикрыться, — сказала Нинур и, глядя на растерянного Фарлайта, уточнила: — вон, штору хотя бы сними…
Через минуту она уже летела прочь, завёрнутая в штору,
Фарлайт уткнулся в книжку — что-то скучно-художественное о «славных» деяниях беса Умвиоха в смортских землях. На страницах ему то и дело мерещились вместо букв кривые, когда-то сломанные-переломанные и неправильно сросшиеся, оплывшие обрубки.
«Ты милый», — сказал в его голове голос Нинур. Надо же, «милый». А он о ней — «уродка»… Но что же это, неужто совесть?
Фарлайту не нравилось это чувство.
Он полетел к Асагу.
— Где живёт Нинур?
— Там же, где и другие горничные, а что?
— И где живут горничные?
— Нижний этаж башни, соседней с твоей. Но зачем…
Фарлайт уже исчез.
Множество штор, ламбрекенов — абсолютно ненужных, зато красивых — вот что такое была комната горничных. Ткань била Фарлайта по лицу, крылья то и дело цеплялись за рюши, и он возненавидел эту комнату уже через несколько шагов.
Откинув очередную завесу, он наткнулся на незнакомую бесовицу. Та сидела на круглом стульчике перед зеркалом и наводила красоту с пудреницей и кисточкой в руках.
— Привет, — сказала ему та, широко улыбнувшись. Фарлайт, позабыв о приличиях, уставился на её замотанные ноги, гадая: у этой всё так же плохо, как у его знакомой, или лучше.
— Нинур здесь? — спросил он.
— Если не работает, то здесь. А что? Она что-то испортила? Нагрубила?
— Нет.
— Вы говорите прямо, мы её накажем, если что…
— Да не провинилась она!
И Фарлайт потащился дальше, сражаясь с драпировкой.
Он нашёл Нинур в дальнем углу тканевого лабиринта. Та уже почти запеленалась заново.
— Неожиданно, — проговорила Нинур. — Неужто ты прилетел извиниться?
Фарлайт открыл рот, но слова, которые он собирался сказать, не слетели с языка. Тогда он сказал:
— Я прилетел спросить: вы как поссать-посрать садитесь, с такими-то ногами?
— А мы не садимся, мы парим над сортирной дыркой, — невозмутимо ответила бесовица.
— Я должен был догадаться.
Они помолчали.
— Это всё?
— Ага.
Обратный путь оказался куда короче.
— Мне не нравится твоё выражение лица, — сказал Ламаш, когда они с Фарлайтом добрались до нужного места в пустыне. Оба они были облачены в белые ритуальные одежды, с косами наперевес. Внизу морем стелилось огромное столпотворение: всюду люди, до самого горизонта на все стороны света, со скарбом и зверьём.
— Я должен научиться делать такую же каменную морду, как Каинах?
— Такой морде, как у него, никому не научиться, — усмехнулся Ламаш. — Кстати, в такой-то толпе он нас точно не слышит, как думаешь?
Фарлайт не ответил.
— А правда, что ты состоял в секте, которая хотела всех убить?
— Освободить и уничтожить — разные вещи.
— Одно и то же. Они станут переработанной энергией, а потом уйдут в никуда. Что было до творения? Такое же ничто.
— Тогда было не такое ничто. Была Тьма. Вот она была тем ничем.
— А стала всем.
— И была всем.
— Так она была ничем или всем?
— Давай не будем, — отрезал Фарлайт. — Ненавижу пустые философские споры.
— Потому что тебе нечего ответить, — заметил Ламаш.
— Есть, но я экономлю своё время и силы.
Фарлайт решил не говорить Ламашу, что в последнее время он и вовсе начал крупно сомневаться в своих старых верованиях… после того, как Тьма покинула его. Та старая уверенность начала казаться ему такой же несуразной, как искорёженные ноги Нинур.
— Портал открылся!
Людское море заволновалось.
Неподалёку от Ламаша с Фарлайтом завис в воздухе Каинах. Он поманил Фарлайта к себе рукой.
— Я почувствовал твоё сомнение, — сказал он. — И я его понимаю. Когда-то я был таким же. Но теперь я смотрю на них не то что как на скот, а как на пыль под ногами. Ты ведь не запоминаешь каждую пылинку? А их, людей, я повидал больше, чем ты топтал пылинок. Я участвовал в стойких войнах, столько раз убивал — ради правосудия, крови или развлечения… Этих всего-то сто сорок четыре тысячи, такая мелочь пред ликом вечности. Вот что я тебе скажу: не сомневайся. Просто делай свою работу. Это нам всем на благо. В конце концов, разве не ты сам всё это придумал?
— Разве ты сам ничего не чувствуешь, Каинах?
— Чувствую. Восторг от предстоящей работы.
И древний фраок оставил Фарлайта. Придумывая этот план, тот просто не думал, что ему самому придётся стать одним из исполнителей.
Исполнителем бойни. Массовая смерть хороша только в воображении. Там она была актом искусства. Фарлайт пока что слишком хорошо помнил драку в кабинете судьи Норшала Змееносца, с той вонью и грязью, что её сопровождали. В той драке не было ни капли эстетики, которой Фарлайт наделял смерть.