В поисках Белой ведьмы
Шрифт:
Я подошел к нему. Он был почти при смерти – я успел вовремя.
Как это часто случается в последние минуты, лихорадка ослабла, жар спал и сознание его прояснилось. И хотя голос его был слаб, едва слышен, речь звучала ясно и четко.
– Как хорошо, что вы пришли. Сожалею, что вынужден принимать вас в таком состоянии.
Около кровати лежала, вытянувшись, его серая охотничья собака. Услышав голос своего хозяина, она подняла голову и замахала хвостом, затем снова опустилась на пол и замерла. Сорем был так слаб, что ни боль, ни печаль, ни радость – ничто не отражалось на его
– Я был в деловой части города, – сказал я. – Меня нашел один из щитоносцев Бэйлгара и рассказал, в каком ты состоянии.
– Ну, теперь уже все в порядке, – ответил он. – Все кончено. – Он зевнул, как человек, потерявший много крови, и слабым голосом произнес:
– Даже чары Вазкора не могут противостоять этой заразе. Но ты будешь жить, мой чародей. – Казалось, он забыл свое обвинение, брошенное мне в башне, в ее присутствии. Руки его, сухие и желтые, блуждали по покрывалу. – Жаль, что нам не удалось сходить на охоту, – сказал он. – На белую пуму или льва. Странно, – добавил он. – Я никогда раньше не думал о смерти. Даже в ту ночь, столкнувшись с убийцами Баснурмона, даже тогда. Однажды в горах я сражался с леопардом, вооруженный лишь копьем. Одна ошибка – и меня бы не стало, но я был слишком разгорячен борьбой, чтобы думать об этом. Но леопард – совсем другое дело.
Рядом никого не было. И жрецы, и придворные – все, кто остался в живых, – покинули комнату. Только у противоположной стены за столом сидел врач да у дверей стоял караульный. Сорем взял меня за руку. Его ярко-голубые глаза странно контрастировали с мертвенно-серыми веками и казались от этого еще моложе.
– Ты не будешь поминать меня лихом, правда, Вазкор? Мне было очень трудно и одиноко; как будто я заблудился в темном лесу, из которого очень трудно выбраться.
Я взял его ладонь в свою. Это было все, что я мог сделать. Он был очень слаб. Закрыв глаза, он произнес:
– Малмиранет жива. Когда я сказал ей, что ты во дворце, она ушла, чтобы дать нам поговорить наедине. Думаю, она знает обо мне гораздо больше, чем я сам. Оставь меня и разыщи ее. Я побуду один.
Но я видел, что ему уже недолго осталось жить. Я остался сидеть и сказал:
– Хорошо, Сорем.
Он поднял веки и, собрав силы, произнес:
– Благодарю. Тебе не придется долго ждать. Не надо никого звать. Я не хочу, чтобы моя мать видела, как я умираю. Она и так уже многого насмотрелась.
И я остался сидеть рядом с ним, держа его руку в своей. Так прошло несколько минут. Жара начала спадать. Последние лучи заката окрасили стены в медно-желтый цвет, а неподвижно лежащая собака превратилась в бронзового статую. Казалось, что и воздух заразился этой болезнью. Сорем посмотрел в окно и широко раскрыл глаза; как будто в них с блестяще-серого неба глядела его смерть.
– Солнце почти зашло. Значит, я последую за Масримасом.
– Ты, должно быть, счастлив в своей вере, – сказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Но он снова закрыл глаза, рот его скривился, а рука беспомощно разжалась.
– У нас просто принято так говорить. Передо мной – только тьма, и сейчас она меня поглотит. Меня всегда удивляло…
Я наклонился к нему, пытаясь уловить конец фразы. Но он был мертв. Я медленно поднялся на ноги. Врач не обернулся. Он готовил какое-то снадобье, в котором Сорем уже не нуждался. В дверях стояла Малмиранет. Я не мог в сумерках хорошенько разглядеть ее лицо, но на нем была написана скорее жалость, чем горе. Наверно, здесь ему уже столько раз грозила смерть от интриг, которые плелись вокруг него, что она не раз видела его во сне мертвым. И то, что случилось, уже не могло ее ужаснуть. Только то, как это произошло.
Меня била дрожь, но, несмотря на то, что я так долго ожидал, когда же это начнется, не мог понять, что происходит. Малмиранет двинулась ко мне, и волна тьмы поглотила ее. Потом выплыло ее лицо, и я снова прочел на нем жалость. Я хотел произнести ее имя и не мог этого сделать; ноги мои подкосились, и я упал на колени.
Я почувствовал прикосновение ее холодных рук, а потом все исчезло.
Когда мне было девять лет, меня укусила змея. Это случилось в Эшкореке Арноре, и лекарь уложил меня в холодную воду, чтобы снять жар. Я кричал, что мне холодно, что я умираю от холода, но они не обращали внимания. Наконец пришел мой отец.
Худой и смуглый, он наклонился ко мне, и иссиня-черные волосы упали ему на плечи.
– Ты должен лежать смирно, – сказал он. – Это она приказала. Я тут ничего не могу поделать. Она наказывает тебя и не остановится, пока ей это не надоест.
Длинным, унизанным перстнями пальцем он указал туда, где стояла моя мать. Она стояла в белых одеждах с обнаженной грудью, упругой и высокой девичьей грудью. Лицо ее скрывала золотая маска в виде кошки, а в длинных светлых волосах ползали золотые пауки. Она смотрела на меня с палубы корабля с огромными синими парусами; на рее болтался повешенный, вокруг кружили чайки, утоляя голод его внутренностями.
Таков был мой первый сон.
Всего их было два. Во втором Уастис заперла меня в горящей башне и на несколько веков оставила меня там кричать от боли и кары.
Постепенно до меня дошло, что лед растаял и потушил огонь.
Удивительный покой проник в мое тело и сознание.
Я различил неясное мерцание. Я не мог понять, что это такое, но по тому, как перемещалось сияющее нечто, догадался, что это светились светлые девичьи волосы. Я ничего не мог понять. Затем все вспомнил.
– Айсеп, – прошептал я. Волосы колыхнулись, и из них выплыло лицо. – Айсеп, я очень болен?
Она посмотрела на меня прямым мальчишеским взглядом и сказала:
– Вы очень больны, мой господин. Но вам уже лучше. Говорят, вы выздоровеете.
Наш разговор разбудил врача, дремавшего в углу комнаты. Он подошел ко мне, потрогал лоб, посмотрел в глаза и положил мне руку на сердце.
– Да, невероятно, – произнес он. – Сутки у вас был озноб, но никакого кровотечения не была, а теперь и лихорадка спадает. У вас необычайно сильный организм, мой господин, да и боги были к вам благосклонны. Немного терпения – и вы поправитесь, обещаю вам. Говорят, что вы – волшебник, правда? Да, теперь я этому верю.