В поисках дракона

Кадыров Виктор Вагапович

Как-то раз я был привлечен необычным видом, открывшимся мне из моего наблюдательного окна. Приближался грозовой фронт, но я не мог понять, что такое двигалось на нас. Вместо привычных туч приближалась какая-то светящаяся, непроницаемая для света желто-коричневая стена. Она двигалась с большой скоростью, и лишь значительное расстояние до фронта позволило мне созерцать в течение продолжительного времени перемещение стены. Вот она уже была на расстоянии двух километров, полутора, одного. Я силился что-нибудь разобрать в сплошной серо-желтой массе. Неужели это такой сильный ливень, что невозможно различить потоки воды? В стене, видимо, происходило хаотичное движение частиц – она зловеще переливалась разными оттенками серых, коричневых и желтых тонов, освещенная лучами солнца.

Вот

она уже заняла полнеба, вплотную приблизившись к зданию общежития, стоявшему на западной окраине микрорайона. Стена надвигалась с боковой стороны дома. За домом был пустырь, по нему пролегало русло реки, на другом берегу которой была небольшая деревенька. Фронт уже покрыл село и переправлялся через реку. Казалось, стена поглощала пространство без остатка, так как сквозь нее ничего не просматривалось. А за окном еще светило солнце, было тихо, ни ветерка. По улице ехали автомашины и не спеша шествовали люди.

Стена, перелетев через реку, в считанные секунды проглотила пустырь и, достигнув моего дома, мгновенно поглотила его своей мятущейся массой.

Тут же наступил какой-то светящийся полумрак. Все пространство словно заволокло желто-грязным туманом. Это была поднятая невероятной силой в воздух пыль. Частицы ее с огромной скоростью двигались в толще стены вверх и вниз и вместе единой волной неслись вперед, сметая все попадавшееся на их пути.

Гражданин, шествовавший прямо перед моим окном с папочкой под мышкой, едва успел ухватиться за ближайший дорожный знак и теперь с трудом удерживал вертикальное положение. Порывы ветра пытались оторвать его от столба и унести прочь, словно газетный лист. Автобусик, проезжавший мимо, резко затормозил. Водитель мог видеть не далее трех метров. Было впечатление, что и автобусик едва стоит на месте, еще чуть-чуть, и он поползет назад, уступая бешеному напору. Воздух гудел, словно тысячи локомотивов. Оглушительный треск на мгновение перекрыл эту вакханалию ветра. Огромный металлический столб, стоявший на пересечении дорог, метров пятнадцать в высоту, рухнул, словно подрубленное дерево.

Тишина наступила так же внезапно, как и налетел ураган. Фронт стремительно удалялся от нас. Все вокруг напоминало опустевшее поле боя. Откуда-то из укрытий выползали ошарашенные люди. Несчастный гражданин, безвозвратно потерявший свою папку, все еще цеплялся за дорожный столбик, боясь новой атаки небесных сил. На всем был мощный налет желтой пыли. Казалось, мир утратил все краски, кроме желто-грязной, в которую оделась земля, и ярко-синей, которой вновь засияло чистое небо.

Память услужливо подсовывает мне разные события моей прошлой жизни.

Вот мы с Сашей Жуканиным прилетели в командировку в Пржевальск. Зимой в восточной части Прииссыкулья царит настоящая зима. Стоят морозы, идут снегопады. Для Иссык-Куля это не совсем обычно. На большей части Иссык-Кульской котловины на равнине снег зимой очень редок. Днем тепло, можно даже загорать под ласковым солнцем. В горах, конечно, белым-бело, а на берегу песок, волны плещутся. Лишь на камнях в тени ледяные наросты.

Пржевальск раскинулся прямо у предгорий Терскея, на высоте почти 2000 метров над уровнем моря. Вполне естественно, что там всегда холодно. Кроме того, ветры, дующие с озера, приносят влагу со всего Приссыкулья, поэтому круглый год здесь выпадает много осадков.

Комната в общежитии, куда нас определили с Сашей на жительство, оказалась без отопления и без стекол в окне. Советская власть доживала последние годы.

Ночевать при температуре в 10–15 градусов ниже нуля с открытыми окнами нам не очень хотелось. Саша, безуспешно проискав стекло, вставил в разбитое окно подходящие листы фанеры. Через некоторое время в нашей берлоге слегка потеплело. Мы шевелились, дышали, готовили чай. Все эти действия сопровождались высвобождением энергии и нагревом окружающей нас среды. Кроме того, на удивление в душе была горячая вода. Если нам становилось холодно, мы всегда могли принять согревающий душ. С отопительными приборами было сложнее, денег на их покупку у нас с Жуканиным не было, поэтому две ночи нам пришлось спать без отопления. На третий день мы познакомились с монтажниками-сантехниками, и они, пожалев нас, подарили нам самодельную батарею из стеклянных труб. Жизнь наша наладилась. Температура воздуха в нашем жилище уверено перевалила через ноль.

Память, словно нитка, увешенная сверкающими бусинками. Что не попадет на эту нитку и канет в Лету без возврата? Наверное, то, что не оставило в душе никакого следа. Я перебираю бусинки, словно четки, останавливаюсь на каждой, ощущаю ее внутреннее тепло. В каждой из них заключена энергия моих прошлых эмоций, переживаний. Там мои друзья, их дружба, наша счастливая жизнь. Эти четки согревают меня, когда мне одиноко и холодно. И я стараюсь нанизывать все новые и новые бусинки на мою нитку памяти. Они понадобятся мне тогда, когда нанизывать уже будет нечего. Но я надеюсь, что это случится не скоро. Если это время вообще когда-нибудь придет ко мне.

Южноамериканский калейдоскоп

Длинная индейская пирога плыла, увлекаемая лишь едва заметным движением реки. Окружающие воду джунгли терялись в ночном мраке. Верхушки гигантских деревьев, словно исполинские существа, возвышались над темной массой густой растительности, слегка освещенные уплывающим за горизонт тонким серпом серебристого месяца. Над нами раскинулся шатер южного звездного неба. Чуть ниже зенита на востоке сиял пояс Ориона, и недалеко от него призывно горел Арктур. Я искал глазами очертания других знакомых созвездий и не находил их.

Наша лодка плыла по течению реки Момон, которая километра через три должна была влиться в реку Нанай и спешить вместе с ней навстречу великой реке Амазонке.

Дневная духота ушла вместе со спрятавшимся солнцем, и мы с наслаждением вдыхали прохладу, исходящую от темной глади ленивой реки. В ней отражались дрожащие звезды и яркие черточки вспыхивающих на мгновение метеоров. В лодке нас было семеро: я с женой, чета Дудашвили, Ольга Губаева, наш проводник Джимми и хозяин лодки молчаливый индеец. В очередной раз наша пятерка вырвалась из зимнего плена, в котором пребывал Кыргызстан, и устремилась в края, никогда не видавшие снега. Теперь это была Южная Америка. Далекий континент, где никто из нас не бывал прежде. Это страна из сказочного сна, сплошь поросшая джунглями, в которых гигантскими змеями извиваются мощные реки и царица всех рек великая Амазонка. Это высокие горы – Анды, протянувшиеся из конца в конец всего континента, с белыми верхушками спящих вулканов, с бродящими по их склонам стадами лам и цветными пятнами пестро одетых в длинные пончо индейцев. Это аквамариновые воды высокогорного озера Титикака, забравшегося на высоту 3800 метров над уровнем моря, и желтые пятна тростниковых островов, созданных руками местных жителей, и вязанные из этого же тростника лодки, снующие между островами и Большой землей. Это прячущиеся в джунглях и горах руины древних городов инков, над которыми до сих пор витает дух алчущих золота конкистадоров. Это тревожащий кровь сладостный трепет тростниковых дудочек, зажигательный ритм небольшой гитары – чаранги и мелодии страстных танцев, смесь южноамериканских напевов и испанских любовных песен. Это желтые юбки женщин, веером стоящие от бесчисленных накрахмаленных нижних юбок, замысловатые узоры вязаных шапочек и поясов мужчин, бесконечные процессии народного карнавала… Словом, все было так, как мы и ожидали. Только ярче, потому что мы были там, в центре этого карнавала, нас поливали водой и брызгали пеной из баллончиков, над нашими головами разрывались ракеты фейерверков, нам слепили глаза огненные потоки праздничных фонтанов. В наших ушах звенела вечная мелодия песни «Эль кондор паса», ставшая настоящим гимном Южной Америки.

После утомительного многочасового перелета в Амстердам и бесконечного, как казалось, ожидания рейса в Эквадор в душных салонах огромного аэропорта, пропахшего запахом пота и несвежих носков уснувших пассажиров, гудевшего от суетящихся людей, от криков утомленных детей, бормотания пьяных русских матросов, возвращающихся из далекого плавания домой; после пятнадцатичасового полета в Южную Америку Кито – столица Эквадора ворвался в нашу жизнь, еще не очнувшуюся от серой однообразной жизни трудовых будней, словно взрыв бомбы.