В паутине
Шрифт:
И я решил; прямо там, на этой сцене решил: все. С музыкой покончено.
— Прикурить, говоришь. Сейчас я тебе дам прикурить.
Снимаю гитару с плеча, хватаю ее обеими руками за гриф, хорошенько размахиваюсь и швыряю ее прямо в побледневшую рожу, в самую тютельку. Все это фиксируется камерами, вспышками фотоаппаратов, но мне уже наплевать. Из-за ширмы выпрыгивает Смит, пытается утихомирить меня, но получает смачный фингал под глаз. Публика в смятении, дамы падают на пол. Звон стекла, гитара с треском разбивается об отточенную холуйскую голову.
— Я вам покажу рок-н-ролл! — ору я, все плывет, перед глазами пляшут разноцветные круги.
Видимо я был страшен в гневе. Никто не решался меня утихомирить и я целых десять минут разносил зал торжеств до
— Круто! — говорит Паук, — Вы настоящий герой.
— Представляешь, они с перепугу вызвали спецподразделение полиции. Об этом потом трубили месяц во всех средствах массовой информации. Потом был суд. Меня принудили возместить солидную сумму, что я с удовольствием и сделал. Никогда не забуду лицо судьи. При всех ваших заслугах в области искусства, говорит, я не могу уразуметь, почему вы отрицаете собственную вину. Что побудило вас совершить подобный поступок? (Они еще хотели впаять мне срок за хулиганство!) За вами сохраняется право хранить молчание.
— Отчего же, я скажу, — говорю, — Моя матушка напутствовала меня ребенком следующими словами: "Не мечи бисер перед свиньями", а я бы добавил: "Даже если они в смокингах". Что тут поднялось, как они ревели, как галдели, просто жуть. Паук стонал от смеха.
— Какая-то часть этих треклятых миллионов все же у меня осталась. И я решил поскорее от них избавиться. Часть бабок я сбагрил в сиротский приют при церкви Святой Магдалины. Ты не думай, что я отношусь к числу жалостливых людей, просто этим деньгам нужно было найти лучшее применение, мне они приносили одни проблемы. Все самые великие благодеяния в истории вершились по чистой случайности, я так считаю. Деньги — это зло.
— И частная собственность тоже?
— Почему ты спрашиваешь? Нет. А, ты наверное думаешь, что я коммунист, — смеется мужик, добивая вторую банку и, уже окосевший, выволакивает третью, — Для меня материальные ценности не играют решающей роли, мне до лампочки, какая сейчас мода, в каком банке больше проценты годовых, это все для меня пустота….
— Но каждому нужно одеваться и на что-то жить! — возмущается Паук. (Он хочет лет через пять купить Рено Меган, бирюзового цвета), — Тем более, если тебе позволяет заработок, зачем отказывать себе в подобных вещах!
Старик смотрит на Паука, пока тот пытается откупорить банку, банка выскальзывает из рук, шлепается на землю, из щели брызжет вспенившееся пиво, прямо на штаны Пауку. Тот тихо матюкается, отряхиваясь.
— Мне нравится что я такой и никакой иначе. Я благодарен Богу за то, что он сотворил меня мной.
Паук явно не врубается, но кивает, мол, понимаю.
— Нет ничего зазорного в том, чтобы иметь комфортабельный особняк за городом и престижную работу, если это делает тебя счастливым, — тыкает он толстым потным пальцем в грудь парню, — У некоторых людей нет выбора: приходится работать, чтобы выжить. Это суровая необходимость. Общество заковывает людей в экономические тиски, люди становятся рабами, придавленными к земле, технология пожирает их, выдавливает из них все человеческое, превращает их в говорящие манекены. Это как, как конвейер. Зарождается это в городах, города — настоящие филиалы преисподней на земле. Да что я разоряюсь, книжки умные почитай и больше меня узнаешь.
— Зачем? Мне и так легко живется.
Мужик смотрит на Паука, смотрит сквозь Паука и отворачивается.
— Расскажите, что было дальше? Вы поселились тут?
— Нет. Я хотел узнать мир. Увидеть континенты. Посмотреть на жителей планеты Земля во всех ее, пусть даже самых дальних уголках. Жизнь дается один раз и надо прожить ее на полную катушку, решил я, накупил всяких виз и паспортов, и погнал бороздить широты. Путешествуя по странам, понимаешь, насколько все-таки наш мир ничтожен в космических масштабах. Я словно на разных планетах побывал, столько я видел культур и цивилизаций. Мы все похожи, но мы настолько разные, что порой становится страшно, как умещаемся здесь, каким чудом.
Паук громко зевает:
— Я сейчас, — быстро встает и на задний двор, в кабинку. Там он решает, что пора и честь знать. Мужик его порядочно утомил. Вернулся, встал на против него и говорит напоследок:
— У меня к вам два вопроса. Один глупый, а второй по делу.
— Задавай один вопрос, коли не шутишь.
— Задам по делу. Как отсюда попасть к аэропорту или к вокзалу?
— А ведь ты меня даже не дослушал, — заметил мужик, утирая пот со лба.
— Извините-как-нибудь-в-следующий-раз, — буркнул он, — Я не хочу здесь ночевать.
— Следующего раза не будет, — объявил мужик.
— Ну что ж теперь поделать! — всплеснул руками Паук, теряя терпение, — Вы собираетесь мне помочь?
Мужик поковырял мизинцем в зубах.
— Не буду я тебе ничего говорить. Пошел вон.
Паук с воплем "Ах так?" схватил камень и метнул его фермеру в голову, но булыжник пролетел сквозь него, мужик подернулся дымкой и испарился в вечернем воздухе. Стояла абсолютная тишина. Ни дуновения, никаких признаков жизни, только хижина, холмы, скелеты коров и дорога. Предметы теряли четкость и темнели. Паук сел прямо на землю, подмяв под себя ноги. Через некоторое время напряженные раздумья сменились решением идти по дороге; отлично, но в какую сторону? Дорога уходила прямо в закатное солнце, с другой стороны лежала пустыня, много километров щебенки, какие-то рельефы.
— Я побывал в гостях у призрака?! — заорал он, обращаясь к дому, — Что со мной творится?! Ладно, будь что будет.
И пошел к холмам. Не прошел Паук и двадцати шагов, как обнаружил, что трава сделана из поролона, а холмы фанерные. Еще метров через тридцать он подошел к огромному прожектору с оранжевой насадкой. Дорога упиралась в стену из белого кирпича.
— Приехали, — говорит Паук, щелкает выключателем и погружает лужайку во мрак, только под потолком тускнеют маленькие лампочки пожарной безопасности. Вскоре нашлась дверь в длинный коридор. С обратной стороны Паук обнаружил табличку и на ней номер: "1984". На других дверях висели такие же номера. Коридор вел на лестничную площадку, к эвакуационному выходу. Сколько Паук ни голосил, никто не откликался, отсюда был сделан вывод: а) что здание пусто, б) мистификация продолжается. Вместо лестницы к выходу перед Пауком разверзлась почти космическая чернота, отдававшая звонким эхом на любой звук. Тут Паук сообразил, что есть парадный выход в противоположном конце коридора. Ничто там опасений не внушало, но в местах, где обычно находятся офисные работники, зияли пустые стулья и кресла. Примечательно, что порядок везде царил строжайший. Паук вызвал лифт, нажал на кнопку первого этажа, но очутился на прежнем месте. Всякий раз, когда он менял этаж, ни на чердак, ни в подвал лифт отвозить его не желал, а упрямо высаживал на этом же этаже. Согласно надписи на стене, Паук находится на минус двадцатом этаже, то бишь под землей. Тут его посещает мысль, что он каким-то невероятным образом оказался внутри компьютерной игры. Происходящее слишком реально для реальности. Состояние его близкое к бешенству.
Исследуя офисы, Паук наткнулся на кабинет главного директора, на секунду просунул голову в проем, но поспешил убраться прочь, так как творилось там нечто человеческому глазу непотребное. Паук, конечно, не ручается, но, судя по всему, принтер там заключил в крепкие объятья монитор от компьютера, а телефон под аплодисменты коллекционных авторучек танцевал стриптиз вокруг настольной лампы, по телевизору крутилось новогоднее выступление Мадонны и слышались пьяные выкрики типа "Детка, давай! Еще, еще!". Паук пожалел, что он не какой-нибудь там шнурок. Так бы он записал в протоколе, если бы был следователем и опрашивал бы сам себя. И, естественно, Паук увидел сам себя — Паука N2, который азартно резался в дурака с мистификатором на полу, возле автомата с газировкой. Играли на бутылку спрайта. Паука осенила идея, что все это галлюцинация и надо себя ущипнуть.