В паутине Матильды
Шрифт:
– Накурился травки!
А может, это я сам сказал? Сажусь оглушенный. Странная тишина вокруг. Осторожно откладываю письма подальше от Матильды. Никогда ничего не знаешь…
Вся моя почта сейчас в мусорном ведре. Распечатываю последний конверт. Внутри книга, завернутая в бумагу. Странная книга, английское название: «In Cold Blood». Внутри письмо.
Ангулем, 16-е. Перед смертью Этьен просил меня передать вам эту книгу. Он вас очень любил. Надеюсь, она вам пригодится.
Трудноразличимая подпись. Жена Этьена Дьякетти посылает мне единственную настоящую книгу,
Париж, апрель 1965 года. Моему другу, чтобы он никогда не терял хладнокровия.
Небесное послание. Хороший признак. Ах, Этьен, какое удовольствие ты мне доставил! Какую смелость ты даришь мне! Я тоже напишу книгу, настоящую книгу, как Трумэн. Танцую по квартире, прижав драгоценную книгу к сердцу. Матильда, кажется, смеется, глядя на меня. Я вальсирую из кухни в ванную комнату, в кабинет, в гостиную. И там останавливаюсь в полной растерянности перед аквариумом с рыбками. Деде и Жако – так я их назвал, как в статье о коррумпированном сенаторе и его помощнике.
Деде и Жако, как Жак и Андре.
Деде и Жако, мои последние друзья по несчастью, единственное, что меня еще связывало с Леной. Она их купила как-то в сентябре.
Деде и Жако плавают вверх брюхом. Неподвижные. Мертвые.
– Простите меня, мои хорошие рыбки. Простите, что я забыл о вас.
Стою на коленях посреди гостиной перед аквариумом с книгой Этьена в руках. Несколько секунд я неподвижен. С тяжелыми мыслями. В конце концов мне это кажется смешным. Отправляюсь в туалет. Прощай, Деде. Прощай, Жако. Выливаю содержимое аквариума в унитаз и спускаю воду.
X
Вспоминаю о телефонном звонке Вика:
– Ну что, писатель, все еще в постели? Уже двенадцать, я надеюсь, ты не забыл о встрече? Мы ждем тебя на репетиции.
– Черт, совсем забыл!
Но Вик не дает мне опомниться:
– Приходи быстрее, мы ждем тебя. Мы обсудили и решили просить тебя о помощи. Ты будешь писать стихи к нашим песням. Сара считает, что это было бы круто. Не отказывайся!
Иду туда. Пешком. Три километра под палящим солнцем. Вот уж, действительно, делать мне больше нечего. «Черные демоны» нашли себя пристанище в погребе дома, где живет бабушка вокалиста Жерара, он называет себя Жед. Два типа с разбойничьими физиономиями играют мускулами. Бил и Бул – два бритоголовых саксофониста упражняются в чревовещании. Бил носит на пальце кольцо с черепом, на запястье тяжелый браслет со свастикой. Вик, которого я знаю как ярого антирасиста, замечает мое удивление:
– А, брось, это просто низкосортная провокация.
Вик – самый старший в этой банде. Всем остальным в пределах двадцати – двадцати пяти. Толстяк Мими, студент факультета изящных искусств, прилепился к новой ударной установке. Мик – здоровый негр при галстуке – занимается звукоустановкой.
– Эй, мэн, звучит как надо?
В глубине погреба три девицы в обтягивающих джинсах и черных майках расположились на сиденьях от старой машины.
– Кто это?
– А, это наши хористки: Даниэль, Франсуаз и Мари-Пьер.
Девицы на минуту забывают о своих сигаретах, чтобы приветливо помахать мне. Воняет. Пол уставлен пустыми пивными бутылками и коробками
Все кидались на девок, которые согласились прийти к нам в погреб. Обычно была одна или две. Иногда бывало и по шесть, даже по десять. Так или иначе, обычно все заканчивалось траханьем на полу.
Здесь их было три. И все уродины.
– Вот мой приятель, о котором я вам говорил. Писатель. Я попросил его прийти, чтобы он послушал наши песни. Может, он напишет для нас новые.
– Да, старик.
– Фредо опаздывает, – продолжает Вик. – Это басист Рауля. Он тоже хочет работать с нами.
Рауль Мессершмит – модный певец, живет в соседнем городе. Знаменитость. Разносторонний артист, он пишет книги, поэмы, занимается сюрреалистической живописью. Он называет себя истинным, настоящим артистом. А по-моему, он слишком разбрасывается. Но он – единственный из них, кто пробился, и никто не смеет ему перечить. Вик зовет его просто по имени – Рауль. Мне нравятся его песни, но я ничего не понимаю в его книгах. Он стал меньше нравиться мне после того, как Лена начала встречаться с Давидом, его гитаристом. Но все это субъективно.
– Мы сейчас покажем, что мы умеем, а потом обсудим, – говорит Вик. – Будем играть без басиста. Готовы, демоны?
– Готовы! – хором кричат девицы, одновременно поднимаясь.
Жед-Жерар трогает струны. Девицы вторят ему, повторяя:
– Эн, эн, эн!
Мне хочется расхохотаться. Вступают Вик и саксофон. Беспросветная нищета на паперти. Даже не представлял, что это так плохо. А у Вика довольная физиономия. Он гордо улыбается, ожидая моей похвалы. Жед-Жерар прижимается губами к микрофону. Он старается ломать голос. Пронзительные звуки вырываются из его гортани. Он вкладывает в это всю душу. Вот его слова:
Я видел рухнувшую стену Берлина. Я видел груженые машины в Пекине. Иах! Я видел армию в Тонкине…Девицы бьют в бутылки и повторяют:
– Эн, эн, эн! И я спрашиваю себя: а что ты сделал? Ничего, ничего, ничего!.. Нет, ничего, ничего, ничего!– Стоп! – кричит Вик, нервничая. – Без басов невозможно играть.
Остальные покорно откладывают инструменты – так дорожные рабочие бросают лопаты в часы палящего солнца. Вик ждет моей реакции.
– Неплохо, – говорю я, – но действительно не хватает басов.
– Это хард-рок.
Жед-Жерар пошел за пивом.
– Хотелось бы, чтобы ты написал песню в духе Бодлера, – предлагает одна из девиц под хохот Була и Била. Они думают, что Бодлер – это австралийский гитарист.