В плену у ректора
Шрифт:
— Должно быть, они дразнили вас? — спросила Эдиан.
— Пытались поначалу, но быстро начали бояться моих кулаков. Научиться защищать себя было несложно. Куда сложнее было научиться правильно говорить, писать получше, чем «курица лапой» и прочее, чем не могут похвастаться крестьянские парни. Но этому я тоже учился. Через пару-тройку лет я даже приобрел некоторый светский лоск. Тогда мне это казалось ценным. Так или иначе, я блестяще окончил Академию. А дальше меня, как всех стипендиатов, ждала «практика» — распределение в отдаленные города для работы практикующим магом в городском совете и других структурах. Этакая дань Академии за возможность бесплатно получить образование. А я… ты не поверишь, Эдиан, скучал по семье. Волновался за них. Мечтал вновь обнять мать и любимую сестренку. Во время учебы я умудрялся подрабатывать и посылать им деньги. Но мне хотелось побыть с семьей, убедиться, что с ними все в порядке. Да-а… — он помолчал, потом продолжил: — Я был на хорошем счету у тогдашнего ректора, он видел мой талант — на момент выпуска из Академии мне присвоили первую категорию. Не удивляйся, Эдиан, мой дар не сразу раскрылся полностью. Это лишь первая половина истории. Ректор пошел мне навстречу, и отправил на практику в городок недалеко от деревни, где я родился. Так я мог жить с родными и ездить в город на работу. Все получилось. А потом… — он опять замолчал, что-то неуловимо дернулось в его лице, и Эдиан подумалось, что ему больно вспоминать. Так же, как ей больно вспоминать умерших родителей и смерть отца… и все остальное.
— Что было потом? — тихо, чтобы не спугнуть его откровенности, спросила Эдиан.
— Я прожил с ними полгода. Дела у нас пошли в гору. Кроме работы в городском совете, я все так же подрабатывал магом — исцеление, помощь в бытовых вопросах и прочее, то есть неплохо зарабатывал. Впрочем, это неважно… В один из дней я поехал в город. Сестра как раз готовилась выйти замуж, хотел заодно купить ей свадебный подарок… А когда вернулся, моей деревни не было. Она до сих пор существует на карте, но там давно никто не живет.
— Что случилось?! — почти крикнула Эдиан.
— Тролли. В те времена не было договора о непересечении границы, и порой эти твари приходили в приграничные селения. Грабили, убивали, насиловали. Они убили всех — в деревне не осталось ни одного живого человека. Когда я вернулся в свой дом, там тоже были… — он на мгновение осекся. — Родителям свернули шеи сразу. А сестру тролли имели по кругу и всячески издевались, — Эдиан невольно опустила глаза, когда он прямо сказал при ней, что делали с его сестрой тролли. — И тем не менее, они бросили ее еще живой… К моему возвращению она истекала кровью. Ее сердце, должно быть, не билось всего несколько минут, и… Тем не менее, все, что я мог — это «законсервировать» ее, погрузить ее в «стазис» — слышала о таком? Состояние не жизни и не смерти. Я рычал и рыдал от бессилия… Уверен, будь я с ними, сумел бы спасти деревню. Уже тогда я был магом первой категории.
Он опять замолчал, а Эдиан опустила глаза. Ей хотелось плакать. Не за себя — за ректора, его семью, за бесчисленных людей, умерших тогда, в этой кошмарной истории. Хотелось погладить его руку, хотя что значит простое сочувствие, когда речь идет о подобной трагедии.
А еще… у нее постепенно складывалась картина, зачем и почему он это говорит.
— Мне очень… жаль. Очень! — еще тише, чем раньше, сказала она. — Что вы сделали потом?
— Я спрятал тело сестры в одном из гротов в горах. И пошел мстить, — с усмешкой ответил Герберт. — Отправился в ближайшее селение троллей — то, откуда пришли эти мрази. И убил всех. Думал, что иду умирать — ведь даже магу первой категории сложно справиться с целым полчищем огромных диких тварей. Но тогда-то… от ярости и отчаяния, должно быть, во мне и проснулась моя нынешняя сила. Я разил магией беспощадно, вкладывал магию — и ломал им шеи… Когда опомнился, понял, что вокруг трупы поганых тварей, а сам я… по-видимому, стал великим магом. Думаю, теперь, Эдиан, ты понимаешь, почему я не поехал сам за твоей матерью. Опасался, что увижу их — и устрою еще одно светопреставление. Моя ненависть к ним никуда не делась. Весь в их крови я вернулся в грот. Надеялся, что обретенная сила поможет мне вернуть сестру. Но… я не смог. Просто магия не помогала. Помню, как опустив голову на руки я сидел рядом с ней и понимал, что в мире нет способа помочь таким вот… почти умершим, как она. И многие умерли в деревне за пару мгновений до моего появления. Тогда я вышел из грота, поглядел в небо и дал себе слово, что… найду такой способ. Если потребуется, создам его. Дам человечеству способ справляться с такими ситуациями. И… верну свою сестру, ведь в стазисе тело может храниться столетиями. Я вернулся в Академию, объявил себя магом вне категорий, окончил все факультеты. А потом через некоторое время, конечно, стал ректором. И искал этот способ все это время…
— А потом нашли его, — закончила за него Эдиан. — Вы хотите вернуть сестру так же, как я хочу вернуть мать. Я понимаю вас. Вы просили понять — я понимаю. Правда. И не осуждаю вас больше.
Герберт внимательно посмотрел на нее. Эдиан без труда уловила в его взгляде боль и сомнение. Искренние нормальные чувства. Просто они были спрятаны за его твердокаменным спокойствием. Нужно очень тонко и постоянно наблюдать за ним, очень глубоко вчувствоваться в его слова и пытаться понять его поведение — как делала это Эдиан — чтобы ощутить их.
— Не до конца, но понимаешь, — откинувшись на спинку кресла, сказал Герберт. — Ты хорошо понимаешь личную часть моих мотивов. А дальше… Представь себе, что ты, пережив что-то, очень не хочешь, чтобы подобное произошло с другими.
— Я понимаю и это! — воскликнула Эдиан. Ей хотелось донести до него, что она действительно прочувствовала и поняла все, что он рассказал.
Ей представилось, что с кем-то еще, с незнакомыми ей людьми происходит то, что случилось с ее мамой. Например, с мамой, ведь ей и без этого есть что вспомнить в плане трагедий…
Нет, Эдиан не хотела бы этого! Она много отдала б, пошла бы на край света в железных сапогах, чтобы ни с кем больше подобного не случилось!
— Я готова отдать почти… все, чтобы подобного тому, что происходит с моей матерью, и… со мной, больше ни с кем не случалось, — сказала она Герберту. — Я понимаю, о чем вы.
— Пожалуй, да, — улыбнулся Герберт. В очередной раз он смотрел на нее с ласковой улыбкой, и это было необыкновенно приятно. — Так что, Эдиан, я осознаю, что шар бесконечной силы принесет в мир не только благо, но и проблемы. Но… это благо и эти проблемы были у человечества прежде — они были естественны, происходили из того, как устроен мир. У всего две стороны, и две стороны было у магических жил. Я не считаю, что те два великих мага поступили правильно, уничтожив жилы. Они нарушили естественный ход вещей, нарушили баланс между благом и проблемами, что дает такая сила. Да, та огромная жила принесла много боли, войн и жестокости, но она же спасла множество жизней, дала силу и радость многим и очень многим… Я всего лишь хочу, чтобы в мире снова был способ справляться с теми болезнями и проблемами, что считаются неисцелимыми. Как это было всегда, прежде. Могут быть войны и прочее — как плата за это благо, но возможность спасения того и тех, кого так не спасти, снова будет у человечества! И, в конце концов… ты не думала, что у всякой ответственности есть пределы?
— О чем вы? — удивилась Эдиан.
— Я хочу дать человечеству эту возможность, — ответил он, внимательно глядя на нее. — А как в итоге человечество распорядится ей, исходит уже из качеств и устремлений людей. Так же и ты не отвечаешь, если твоим даром распорядятся не так, как следует.
— Да, я понимаю… — сказала Эдиан. Она была согласна с ним, теперь согласна. Осознавала каждое его слово, но что-то очень глубоко внутри неприятно саднило, словно там ползал маленький противный червячок и не давал уснуть ее сомнениям. — Но мне все равно тревожно. Я боюсь совершить непоправимое, оправдывая это благом своей мамы и всеобщим благом. Боюсь ошибиться.
— Я тоже! — вдруг рассмеялся Герберт. — Но, может быть, те, кто меняют историю, этим и отличаются. Они совершают то, что другие не осмелились. Хоть и они тоже боятся ошибиться, тоже не избавлены от этого страха. И лишь ход дальнейшей истории показывает, ошиблись они или нет…
— Вы правы, вздохнула Эдиан. Я пойду с вами.
Несколько мгновений они молчали, пристально глядя друг на друга. Эдиан было даже немного стыдно, что все это время она считала его только и исключительно чудовищем. А ведь он был и живым, и чувствующим, и много что пережившим человеком. И дар его родился не просто так.
И цели у него действительно… великие.
Внутри невольно рождался порыв подойти к нему — такому крепкому и могущественному — и нежно, робко обнять его. Он высокий, поэтому обнимать его придется за пояс… Прижаться головой к его груди, сказать, что да, больше не будет осуждать его, что ей жаль его и его семью…
А потом его рука ляжет ей на затылок…
Наверное, ведь и ему будет это приятно?! Раз он живой, то прикосновение, добрые слово, близость другого человека должны быть ему нужны и приятны, как они приятны и нужны всем нормальным людям?