В погоне за Зверем
Шрифт:
ГЛАВА 9. Ночной гость
Прижимая кулёк с пирогами, я не спеша поднималась по ступенькам. Навстречу мне невесть откуда вывалилась баба Клава. Разойкавшись, не поднимая глаз, она сбежала вниз, будто сам чёрт гонится за ней. Ничего не разбирая в потоке её сумбурных извинений, я пошла дальше по лестнице. Но на душе скреблись кошки. И когда показалась моя дверь, я поняла почему старуха так нервничала. В моей служебной квартире были гости. Не мои коллеги из Москвы. Машин у подъезда не было и в коридоре никто не ждал. Кто-то из местных решил заглянуть.
Прежде чем войти, я достала пистолет из кобуры и, сняв его с предохранителя, дулом ткнула приоткрытую дверь. Как назло она мерзко заскрипела. Ну что, незаметно войти
Вот тварь баба Клава! Соврала, что ключей больше нет.
Гость сидел спиной к входу. На столе стояла начатая бутылка водки со стаканом, лежали фуражка и толстая папка. А ещё в комнате витало амбре из перегара и сигарет. Пока меня ждал, на правах хозяина убивал время, отравляя воздух в чужой квартире.
– Ствол опусти, – прохрипел Маслов и потянулся за бутылкой.
Я прошла в комнату.
– А ты закусывай, – усаживаясь напротив, положила на стол кулёк с пирогами.
Я хоть и опустила пистолет, но в кобуру не убрала. Держала наготове, если что. Маслову, как мне подсказывал внутренний голос, лучше поостеречься доверять. Скользкий тип.
– Закусил бы, так с тебя хозяйка хреновая. Жрать нечего, – наливая до краёв водку, в упрёк мне бросил он.
– Так из тебя и гость такой же, – отпарировала я, опустив глаза с рожи Маслова на папку. Пометка «Совершенно секретно» насторожила. С чего бы это вдруг у простого капитанишки из захолустного Заболотинска такие секреты государственной важности? Если бы не эти убийства, то мои познания малой родины остались на уровне школьной программы. А тут «Совершенно секретно»! Прям мурашки по спине пробежали: вот-вот я узнаю что-то очень страшное. – Что там? – спросила я, указывая глазами на папку.
Маслов сначала опрокинул стакан себе в глотку, занюхал рукавом и, вальяжно, по-хозяйки откинулся на спинку стула.
– То, чего в твоих бумажках не хватает, – его рука потянулась за выпавшим из кулька на стол пирогом.
В моих бумагах не хватало заключения патологоанатома. Того самого доктора, которого Маслов быстренько убрал на этап. Было что скрывать…
– Читай, а я закушу.
Каким-то приказным тоном произнес он и откусил огромный кусок пирога. Не тратя время на разжёвывание, проглотил, запив водкой. Глядя на него, я поморщилась. Мои мужики тоже пили и немало, но вот так, как кони воду, никогда. А Маслов вливал в себя алкоголь литрами и не пьянел.
Оторвавшись от рассматривания жрущего ночного гостя, я открыла папку. Моей непоколебимости и хладнокровия хватило ровно на три заключения. Дойдя до Сони Якуш, я уже с трудом сдерживала слёзы, которые толстой мутной пеленой размывали буквы на казённой бумаге. Разум любого нормального человека не способен принять такие ужасы . Для меня образ убийцы детей раз и навсегда смешался с чем-то животным, лишённым всякого человеческого начала. Но я не могла себе позволить остановиться, отложить в сторону страшные страницы последних мгновений жизни маленьких девочек. То, что они пережили перед смертью невозможно ни с чем сравнить. Концлагеря Германии были ещё впереди, а тогда …. Тогда это было мирное время. И моя серая сущность вскипала, требуя собственными руками разорвать на мелкие клочки чудовище в шкуре человека.
– Плохо? Мне тоже, – голос Маслова вырвал меня из пылающего гнева в безысходную реальность. – Моя дочь умерла не так, как они, но от этого мне не легче.
Дочь? У него была дочь! Я не знаю, что стало большем шоком для меня: признание Маслова или то, что моя рука держала заключение хирурга. То самое заключение, которое должен был привезти Шумский после вскрытия Тоси. Причиной смерти девочки стала асфиксия. Никаких прижизненных повреждений на теле ребёнка не было. Все семь жертв убийцы были подвержены пыткам: систематическое избиение чем-то похожим на ремень, долгое стояние на коленках на соли, кожа на локтях содрана из-за упора на локтевые суставы, скорее всего, во время чудовищного наказания. Из заключения патологоанатома желудки девочек были пусты, из чего следует, что всё время, которое они находились у Зверя, их не кормили. В лёгких вода с частицами грязи. Незадолго до смерти жертв топили. На телах Галины Волошиной и Алевтины Егоровой были следы попыток сексуального насилия, но, так как жертвы были слишком малы, у чудовища ничего не получилось. Впоследствии эта тварь ограничилась мастурбацией. Его возбуждала смерть и он изливался на тела уже убитых им детей.
Комок тошноты подкатил к самому горлу, сдавив его. Графина с водой на столе, как назло, не оказалось (не успела поставить, да и не думала вовсе, что он мне может так экстренно понадобиться). Схватив бутылку, я влила в себя остатки водки. Из-за дурноты даже не почувствовала её горечи. Она безвкусной жидкостью стекла в мой желудок, резко ударив по ногам, но оставив голову абсолютно ясной и ещё больше раздразнив рвотный рефлекс. Заключение по Тосе я так и не смогла дочитать. Держала в руках этот листок, а глаза бегали то на пляшущие буквы, то на Маслова. Видя, что я медлю, Семён Аркадьевич сам дословно, будто выучив наизусть, озвучил отчёт Бурака. Девочку просто задушили. Но душили с такой злостью, что сместили шейные позвонки. На почерк Зверя это убийство не было похоже. Тосю убил кто-то другой. И этот «Кто-То Другой» надеялся, что эту смерть спишут на маньяка.
– Детей убивает слабый. Такой слабый, что с первого раза убить не может. Тварь! Сил не хватает. А Тосю мою, – Маслов замолчал и растерянно уставился на пустую бутылку. – Водки не хватит, чтобы до беспамятства, до потери пульса… Сдохнуть хочу, – выдохнул он.
Убить ребенка… с какой целью? Зачем? Я не могла понять ни Зверя, для которого дети были предметом реализации своих страшных фантазий, ни убийцу Тоси, который явно мстил девочке за чьи-то грехи. И только одно мне стало ясно, как божий день, убийцу восьмой жертвы я найду, когда распутаю похотливый клубок в семействе Лясиных. Вот со Зверем всё сложнее. Единственная зацепка и та косвенная. Дело Тоси хоть и поражает своей циничной жестокостью, но имеет вполне бытовое происхождение: гулящая мамаша водила за нос сразу нескольких мужиков, рассказывая каждому сказку об отцовстве. У кого-то из счастливых или не очень отцов сдали нервы. Убивая ребёнка, эта мразь хотела наказать блудливую мать. Как не прискорбно это осознавать, но таких случаев в нашей жизни сотни. За грехи родителей отвечают дети.
Вопрос об отцовстве всё ещё оставался открытый и я поинтересовалась у Маслова почему он так уверен, что Тося была его дочерью.
– Всё равно ж узнаешь, морда твоя лисья, или уже знаешь, – пробурчал Семён Аркадьевич.
Изливать душу он мне, конечно, не планировал, и оскорбление «лисья морда» было брошено, чтобы лишний раз сделать акцент, что его визит скорее вынужденная мера, чем искреннее желание помочь в расследовании. Ко мне, кстати, Маслов относился ни как к своему коллеге, а как к обычной недалекой бабенке, никогда не упуская возможности напомнить о наших гендерных различиях. Но я не в обиде. Просто мужик он такой был. Тяжёлый. Иногда мне казалось, что Маслов и сам себя до конца не понимал. Вроде был наглым хамлом, а порой его поступки на рыцаря в сияющих доспехах тянули.
– Кое-что знаю, – подтвердила я его догадку и аккуратно, будто это сама Тося в моих руках, положила на стол заключение по её вскрытию, приготовившись выслушивать исповедь своего ночного гостя.
– Приехал на свадьбу к Жорке. По дороге зашёл в магазин за водкой, а тут она навстречу. Красивая. Вот как током шибануло. Я к ней, а она от ворот поворот. Мол, идите куда шли, товарищ капитан. А я всё равно за ней, как кот за мышью. До самого дома проводил, а во дворе меня уже брательник встретил. «Сема, а что это ты за моей невестой увязался?», – шутит Жорка. «Так девка красивая! Украдут ещё. Вот я и украду! – отшутился я, а у самого на душе аж засвербело. Стою, шучу с братом и на неё поглядываю. Не, не поглядываю, – задохнулся он, вспоминая тот день, – глазами жру. Хочу так, что в башке мутится. Свадьбу отыграли, брату весело, а меня коробит. Сюда из Минска перевёлся. Ради неё в эту срань на болоте, – Маслов говорит, а у самого глаза в упор на бутылку смотрят. Была бы ещё одна, залпом всю бы выпил. Вот так глаза горели. Не алкаш, а ломало его тогда не по-детски. – Думал: пусть не моя, пусть не потрогаю, зато хоть видеть буду каждый день. Тебе, Лисовская, этого не понять. Ты баба. Не понять, как от желания скулы сводит, огнём всё горит. Хочется схватить, сжать так сильно, чтобы прям кости хрустели и …, – он резко замолчал, метнув уже злой взгляд на меня. Слава богу, такого желания в его глазах я не увидела, а то бы пришлось стрелять. – Баба, что с тобой говорить. В общем, раз пришёл, а Настя в синяках. Брательник мой пьяный приложился. Потом я к нему приложился, – опустил он глаза.