В погоне за Солнцем (другой перевод)
Шрифт:
Это же сравнение возникает у Марвелла в стихотворении “Об Эпплтон-Хаусе” [800] , но он отыгрался в “К стыдливой возлюбленной”: “И пусть мы солнце в небе не стреножим, / Зато пустить его галопом сможем!” [801] Роберт Геррик (1591–1674) с точки зрения пешего путника: “Вот солнце движется в зенит, / Небесная лампада, / И чем скорей оно бежит, / Тем ближе миг заката” [802] .
799
Мильтон Дж. На утро Рождества Христова / Потерянный рай. Возвращенный рай. Другие поэтические произведения. М.: Наука, 2006. (Пер. Т. Стамовой. –
800
Andrew Marvell, Upon Appleton House, ll. 661–64.
801
Пер. Г. Кружкова.
802
Геррик Р. Девственницам: спешите наверстать упущенное. (Пер. А. Лукьянова. – Прим. перев.)
Вторая часть вызова в давние времена заключалась в том, что использование в тексте астрономических реалий подразумевало согласованность с учением Церкви о небесных материях. В своем изложении Творения в “Потерянном рае” Мильтону пришлось распутывать библейскую головоломку – откуда взялся свет, если солнце было создано только на четвертый день. Он выпутался, позволив свету выбиваться из уголка под божественным троном те несколько дней, пока он не нашел себе подходящее прибежище в солнце. Мильтон, вероятно, остановился на Птолемеевой астрономии из-за ее большей гармонии с Писанием, а также ее эпичности, но он, очевидно, не был этим удовлетворен, и вопрос о гелиоцентричной вселенной оставался открытым [803] . Мильтон может быть непревзойденным мастером уклончивости: в книге 10 грехопадение человека сдвигает солнце “от равноденственной стези”, что можно прочесть и как отклонение солнца от курса вокруг небесного экватора (в рамках Птолемеевой системы), и как смещение земной оси (в рамках все более завоевывавшей себе место системы Коперника).
803
См.: Мильтон Дж. Потерянный рай. Возвращенный рай. Другие поэтические произведения. М.: Наука, 2006. Другие небезынтересные упоминания солнца в “Потерянном рае” можно найти в книге 1, II, где солнечное затмение уподобляется внешности Сатаны; в книге 4, II, 608–612, упоминание о создании солнцем драгоценных камней под землей; в книге 4, II, 32–39, где Сатана обращается к солнцу; в книге 9, I, 739, где Сатана соблазняет Еву в полдень (в “Возвращенном рае” [2:292] он соблазняет Христа в тот же зловещий час). Упоминания драгоценных камней, светящихся во тьме благодаря солнечному огню внутри, встречаются также в книге 6, II, 479–481, и в “Комосе”.
За те полторы тысячи лет, что главенствовала Птолемеева система, писатели, как правило, довольствовались привлечением образа солнца либо для создания эффекта (Джон Саклинг, “Солнце в праздник не веселит взгляда” о прекрасной танцовщице [804] ), либо для пересказа известного мифа (“Астрофил и Стелла” сэра Филиппа Сидни), либо по смыслу в случае изучения небесных материй.
Исключением оказался итальянец Джулио Камилло (1480–1544), чья влиятельнейшая L’idea del Teatro (“Идея театра”) есть не что иное, как история вселенной, в которой солнце занимает высокое положение. Фрэнсис Йейтс в своем исследовании Камилло объясняет, как его сочинение “указывает уму и памяти человека эпохи Ренессанса на солнце, сияющее с новой, мистической, аффективной, магической силой… рассказывает о внутренней направленности воображения на солнце, и такая направленность долж на приниматься в расчет как один из факторов, повлиявших на свершение гелиоцентрической революции” [805] . Ссылки на сочинение Камилло фигурируют во многих текстах, от Руссо до Теда Хьюза.
804
У меня есть слабость к Саклингу – за время короткой жизни (1609–1642) он изобрел игру в криббедж.
805
Йейтс Ф. Искусство памяти. СПб., Университетская книга, 1997.
Вскоре по всей Европе солнце стало королевской эмблемой, а короли стали аллегорически изображаться как воплощения славных атрибутов солнца. В первую очередь это видно в “Городе Солнца” соотечественника Камилло доминиканца Томмазо Кампанеллы (1568–1639). Философский диалог в стиле платоновской “Республики” был написан в 1602 году, после того как Кампанелла был приговорен к пожизненному заключению за ересь и мятеж. Город, упомянутый в заглавии, находится на острове Тапробана (теперь Шри-Ланка), и в нем царит князь-жрец, называемый Солнцем [806] .
806
См.: Alberto Manguel, Gianni Guadalupi, Dictionary of Imaginary Places. New York: Harcourt, 2000. Р. 632.
И Шекспир (1564–1616), и Джон Донн (1572–1631) были современниками Кампанеллы. Шекспировское использование образа солнца характерным образом не поддается никаким обобщениям: проницательный наблюдатель за небесами, в своих поздних пьесах он может упоминать солнце более сорока раз на страницах одного произведения. Многие упоминания уходят корнями в классическую поэзию, но доведены до совершенства они были трубадурами средневекового Прованса и германскими миннезингерами: обад – короткое любовное стихотворение, предположительно исполняемое на рассвете (в отличие от серенады, которую исполненный надежд воздыхатель поет предмету своей страсти вечером) и обычно оплакивающее ночные услады. Высказывались предположения о том, что сама форма была изобретательным развитием возгласов ночной стражи, возвещающей новый день. Шекспир блистательно воспользовался обадами, как правило, размещая их в ключевых моментах своих пьес [807] .
807
Шекспир У. Ромео и Джульетта. Действие III, сцена V, II, 12–24. Еще одно знаменитое стихотворение о любовниках и о солнце принадлежит Катуллу – это одна из “Од к Лесбии”: “Пусть заходят и вновь восходят солнца…”. (Пер. С. Шервинского. – Прим. перев.)
С веками обады стали применяться и для других целей. Викторианцы, например, использовали их как крайнюю форму элегии, подобно тому как Теннисон сделал в In Memoriam. Вероятно, самым известным из английских обадов является “К восходящему солнцу” Донна, который начинается так:
Ты нам велишь вставать? Что за причина?Ужель влюбленнымЖить по твоим резонам и законам?Прочь, прочь отсюда, старый дурачина! [808]808
Пер. Г. Кружкова.
Если это и впрямь первый случай поэтической насмешки над солнцем (мне не встречалось более ранних примеров), то в данном случае у Донна были на то причины. В 1601 году он тайно женился на семнадцатилетней Анне, дочери сэра Джорджа Мора, тщедушного и вспыльчивого коменданта лондонского Тауэра (“коротышка с коротким фитилем”, как назвал его один из биографов Донна). Он писал разъяренному родителю: “Сэр, я признаю свою вину столь великой, что не осмеливаюсь обратить к вам никакой другой просьбы от своего лица, кроме того, чтобы вы поверили – ни моя цель, ни мои средства не были бесчестны… Я смиренно молю вас: не дайте ей ощутить опасный ужас вашего внезапного гнева”. Сэр Джордж ответил тем, что бросил зятя во Флитскую тюрьму на несколько недель (вместе со священником, который обвенчал молодых), попытался (безуспешно) расторгнуть брак и заставил работодателя Донна выгнать его. John Donne, Ann Donne, Undone (игра слов, связанная с фамилией: “Джон Донн, Анн Донн, отмена”) – так звучала популярная эпиграмма, приписываемая самому Донну. Следующие десять лет поэт и его семья провели в крайней нищете, примирение с тестем состоялось только в 1609 году. Донн определенно оставил последнее слово за собой. Сэр Джордж выпустил в свет собственное видение восхода, позаимствованное из псалмов и резко отличающееся от донновского [809] :
809
Мор, длительное время бывший членом Парламента, в 1601 году во время дебатов о монополиях провозгласил: “И следовательно, полагать, что мы сможем с успехом констатировать то же самое, равносильно тому, чтобы держать свечу перед солнцем, чтобы затенить его свет”. Одно из небольших проявлений исторической иронии состояло в том, что двести пятьдесят лет спустя французский политэкономист Фредерик Бастиа прославился сведением протекционизма к абсурду в “Петиции свечных производителей”, где свечные фабриканты обращались с просьбой погасить солнце, поскольку его излучение вредило их коммерции.
Кто не видит великолепный восход Солнца, его появление подобно жениху из своих покоев, его ликование сильного бегуна перед забегом?.. Путь Солнца лежит вокруг Земли, и его свет проникнет везде, где только тело человеческое может пройти [810] .
Своим “Восходящим солнцем” Донн достиг окончательной поэтической расплаты.
Он еще напишет ряд стихотворений с использованием солнечного образа, но появится и сатира, “Игнатий и его конклав”, направленная против ордена иезуитов (сам Донн был ревностным англиканцем, обращенным из католичества) и высмеивающая многие научные теории того времени, в особенности утверждение о вращении Земли вокруг Солнца. В стихах он выразился еще более страстно:
810
Sir George More, A Demonstration of God in His Workes: Agaynst all such as eyther in word or life deny there is a God, 1597, цит. в: John Stubbs, Donne: The Reformed Soul. London: Viking, 2006. Р. 178.
Это стихотворение было написано в 1611 году – тогда же, когда Галилей сообщил о пятнах на Солнце и долинах на Луне.
В 1690-х Ньютон уже объяснил работу тяготения, состав солнечных лучей и происхождение радуги. Научная революция шла полным ходом, нравилось это поэзии или нет. Естественно, существовали и те, кому это было совершенно не по нраву. Например, Уильям Блейк (1757–1827) не видел никакого смысла в науке и рассматривал ее прогресс как проявление зла. Одно из его стихотворений упоминает солнце, но без всяких посткоперниканских уловок:
811
Донн Дж. Анатомия мира. Первая годовщина. (Пер. Д. Щедровицкого. – Прим. перев.) Более серьезную дискуссию об антикоперниканских взглядах Донна см.: в Arthur Koestler, The Sleepwalkers. London: Hutchinson, 1959. Р. 214ff.
Эти строки имеют самые разнообразные толкования; как правило, считается, что образ подсолнуха символизирует человеческое стремление скорее сменить наш быстротечный мир на золотую вечность следующего мира. Блейк мог также намекать и на греческий миф, в котором девушка томилась от любви к солнечному богу и он превратил ее в цветок. Какую бы интерпретацию мы в конечном итоге ни приняли, перед нами крупнейший поэт, который использовал образ солнца в символических целях, совершенно не связанных ни с какими научными достижениями.
812
Блейк У. Ах, подсолнух. (Пер. С. Степанова. – Прим. перев.)