В ожидании рассвета
Шрифт:
— Знаешь, что я бы сделал? Я бы случил своих человеческих сыновей и дочерей с магами. Если бы опять родились люди, я снова случил бы их с магами. И так до тех пор, пока твоими прямыми потомками не будет несколько магов. Потом я убил бы всех потомков-людей, и оставил магов…
— Всё, я понял, к чему ты клонишь! Но ты думаешь, мы за столько лет не попытались? Вон Каинах уже третье тысячелетие своих потомков э… случает. И все случки через силу. Какая право имеющая женщина согласится вынашивать ребёнка от человека? Она же потом сама рискует… Каинах рассказывал, что некоторые магички вообще
И Ламаш принялся рассказывать байку. Фарлайт подозревал, что это очередная история из серии «а потом мы его…», и не ошибся.
— А потом мы прокололи ткань времени, и спрятали в той пещере дыбу! И когда Балсахтуда забрался и уже думал, что оказался в безопасности, то увидел эту дыбу, ха-ха-ха! Как послание от нас! И тут же появляемся мы и растягиваем его на этой дыбе!
— Восхитительно, — вялым голосом отозвался Фарлайт, чьи мысли всецело были посвящены судье. — Постой, что сделали? Прокололи ткань времени?
— Ага. Ты совсем не читал книжек, что тебе принёс Каинах?
— Грешен. Но это же… Я не понял…
— Мы узнали куда направляется Балсах, переместились в прошлое и оставили там дыбу. Ив настоящем он её нашёл.
— И вы не использовали это… в военных целях?
— Отчего ж нет. Конечно, использовали.
— Что ж ты мне не рассказывал?!
— Это было не так весело, как Балсах и его дыба. Обычный маневр.
— А отчего нельзя была отправиться в прошлое до того, как Балсах совершил преступление, и убить его?
— Глупости какие. Мы ведь знаем, что в нашем времени он жив и преступил закон. Этого нельзя отменить.
— То есть, вы даже не пытались попробовать? — спросил он у Ламаша.
Тот посмотрел на Фарлайта, как на врага народа. Вскоре Ламаш обнаружил, что уж засиделся у своего наигостеприимнейшего друга, и засобирался. Ведь в Срединной земле оставалось так много не распятых и не растянутых на дыбах преступников!
А Фарлайт, оставшись в одиночестве, пришёл в крайнее возбуждение. Бесовица, пролетавшая мимо его окна, видела, как новый фраок мечется в своей комнате, что-то записывает, листает книги… Её подмывало остаться подсмотреть, но крылья быстро отяжелели и потянули хозяйку вниз. И бесовица вернулась к работе — смотрению на окна, не вывесил ли кто из высокопоставленных обитателей башни красный флаг, не в силах убрать с подоконника горшки самостоятельно…
Сколько ни пытался Фарлайт снова встретиться с владыкой демонов, его каждый раз ждал от ворот поворот. Бес Асаг, судейский секретарь, что обычно сидел на карнизе нужной башни, свесив ноги, всегда говорил ему:
— Я передам, что вы прилетали.
И Асаг что-то черкал в своем журнале, увесистом, с обложкой из неразвоплощённой кожи — видать, человеческой.
Фарлайт подозревал, что Асаг ничего не записывает, а только с умным лицом рисует чёртиков на полях. Но, когда он пытался заглянуть в писанину беса, тот захлопывал журнал и возмущённо смотрел на посетителя. В эти моменты Фарлайту неудержимо хотелось стукнуть Асага по его плешивой башке, или даже треснуть кулаком по кривым зубам, что торчали даже из закрытого рта.
На шестой раз Фарлайта осенило.
— Скажи бэлу, что я знаю, как убить его конкурентов.
— У бэла нет конкурентов, — важно проронил Асаг, лупоглазо глядя на неумного фраока.
— А ты всё равно передай.
Асаг лениво кивнул, оправляя алый плащик.
Мирт стоял посреди благоухающего сада, окружённый сладким цветочным запахом. Откуда-то тянуло яблучной кислинкой, тонкой, свежей. Покойно шелестели ветки над головой. Мирт был один — и ему было хорошо.
Меж шорохов пробилась печальная песня. Смутно знакомый голос, смутно знакомая колыбельная. Мирт заслушался. Таинственная женщина пела о юноше, что оседлал ветер, словно коня, и поднялся так высоко, что стал мерцалкой.
Мирт пошёл на голос, который всё удалялся и удалялся, заставляя его углубляться всё дальше в сказочный сад, сладко-прекрасный, куда более чудный, нежели Ведьмина Пуща или тот лес, что отражался в земном зеркале…
Наконец, Мирт догнал голос. Перед ним дрожало тонкое деревце с белым — но с чёрными вкраплениями — стволом. Песня закончилась, и внутри Мирта будто что-то оборвалось. Невысказанная мечта, такая, которую даже страшно было озвучить, боясь, что кто-то подслушает и надругается над нею.
Мирт сел на землю и обнял дерево.
— Мама, — прошептал он, поглаживая пальцами ствол. — Мама, я думал, что совсем тебя не помню… Даже твой голос.
Нежность накатила на него ласковой волной, и он прижался к стволу всем телом.
Кто-то грубо тряхнул Мирта за плечо, и он обернулся, испуганный. То была целительница Ольмери. Он не мог узнать её лица, скрытого туманом его отвратительного зрения, но всё равно понял, что это именно Ольмери. Сон испарился.
— Будем шисменять. Это единственный способ её спасти, — сказала женщина.
— Ши что?
— Шисменять. Трансформировать ши, плоть. В той области, где вы пытались проводить… операцию. Я уже позвала сморта.
— Разве это сейчас возможно? Ведь закон судей запретил… — ужаснулся Мирт.
— У этого сморта есть древние инструменты, созданные до закона, — отозвалась Ольмери.
Мирт притащил Нефрону к целительнице несколько часов назад. Он и не подозревал, что в его окостлявившемся теле ещё осталось только сил. Энергия утекала из его возлюбленной, как вода из дырявого кувшина, так что у Мирта не оставалось выбора.
— Я могу побыть с ней, пока не придёт сморт?
— Конечно.
Тридан зашёл в палату, ту самую, в которой когда-то Ольмери лечила его руку. Сферы под потолком теперь были тусклыми, как полагается. Их вялый свет почти не освещал девушку, лежащую на столе в углу, под плотным одеялом.
Мирт взял её за руку — почему-то серую — и сидел так, пока Ольмери снова не нарушила его покой:
— А я знаю, это вы мне подбросили ту записку про сферы, — сказала целительница. — Хотела сказать спасибо. Проверка пришла буквально на следующий день, как я их заменила…