В память о Саре
Шрифт:
Это было почти десять лет назад, и за это время Чаки, которому сейчас стукнуло уже сорок три, ни разу не пожалел о своем выборе. Он ни в чем не нуждался, и его единственной постоянной белой партнершей была питбуль в юбке по прозвищу Снежок. Если в Бостон приезжали кинозвезды, рекламирующие очередное дерьмо, в котором снимались, Чаки предлагали поработать охранником во время легких и необременительных, хотя и многолюдных, светских мероприятий. Но по большей части ему приходилось служить телохранителем у клиентов Марка Томпсона,
С шести вечера Джоуна восседал в кресле-качалке, закутавшись в шерстяной плед и глядя в окно, выходившее на задний двор. Сейчас был уже час ночи, а он пока не собирался отправляться на боковую, по-прежнему покачиваясь в кресле и бездумно пялясь в окно. Какой смысл спать, когда знаешь, что твои дни сочтены, верно? Одного взгляда было довольно, чтобы понять — ему осталось недолго. Из его ноздрей торчали дыхательные трубки, рядом на полу стоял переносной баллон с кислородом, под прозрачной пожелтевшей кожей виднелись синие прожилки вен, а в глазах уже навечно поселилось отсутствующее выражение. Чаки столько раз приходилось видеть этот взгляд в своей профессиональной карьере, что он мгновенно распознал его.
— Хотите что-нибудь съесть или выпить, мистер Джоуна? — спросил Фил Дебруссио. Он был напарником Чаки. В таких делах всегда работают вдвоем.
Джоуна пробормотал себе под нос что-то неразборчивое.
— Простите, мистер Джоуна?
Никакого ответа. Впрочем, ничего удивительного. Джоуна предпочитал молча разговаривать сам с собой, не слыша или не обращая ни на кого ни малейшего внимания. А может, он просто молился. Любой человек на его месте, зная, что вот-вот сыграет в ящик, наверняка стер бы язык в молитвах, разговаривая с тем парнем наверху, чтобы убедиться, что его ждет теплый прием.
Вот только этот самый приятель мог молиться двадцать семь часов в сутки и все равно ничего бы не добился. После того, что он сотворил с теми маленькими девочками, его ждет куда более жаркий климат.
— Я собираюсь сделать себе бутерброд, — сообщил Фил Чаки. — Хочешь чего-нибудь?
Чаки покачал головой, и Фил поднялся на ноги, прошел по коридору и скрылся в кухне. Чаки же вернулся к статье, в которой рассматривались плюсы и минусы имплантатов для увеличения груди. Сугубо медицинская статья была интересной, спасу нет, но в ней ничего не говорилось о том, какую грудь предпочитают мужчины.
— Шейла Бреслер — ваша сестра, — слабым голосом прохрипел Джоуна.
Чаки захлопнул «Ньюсуик» и постарался придать лицу непроницаемое выражение, прежде чем взглянуть на клиента. Джоуна перестал раскачиваться. Он склонил голову набок, откинув ее на подголовник кресла-качалки, и Чаки показалось, будто эти мечтательные, отсутствующие глаза проникли ему в самую душу.
— Статья в «Глоуб», — прошелестел Джоуна. — Там шла речь о вашей сестре. Она умерла от передозировки героина.
Интервью было напечатано в «Глоуб» примерно месяц назад. Автором был один репортер из местных, решивший обсудить эпидемию героина в Саути, и Чаки ухватился за представившуюся возможность обеими руками. Ему хотелось показать всем, что его сестра была не просто конченой наркоманкой, загнувшейся в комнате дешевого мотеля.
— Я понимаю. Иногда боль оказывается такой сильной, что становится невыносимой. Господь понимает это. Он не осуждает нас, а принимает такими, какие мы есть. Не носите боль в себе. Если вы отпустите ее, Господь освободит нас. Он исцелит вас. Поверьте мне.
Чаки швырнул «Ньюсуик» на край стола и встал. Колени его щелкнули. Не говоря ни слова, он вышел из гостиной на кухню.
Фил отложил бутерброд.
— Что стряслось?
— Выйду покурить.
Чаки снял с вешалки свой темно-синий бушлат и, сунув руку в рукав, понял, что он ему мал.
Это был не его бушлат, а Джоуны.
Правильно. У Джоуны откуда-то был точно такой же морской бушлат, как и у Чаки.
Фил обронил:
— Что-то ты белый, как стенка.
— Ты сможешь сам поднять его по лестнице?
Фил прикинулся оскорбленным.
— Чаки, долларовая бумажка и то весит больше этого старика.
— Вздремни, если хочешь. Я подежурю первым.
Чаки взял свой бушлат, надел его и вышел на заднее крыльцо. Потом, когда он будет лежать в больнице и врачи сумеют унять нестерпимую боль, он еще успеет подумать о том, как череда самых незначительных событий может сложиться в торпеду, которая к чертовой матери взорвет устоявшийся порядок твоей жизни.
Вызванный морфином психоз. Джоуна не помнил простых вещей, например, куда он положил свои очки и ключи, зато с легкостью мог вызвать в памяти воспоминания о детстве или статье в журнале месячной давности. Очень странно. Впрочем, Чаки уже приходилось сталкиваться с этим раньше. Когда рак груди у Труди, его мачехи, вступил в последнюю стадию, она иногда не могла вспомнить, кто он такой. А потом, ни с того ни с сего, вдруг начинала без запинки перечислять ингредиенты рецепта, который вычитала сто лет назад в «Книге о вкусной и здоровой пище». Морфин вырывал отдельные воспоминания, перемешивал их в кучу и создавал некое подобие памяти.
Слава богу, ночной воздух был прохладным, сладким и чистым. Стоит провести хотя бы час в этом доме с закрытыми окнами, когда плинтусное отопление разогревает все чихи и кашли Джоуны, и начинаешь ценить свежий воздух. Сейчас здесь было тихо, на улице не теснились машины репортеров — по крайней мере, он не видел ни одной. Бесконечный поток корреспондентов ненадолго прервался и иссяк. Прошлой ночью, примерно в это же самое время, Джоуна решил прогуляться. И он опять отказался воспользоваться ходунками. Они стояли на своем обычном месте, в углу у верхней ступеньки.