В погоне за Зверем
Шрифт:
Вот здесь я и поняла от чего первый муж Насти умер. Маслов помог ему скоропостижно скончаться, а патологоанатом скрыл правду. За что потом и поплатился свободой и, как стало известно чуть позже, жизнью. Порезали его на этапе.
– Пьяный упал в погреб и свернул себе шею, – для порядка уточнил причину смерти любовник молодой вдовы. – Как я её тогда … любил. Брат мёртвый валяется, а я её … . Кричит, извивается, руками бьётся, но отвечает. Моя Тося. Тогда вот… тогда.
Наверное, со мной что-то не так. Но Маслова я не смогла осуждать за нездоровую любовь к жене троюродного брата даже после его признания, что первую брачную ночь Настя провела с ним, а не с пьяным мужем. Брат Маслова ужрался до поросячьего визга, дополз до постели и отключился. Молодая жена в расстроенных чувствах плакала в саду, куда вышел покурить новоиспеченный
Любовь? Да, какая к черту любовь! Похоть. У одного стояло в штанах, подпирая подбородок до самого потолка, у другой мозги с причинным местом не в ладах были. Со слов Маслова, Настя давала, потом каялась. Совесть у неё видите ли просыпалась. Мучила она мужиков, чуть ли лбами не сталкивая. После смерти Жоры замуж за любовника не пошла. С пузом не пошла! Всё говорила, что люди скажут и так на них косо смотрят. А тут, как снег на голову, за Лясина выскочила. Бедолага Маслов чуть на себя руки не наложил от такой новости. Поехал в Минск к матери. Приезжает, а любимая снова мужняя жена. Месяц беспробудно пил, горе заливая, пока Настя сама не пришла на правах родственницы пожурить запойного дядю-папу будущего ребёнка. Пожурила, хвостом махнула, сказав, что дурак Лясин на их отношения никак не повлияет, ведь любит-то она только Семочку. Мишка, и вправду, долгие пять лет никак не влиял на их отношения. Ходил с придурковатой улыбкой, цепляясь за косяки ветвистыми рогами. Дурачок верил Насте, а Маслов бесился: баба вроде его и не его. Вот тут и начиналось самое интересное. То ли Лясин прозрел, то ли Настя утихомирилась, но несколько месяцев назад их встречи сошли на нет. И на разговор пылкая любовница не шла, кормя Маслова завтраками. У заброшенного любовника слетела крыша, снова водка, снова запой, и, как назло, Жанна под руку попалась.
– Ну и чего ты к девке полез? – прервала я вопросом историю безумной любви запойного коллеги.
– А не хер было жопой вилять, – мигом оправдался он. – Я бухой, а эта толстозадая в кабинет пришла, бумаги какие-то принесла. Рассыпала всё, нагнулась собирать. Вот я и не сдержался. Потом этот благородный хрен Шумский влетел. Он тоже хорош! Баб, как курей петух топчет, и меня ещё учить вздумал. Мне, Алеся Яновна, – протянул он моё имя, будто веревку, – начхать на мнение других людей. Я тварь живущая среди таких же тварей и мне никого не жалко. Было не жалко, а теперь… теперь …
Теперь в Маслове просыпался человек и с боем вытеснял привыкшую ко всему тварь.
– Доносы писал на Шумского? Писал! – даже не опуская глаз, без стыда и сожаления признавал Семён Аркадьевич. – Писал потому что твой Шумский до тошноты правильный. Блюю, когда его вижу. Хотел, чтобы жизнь ему сахаром перестала казаться. Чтобы на землю опустился, да и пожил, как твари грешные живут. Мы в аду живём, а он всё о чести, о достоинстве, о справедливости вопит, как малахольный. Грешки папаши в новом мире ему всё равно не замолить. Партия не бог, она не прощает ошибок.
После эмоциональной речи про Шумского и партию Маслов притих, а спустя минуту я услышала ровное сопение. Уснул. Будить его я не стала. Сама отрешённо откинулась на спинку стула и задумалась об адской жизни Маслова, потом о своей, и ближе к рассвету вспоминала Костю. Я ведь тоже была не лучшей женой, да и не лучшей любовницей. Мне ли всех их судить? И Зверя я тоже не собиралась судить. Меня давило жгучее желание просто убить его, а ещё отправить следом к нему в преисподнюю убийцу Тоси. Вот так хладнокровно разрядить им в голову целую обойму. Про сердце я не подумала. Почему-то сразу возникли сомнения: а есть ли сердца у таких дьявольских выродков?
ГЛАВА 10. Лисья Морда
Вторая ночь без сна. Вроде и спать не хотелось, но чувствовала я себя гаденько. А ещё мыслей полная голова, не знаешь за какую ухватиться и потянуть, как за нитку, чтобы размотать клубок зверских убийств. В нашем случае, эта нитка стала бы спасительной. Ведь время неумолимо шло, приближая день Х для очередной жертвы Зверя. Если Тосю убил не маньяк, а в этом я уже не сомневалась, то он должен был снова выйти на охоту. Прокручивая в голове все убийства, я заметила одну закономерность: Зверь убивал примерно раз в два месяца. Либо он так долго выбирает, либо спонтанно под давлением нарастающих эмоций хватает
В то утро меня мучило странное чувство, будто ответ на мои вопросы находится на поверхности. Я просто упускаю что-то важное. Вроде вот-вот поймаю нужную мысль и когда почти вырисовывалось логическое объяснение всему происходящему, моё сознание резко накрывала темнота. Мозг наотрез отказывался работать, требуя отдыха. Мне нужно было просто закрыть глаза и на минуту забыться пусть чутким, неудобным, но всё же сном. Поспать хотя бы несколько часов в полной тишине, но страшные образы убитых детей разрывали моё сознание. Закрываю глаза и вижу Алю, Соню, Галю… А тут ещё, как назло, похрапывал Маслов. Вот у кого были крепкие нервы! Потерял и любовницу, и дочь, но, залив в себя бутылку водки, притупил все человеческие чувства. Ни боли, ни горя, ни жалости. Одни эмоции и те бушевали, пока действовал алкоголь. Он, кстати, про Настю говорил только с позиции охочего до утех мужика. О дочери бросил пару сожалеющих фраз. Складывалось такое впечатление, что Маслов больше переживал о физической утрате женщины, которую периодически жёстко драл. А дочка для него была побочным явлением весёлого времяпровождения. В общем, вроде бы и маялся, а вроде бы и нет. Но спал Маслов, сидя на стуле, как убитый. А так не спят, когда душа не на месте и сердце сжимается от тоски по близким людям.
В общем, досидев до первых петухов и, особо не переживая, что разбужу дорогого гостя, я заскрипела половицами в направлении кухни. Маслов проснулся резко дёрнувшись. Потянулся и, посмотрев на меня, заявил:
– Слышь, сваргань что-нибудь пожрать, а я пока пойду ополоснусь. Чё-то башку ломит, – и как ни в чём не бывало принялся расстёгивать пуговицы на гимнастёрке.
Я чуть не задохнулась от таких заявлений по сути чужого мне мужика. Мало того, что припёрся ко мне без приглашения среди ночи, вылил на меня ведро своих переживаний, спать остался, так ещё и завтрак требует.
– Маслов, а ты не наглеешь? – тут же возмутилась я.
– А да, когда помоюсь, чтобы на столе жратва была, – без стеснения раздеваясь, говорил самоуверенный гость и попутно бросал свои шмотки на диван.
– Маслов, ты ско…
Не договорила я, оторопев от открывающихся мне интимных мест на его теле. Сначала массивная грудь густо поросшая волосами, дорожка которых спускалась по накачанному прессу к паху. Потом и само мужское достоинство, сразившее своими выдающимися размерами. Я, хоть и была давно не девицей, да что греха таить, и не скромницей, но, уставившись на причинное место Маслова, ощутила, как по моим щекам ползёт румянец, а в горле пересыхает от возбуждения. Сглотнув липкую слюну, я подалась чуть назад, уступая дорогу уже подходящему ко мне потерявшему всякий стыд гостю.
– Знаю, – хрипло прошептал он, поравнявшись со мной, и самодовольно зашагал в ванную.
А я бесстыжая со вздохом проводила играющую ягодичными мышцами задницу, и немного приторможенная красотами Маслова, побрела на кухню. Готовить завтрак наглецу я, конечно, не собиралась, просто заварила чай. Когда гость вышел из ванны, его ждали вчерашние пироги, чашка и я, изображающая гордую невозмутимость. По крайней мере, старалась быть такой, чтобы Маслов ничего не заподозрил. Мысленно я готовилась к приставаниям. Рисовала в воображении, как он выходит из ванной и голодным волком набрасывается на меня, а я навожу на него пистолет. Он ошалевший отпрыгивает в сторону. И так я даю понять Маслову, что перед ним не просто слабая женщина, а вполне достойный противник. Но ночной гость снова меня удивил. Выйдя из ванной Маслов прямиком направился к своей одежде. А когда принялся натягивать галифе, посмотрел на меня, как ни в чём не бывало. Потом его взгляд медленно сполз под стол и губы растянула ленивая ухмылка.