В погоне за счастьем

Кеннеди Дуглас

Скорее в постоянном отпуске, доктор.

Тогда воспользуйся этой возможностью, чтобы уехать. He в другой город, а куда-нибудь, где ты могла бы подолгу ходить пешком. Беспроигрышный вариант — морское побережье. Поверь мне прогулка по берегу моря стоит пяти часов на психиатрической кушетке… хотя я, возможно, единственный врач в этом городе, который скажет тебе об этом. Так ты подумаешь серьезно насчет моего предложения?

Я кивнула.

Вот и хорошо. А пока — хотя мне и понятно твое желани обойтись без успокоительных средств — что-то нужно решать с

твоей бессонницей. Сейчас я сделаю тебе укол, который выключи тебя на какое-то время.

Надолго?

До завтрашнего утра.

Это слишком долго.

Тебе это необходимо. Мир выглядит чуточку лучше после долгого сна.

Он открыл свой чемоданчик.

Закатай рукав.

Мне в нос ударил резкий запах спирта, которым он пропитал ватку и протер мою руку. Потом я почувствовала укол, и свежий комочек ваты оказался прижат к моей коже, когда из нее вынули иглу. Я откинулась на подушки. И уже в следующее мгновение перед глазами стало черно.

Когда я очнулась, было уже утро. Рассвет струился сквозь опущенные жалюзи. Голова была как в тумане, и перед глазами словно была натянута марлевая пелена. До меня не сразу дошло, где я нахожусь. Мир казался приветливым. Но вот вернулись мысли о Джеке — и в сердце снова закралась грусть.

Но, по крайней мере, я поспала. Интересно, как долго? Я потянулась к будильнику. Начало седьмого. О господи, я отключилась почти на восемнадцать часов. Как и обещал добрый доктор. Неудивительно, что я чувствовала себя одурманенной. Мне удалось сесть в постели. И это означало, что я могу двигаться. Настоящий прогресс после вчерашнего. Потом до меня дошло, что я под одеялом, в ночной сорочке. Нетрудно было догадаться, кто раздел меня и уложил в постель, поскольку рядом, на диване, свернувшись клубочком, громко храпел во сне Эрик. Я откинула одеяло и осторожно спустила ноги на пол. Потом, мелкими шажками, доплелась до ванной.

Я приготовила себе очень горячую ванну. Сняла сорочку и легла в пышущую паром воду. Постепенно туман в голове рассеялся. Я нежилась в ванне почти час, смотрела в потолок, пыталась прогнать из памяти странности вчерашнего дня. Восемнадцать часов наркотического сна все равно не усмирили мои взвинченные нервы. Я по-прежнему испытывала мучительное чувство потери — и не только Джека, но и работы, которую так любила. Но доктор Балленсвейг оказался прав: после довольно продолжительного периода беспамятства мир казался куда более привлекательным. И я радовалась хотя бы тому, что могу снова нормально двигаться.

Потом я заставила себя выйти из ванны. Вытерлась насухо. Соорудила на голове тюрбан из полотенца. Надела халат. Открыла дверь, стараясь не шуметь. Но когда я на цыпочках двинулась к кровати, услышала щелчок зажигалки «зиппо». Эрик полулежал на диване, затягиваясь первой утренней сигаретой.

Что ж… и мертвые умеют ходить, — с сонной улыбкой произнес он.

Эрик, право, тебе не стоило оставаться ночевать…

Еще как стоило. Не мог же я оставить тебя одну после всего, что случилось.

Мне так стыдно.

Интересно, из-за чего? Нервные

срывы бывают у каждого, а тебя так все прошло довольно изящно и благородно. Тем более что не на глазах у изумленной публики.

И все равно мне совестно…

Почему? Потому что не справилась с эмоциями? Не совладав ла с собой? Эс, передохни… и свари-ка нам кофе.

Конечно-конечно, — сказала я и поспешила на кухню.

Ты здорово вырубилась. После того как док сделал тебе укол. И ты даже не шевельнулась. Я раздевал тебя, как тряпичную куклу. Но тебе, наверное, не очень приятно слушать об этом?

Да уж, уволь.

Я оставил тебя одну на часок, пока бегал в аптеку за лекарствами. Кстати, бутылочка там, на тумбочке. Доктор Балленсвейг сказал, чтобы ты пила по две таблетки на ночь. Как только сон нормализуется, можешь их выкинуть.

Это ведь не успокоительное? Мне не нужны успокоительные.

Это снотворное. Оно помогает заснуть. Что тебе настоятельно требуется во избежание повторения вчерашнего. Так что перестань строить из себя новообращенного христианина…

Поняла вас, сэр, — сказала я, засыпая в кофейник молотый кофе.

Я еще кое-что сделал, пока ты спала. Позвонил твоему 6ocq «Лайф»…

Что?!

Я позвонил Леланду Макгиру и объяснил, что у тебя проблемы со здоровьем. По рекомендации доктора тебе нужен творческий отпуск, и желательно подальше от Нью-Йорка…

О боже, Эрик… не надо было этого делать.

Еще как надо. Иначе ты бы сидела здесь еще сто лет, в ожидании звонка от Макгира с заданием для фрилансера… хотя эта ваша, как ее там зовут… в общем, редакционная сплетница и сказала тебе, что будет дальше. Как бы то ни было, рекомендации врача — это серьезно. Тебе необходим продолжительный отдых в каком-нибудь диком и уединенном местечке. Вот прчему ты отправляешься в Мэн.

Я в ужасе посмотрела на него:

Я еду в Мэн?

Помнишь коттедж, который арендовали мать с отцом возле Попхэм-бич?

Еще бы мне не помнить. Это был маленький двухкомнатный домик с черепичной крышей, который стоял в ряду таких же летних прибрежных построек. Десять лет подряд наши родители снимали его на две недели каникул в июле. Мы хорошо знали хозяев — теперь уже пожилую пару из Хартфорда, Дэниелсов. Пока я пребывала в наркотическом трансе, Эрик позвонил мистеру Дэниелсу и объяснил, что я беру творческий отпуск в «Лайф», чтобы написать кое-какие очерки, и ищу милое и укромное местечко.

Даже не дослушав меня, — продолжал Эрик, — старик Дэниеле предложил свой коттедж и сказал, что он очень рад и гордится тем, что ты штатный писатель «Лайф».

Если бы только он знал правду.

Как бы то ни было, я спросил его, сколько он хочет за аренду. Его, казалось, обидел мой вопрос. «Я бы никогда не посмел брать плату с дочери Бидди Смайта… тем более в межсезонье».

Он действительно назвал отца «Бидди»? — рассмеялась я.

Ужасно смешно, когда эти аристократы неформально общаются между собой. В общем, коттедж в твоем распоряжении, и бесплатно… до первого мая.