В плену
Шрифт:
Или это моя песня?
Падают кресты, последняя память мешается с песком и щебнем, а вековечно-зеленые кедры, не переставая, шумят и шумят, как эти дети,- кедры зеленые...
Отрывисто ударили на колокольне в малый колокол.
И мимо меня спеша прошла краснощекая женщина в ярко-кумачном платье, простоволосая, а на руках у нее покачивался белый тесовый гробик ребеночка с восковым личиком и полураскры-тыми желающими губками.
– Христос воскрес! Христос воскрес!
– выкрикивали тоненькими голосками ребятишки, вприпрыжку догоняя
На колокольне звонили отрывисто в малый колокол.
Шумели кедры.
И пробивался издалека гул внепрепонного половодья.
8
РАДУГА
В загустевшем матово-золотом воздухе с рассвета реяла сиреневая капелька-птичка, беззабот-но переговаривая свою незатейливую песенку.
Толклись без устали неугомонные толкачики.
Беловатые балованные тучки, бродившие дремно по востоку, протянули полднем пуховые руки, схватились и, ластясь друг к дружке, поплыли.
И зарычали напряженно немые сумрачные тучи протяжно и глухо
И упали душистые дождевые капли. Западали быстро и шумно.
Это Весна шла, трубила в свой олений рог,- Весна шла вслед разыгравшемуся нежному стаду барашков. Весна с лицом Белой ночи, в венке белых цветов, лесных ягод, увитая с головы до ног пенящимся кружевом бледных мхов.
– Дождик, дождик, перестань! Мы поедем в Аристань: богу молиться, кресту поклониться!
– выкрикивали ребятишки, притопывая босыми ножками и вытягивая загорелые ручонки под улыбающиеся дождевые капли - весенние небесные цветы.
Я поднялся на высокий берег с крутым спуском к затихающей реке.
Греет омытое яркое солнце.
Сквозь тающую тучу врезается в реку широкая радуга - Бык-Корова, выгнанный на водопой после долгой зимы, пестрый Бык-Корова с небесных полей.
Внизу, подо мной, у дверей покачнувшейся старой-престарой избушки, промокшей под половодьем, стоит, прислонившись к косяку, белый Водяной, весь заросший луневою бородою, стоит Водяной в длинной белой рубахе, подпоясанной серебряными кольцами, и не спускает глаз с юрко шныряющей черной лодки, где уселись два Лесных человека с вывороченными пятками.
– Белый!
– звонко закричал Лесной человек, и над его вздрагивающей бронзовой спиною взвилась серебристая рыбища.
– Червей подложи!
– взвизгнул другой и закурлыкал.
В даль затопленного острова улетает быстрая лодка, тесно переполненная женщинами в белых раздувающихся платках, а взмахивающие весла блестят-играют, точь-в-точь забрызганные крылья чаек.
Что это?.. И жалобный крик-оклик, и взрывчатый хохот, и приплясывающая, топочущая воркотня-песня?
Это - Лесные женщины, одинокие, безутешные чайки ищут-летают, это дети бегут наперегонки по мягко-зеленой тропке в опаловых росинках, это дети ползут и летят под откос к тихой голубой реке, это - бабочки, жуки, муравьи, гусеницы, в цветистом наряде, с шумом, жужжаньем, стрекотней, с птичьим лепетом.
Чья-то шапка бултыхнулась в воду.
– Га! ха-ха... ха-ха-ха-ха...- загоготала Кикимора. И! Какой гам, сколько взъерошенных головок! Сколько плеску, хрустальных брызг, мгновенных слезинок... А вот мохнатый Лешак с еловым лицом.
– Здорово!
– ухмыляясь, сжимает мне руку своею смолистой рукою: - И ты пришел, то-то, а зимой и ввек не заглянешь, то-то!
– И ковыляет Лешак вниз к реке к Водяному.
Река - небо безбрежно-чистое - и плывет и покоится.
Уйдут забытые тучки, не успевшие рассыпать по земле свои дождинки-лепестки, спадет дневная теплынь, и река загустится, и скользящие лодки - остроносые черные рыбки - станут оставлять синеватый след, как бы движением своим снимая густые румяные сливки.
А край неба и восток покроются ало-пурпурной шелковистою тканью и будут наливаться, рдеть, пока не дыхнет белая без сумрака ночь и не зарябится голубой островок зеркальной воды, и тогда запад сольется с востоком в дымящемся густом пурпуре, и по всему небу раскинутся малиново-золотистые лучи, и червонно-золотое солнце глянет на свет божий.
Взад и вперед юрко шныряет черная узкая лодка.
Лесные человеки наклонились на борт и тащут из воды огромную удочку с поленом вместо поплавка.
Высунула Бабушка из низкого оконца суковатое прокопченное лицо, скалит от солнца длинные зубы.
– Бегай ты, башмаков издерешь, на неделю не хватит!
– ворчит старая на рыжеватую девчушку с речными глазенками.
А смешливая внучка заливается, и не унять ее.
Один за другим, один за другим бежит детвора и машет ручонками, и кричит, и дерется.
И среди пестрой болтающей мелкоты я стою и греюсь, дышу - не отдышусь...
И чувствую, вот взовьются и у меня крылья, и я полечу высоко, к радуге - к Быку-Корове небесных полей.
9
БЕЛАЯ ГОСТЬЯ
Она к ночи пришла, бледная и голодная, белая гостья. Пристально взглянула в красный закат.
И спутники ее - стальные вихри пустились с визгом по реке и по полям. Взрывали реку, ломали лес, топтали траву.
Я слышал, как Весна, изнемогая, постучала ко мне в окно.
И тишина настала.
Вдруг вой прорезал небо.
Всю ночь метель кричала, бросая белым снегом.
Наутро выглянуло солнце.
Зима плясала быстро-быстро. А вместе с нею плясали оснеженные ели. Измученные волны обдавали берег серою пеной. Цветы черемухи смешались с снегом. И, свистам вторя, ржали кони на берегу, застигнутые снегом.
Где были птицы?
Петухи молчали.
Падает снег, падает тихо.
Не видно берегов, не видно озими. Смородина завяла.
Река стальная спит, ей льдины грезятся.
В тревоге птицы - нахохлились бедняжки.
И комары замерзли.
Падает снег, падает тихо.
"Птицы перелетные, цветы, доверчиво распахнувшие алые и белые грудки, бабочки нарядные, в недотрогах-платьицах, жуки, гусеницы, червяки в атласах, шелках, игрушечных панцирях,- зачем вы ожили, зачем прилетели к нам?"