В поисках Белой ведьмы
Шрифт:
Я нашел трехструнную восточную виолу среди других вещей в комнате и уселся ее настраивать, не видя, к чему бы еще приложить руки в этой башне. Около полуночи заскрипели засовы и в комнату вошел Сорем.
Он был одет в желтую рясу паника, но капюшон откинул. Он жестом показал, чтобы закрыли дверь, а после того, как это было сделано, подошел ближе к светильнику и стал смотреть, как я развлекаюсь с виолой. Я подумал: «Боже мой, неужели он опять пришел просить у меня прощения?»
– Я вовсе не здесь, Вазкор. Я в храме, перед алтарем Королей. Понимаешь?
Я посмотрел на него и ответил:
– Я понимаю, что наши шутки кончились.
Озадаченный, он своим любимым жестом вытянул руку.
– Я не знаю, как с тобой
Я, должно быть, улыбнулся, настолько абсурдной была угроза, которую он отвел. У него перехватило дыхание.
– Не смейся надо мной, Вазкор. Ты обманывал меня, ты сделал из меня ничто в моих собственных глазах. Хватит.
– Принц, – сказал я, – я устал.
– Послушай. Завтра в сумерках тебе будет обеспечена возможность покинуть город. Возьмешь с собой свои богатства – все, что можно увезти. Я не накладываю ограничений на твои заработки.
– Значит, на закате. Так и простимся.
Его губа дрогнула. Наверное, он видел, что так делал какой-нибудь актер.
– Раз уж ты не спрашиваешь о ней, могу сказать, что моей матери не причинено никакого вреда и она пребывает в своих апартаментах со всеми удобствами, какие я только мог ей предоставить.
– Зачем же мне спрашивать о ней, принц, если вы утверждаете, что я воспользовался ею лишь как средствам захватить трон? А что до удобств, принц, думаю, она вряд ли их заметила.
Он так шарахнул кулаком по столу, что разбрызгалась вода из винной чаши.
– Завтра, – проскрежетал он, – ты с моим кортежем отправишься в храм.
Люди ожидают тебя там увидеть. Тебя будут охранять, будут и жрецы на случай, если ты попытаешься применить колдовство. После церемонии ты дождешься заката, и эскорт проводит тебя из Бар-Айбитни.
– Хорошо, – ответил я, – одним днем больше, одним меньше, какая разница?
– Ты говоришь так, как будто завтра наступит конец света, – сказал он едко. – Уверяю тебя, не наступит, несмотря на все твои грязные колдовские трюки.
Лампа светила очень тускло, и в комнате было почти темно. Внезапно он вздрогнул, затем подошел ко мне и положил руку мне на плечо.
– Вазкор, – сказал он очень мягко, – эта вражда смешна. Если ты поклянешься своими богами, что ничего не замышлял против меня…
Я посмотрел ему в глаза и сказал:
– Хватит с меня твоего царства, Сорем. А богов у меня нет. Поступай как хочешь.
Его глаза затуманились, он схватился за мое плечо, как будто не мог устоять на ногах, затем пошел к двери. Но я уже видел то, что по слепоте своей не мог увидеть раньше – думаю, потому что не хотел.
– Много лет я буду сожалеть о том, что ты не дал клятвы и не очистил себя от подозрений, – сказал он.
Он постучал в дверь, и его выпустили.
Я закрепил последний колок на виоле. Где-то пели соловьи, но даже от соловьев можно устать.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ОБЛАКО
Глава 1
Наступило утро, и в комнату налетели мухи, разбудив меня своим жужжанием. Они бились об оконные стекла за решеткой, ползали по столу – штук десять или двенадцать, а может, и больше. Их назойливый шум сильно докучал, поэтому пришлось на некоторое время превратиться в убийцу мух, пока в комнате снова не воцарилась тишина.
Девушка принесла мне масрийский завтрак – фруктовый салат с медом, сдобные булочки и все в этом роде. В отличие от вчерашнего охранника, она, казалось, не испытывала страха; возможно, она не знала, кто я такой. Ставя на стол серебряные блюда, она увидела убитых мух и испуганно вскрикнула.
– Что случилось? – спросил я.
Мне было ее жаль; там, где она стояла, я видел лишь гниющие кости – символ приближающейся смерти. Таким я тот день я видал весь город.
– Мухи, – сказала она, – повсюду. Они заполонили Лошадиный рынок, животные сходят с ума. Я сегодня проснулась на рассвете, оттого что муха заползла мне в ухо.
– Всему виной, несомненно, летняя жара, – сказал я, но она приложила руку к губам и произнесла:
– Слепой жрец, который просит милостыню у Ворот Крылатой лошади, он сказал, что это бог хессекских рабов, тот, черный, которого называют Пастырем мух. Желая отомстить, он наслал насекомых.
– Ну, бывают вещи и пострашнее мух, – сказал я. – Посмотри, я же их убил.
Но есть после этого мне уже не хотелось.
В Пальмовом квартале звонили колокола. В этот день – день коронации – солнце блистало ярко, как кинжал. Через час мне принесли праздничную одежду – светло-коричневую тунику, расшитую золотом и серебром, накидку с темно-лиловой полосой по диагонали, белые сапоги с бронзовыми пряжками. На меня надели воротник из золота и драгоценностей, окаймленный полоской из красного шелка, по которому серебряными, золотыми и синими нитями была вышита сцена охоты на кабана. Все было при мне, даже меч с мягким лезвием из золота и жемчужной рукояткой, служивший лишь для украшения. Я должен был в полном блеске предстать перед людьми, как брат Сорема, волшебник. Он был в своем роде довольно хитер. Интересно, что он сочинит для них, чтобы объяснить мой внезапный отъезд сегодня вечером? Во всяком случае, у него есть время поразмыслить.
Невидимый меч, висящий над городом, упадет сегодня.
Я испытывал такое тошнотворное онемение и полное безразличие, какие может чувствовать только человек, идущий на смертную казнь.
Все дороги и мостовые, ведущие к великому южному храму Масримаса, были устланы алым шелком. Казалось, перед нами – река из цветов мака. Под тяжелыми сапогами, колесами, копытами лошадей шелк превращался в лохмотья, но, тем не менее, люди хватали эти лохмотья, разрывали их на части и уносили как трофеи с торжественной церемонии. Мы еще не выехали за ворота, а до меня уже доносились крики и ликование толпы. Рощи были наполнены людьми, сидящими на деревьях, чтобы лучше видеть. Его-то залез даже на склонившийся над колодцем древний кедр. Когда мы выехали на широкую улицу, ведущую к храму, толпа стала такой плотной, что стоящим в ней трудно было даже шевельнуть рукой. Они так ликовали, будто это празднество было устроено специально для них и каждый в этот день становился королем. Согласно традиции, Сорем должен был остаться в святом храме. А затем выйти к нам, одевшись во все черное, и встретить нас на площади. Затем его приветствовал представитель Совета, восьмидесятилетний, сильный, крепкий и упрямый дурак, упивавшийся такими обрядами и своей ролью в них. Сорем должен спросить, зачем мы прибыли к нему, и получить ответ, что мы хотим сделать его своим императором. Сорем тут же отказывается, говоря, что он для этого не подходит. Тогда совет перечисляет все его достоинства и доказывает его соответствие этой должности, и мы для пущей убедительности входим в храм. Эта театрализованная глупость, церемония, возникшая двести лет назад или даже раньше, была скорее хессекским обычаем, нежели масрийским. Храгон-Дат включил ее в свою собственную коронацию, возможно, в угоду горожанам, но скорее всего, чтобы пощекотать собственное самолюбие.
Облицованный со всех сторон золотом и бронзой, храм, освещенный лучами восходящего солнца, казался столпом сияющего света. Большие тридцатифутовые колонны из желтого мрамора, кверху слегка расширявшиеся, поддерживали крышу, украшенную медными фигурами богов. Широкий центральный купол – чудо из позолоты и драгоценных камней – ограждали шесть легких остроконечных башен. На площади перед храмом выстроились выкованные из бронзы крылатые кони, в тот день увитые гирляндами черно-синих поздних гиацинтов и других цветов. Красный шелковый путь и ступени тоже были усыпаны цветами.