В плену светоносном
Шрифт:
Животноводство стало второстепенной отраслью хозяйства. В салотопенное и кожевенное дело перестали вкладывать капиталы.
Затухла слава самарских мерлушек.
Но бурно развернувшаяся хлебная торговля создала город таким, что впоследствии его назвали приволжским Орлеаном.
«…по количеству собираемой пшеницы и вообще хлеба, – писал П. В. Алабин, – по расчету на душу населения, Самарская стоит на первом месте между губерниями империи, а по среднему годовому избытку зерна, поступающему на вывоз за границу – на втором месте».
Самара становится центром хлебной торговли задолго до основания губернии. Были тому обстоятельства и условия. К Самаре, расположенной на главном водном пути, исстари тяготели Бузулкский, Бугурусланский, Бугульминский уезды Оренбургской губернии, Николаевский и Новокузнецкий – Саратовской, Ставропольский – Симбирской, которые и вошли позднее в ее состав. Везли в город хлеб и уральские казаки. Сюда вел возникший много лет назад скотопрогонный Уральский тракт.
Поставка хлеба в Самару до постройки железной дороги велась только гужевым транспортом: с осени до весны. В иные дни сотни подвод выстраивались в очередь, ожидая переправы через Самару.
Зимой торговля хлебом разворачивалась прямо на льду реки.
По самой реке, хотя она и брала начало в Оренбуржье, хлеб не подвозили. Только дважды, в 1851 и 1852 годах, по весне спустили несколько барж из Бузулука и Борской крепости. Мельничные плотины, мелководье, большая извилистость мешали судоходству. И дело не пошло.
Но река Самара, как могла, помогала людям. Она вскрывалась на две недели раньше Волги, ледоход короткий – менее трех суток. В верховьях было много плотин. Талые воды через каждую из них спускали постепенно, по мере накопления. Далее, в средней части реки, равнинной и извилистой, течение прибивало лед к берегам, ледоход наблюдался только в устье на протяжении около пяти верст. Если суда зимовали на реке Самаре, их можно было сразу ставить под погрузку. И, как только очищалась от льда сама Волга, отправлять в рейс. Это бывало, как правило, в первой половине апреля, когда верховые суда только спускались к городу Самаре.
А первый хлеб всегда был дороже.
Это преимущество быстро оценили местные купцы. Они успевали сделать за навигацию до Рыбинска на два-три рейса больше, чем другие…
Глава 3. К истокам
С тех пор, как мой внук, приехавший из Москвы, узнал, что я собираюсь сплавиться по Самаре, спокойная жизнь кончилась.
У него роились в голове свои планы.
– А давай… – и он начинал перечислять, что мы должны взять с собой, что сделать…
– Весь в деда, – смеялась жена.
Он даже завел записную книжку для этого. Семилетний возраст, видимо, давал ему полную уверенность, что я непременно возьму его с собой.
– Бинокль, дед, у меня есть, маленький. Я тебе его могу дать. Он раздвигается. Плавать умею.
Или вдруг загорелся:
– Надо тент для лодки сделать. Я знаю, как! И от солнца, и от комарищев! А давай мы возьмем толстую мою тетрадь и все туда запишем, что с нами будет! Каждый день с утра до вечера!
Всех, кого увидим, любую букашку – запишем в тетрадь.
– Как же я не догадался? Конечно, надо это сделать.
В конце долгих деликатных переговоров было условлено, что, возможно, сын и внук встретят меня у поселка Красная Самарка, который стоит в четырех километрах от Утевки, и дальше поплывем вместе.
…В начале марта Анатолий Березин позвонил мне и объявил, что пора готовиться к походу. И начались неторопливые сборы, прелесть которых понятна только людям, зараженным сладкими недугами: рыбалкой и охотой.
Оказалось, что моя одноместная самодельная лодка, по мнению Анатолия, не подходит для нашего плавания.
Мы съездили с Анатолием на рынок и, не найдя подходящей, вроде бы, удачно сговорились с одним из местных умельцев. К маю нужная лодка была обещана.
Поход начался от подъезда моего дома на Волжском проспекте города Самары утром девятого июля. Поочередно заехав за всеми членами нашей команды, основательно загрузили микроавтобус «Газель». Стратегия относительно поклажи и запасов еды была проста: раз уж у нас есть техника и нам не надо добираться поездом – берем все необходимое, разумеется, в разумных пределах, чтобы в походе совершать вылазки в населенные пункты только за водой и хлебом.
Мы отправлялись во вторник, потеряв из моего отпуска субботу, воскресенье и понедельник – и все оттого, что на эти дни пришелся пик известного Грушинского фестиваля. Анатолий должен был быть там. Оказалось, что он один из тех специалистов, которые вот уже около двух десятков лет отвечают за звукорежиссуру.
Потеря этих трех дней была для меня большой досадой, ибо в запасе оставалось всего восемнадцать суток, которые я и так-то еле-еле выкроил для похода.
– Стоит ли держаться за Грушинский, ведь попса одна осталась? – пытался я спасти свои три дня. – Неужели это вам так важно? Да и платят-то поди с гулькин нос…
– А мне память дорога. О Валере и о нас всех. Я ведь Грушина знал, еще когда он занимался у меня в секции туризма. Я вообще-то сказал Борису Кейльману, что, наверное, на следующее лето буду в последний раз на «Грушеньке» заниматься звуком.
Через год – тридцатилетие фестиваля. А там посмотрю.
Я встречался с Березиным во время подготовки к походу три раза: когда заказывали лодку и два раза потом, когда ее выкупали в Смышляевке у того самого умельца с рынка, оказавшегося изрядным пьянчужкой.
Когда приехали за лодкой, тот вначале никак не мог признать в нас заказчиков. но Потом, разобравшись что к чему, разводил руками и обезоруживающе невинно бубнил:
– Б-б-бери, земляк, любую, раз так быстро надо, любую… потом разберемся, пыняешь…
К концу общения он завалился между двух лодок и пытался вести разговор уже оттуда.
Любая лодка была не нужна, а нашей не было. Через неделю мы должны выезжать, и надо было исправлять ситуацию. В конце концов удалось найти какого-то дальнего его родственника, весьма интеллигентного на вид. Он пообещал лодку отыскать, закончить несделанное и через три дня отдать.