В поисках Ханаан
Шрифт:
Илья шел крупным быстрым шагом. Октя едва поспевала за ним. От быстрой ходьбы ей стало жарко. Берет сбился набок. «Он меня специально ведет туда. Там, за мостом – его дом. И брат уехал на неделю в командировку». – От этой мысли кровь приливала к лицу. Едва вслушиваясь в его слова, она невпопад, тихо поддакивала.
Илья остановился перед двухэтажным домом с колоннами.
– Эпиграммы, насмешки – все рождалось здесь. На парадном обеде в ответ на здравицу в честь императора – один из Муравьевых демонстративно выливает вино из бокала на пол. Двое других кричат ему через стол: «Рано знамена показываешь!». Москва полнится слухами. Вокруг царя кишмя кишат
– Какое теперь это имеет значение? – Октя мягко улыбнулась. И тесно прижалась к нему. – Пойдем, – тихо прошептала она. Хотела добавить: «К тебе домой», – но не решилась. – Пойдем отсюда, – она потянула Илью за рукав.
– Погоди! Ты это серьезно? – Он отстраненно посмотрел на нее. В свете тусклого фонаря она увидела, как изменилось внезапно его лицо. – Неужели не понимаешь, если бы тогда свершилось задуманное Александром, мы сейчас были бы на голову выше!
– Выше? – Она съежилась, растерянная его резким тоном. – Но ведь мы и теперь впереди всех… – Под его пристально-холодным взглядом она сразу сникла.
– Идем, я отведу тебя домой. Ты совсем замерзла, – сухо сказал он.
– Домой? – Прошептала она упавшим голосом. И вдруг с отчаянной решимостью прильнула к нему, – Идем к тебе! Слышишь?!
Илья замер на миг. Потом крепко обхватил ее за плечи. Они пошли так быстро, что Октя скоро запыхалась. Перед домом с мезонином он остановился, прижал палец к губам: «Тс-с! Хозяйка еще не спит». На цыпочках поднялись по деревянной лестнице. Вошли в крохотную комнатушку, забитую книгами. В уголке – топчан под лоскутным одеялом.
Первый раз в своей жизни она вернулась домой лишь утром. По коридору взад-вперед, как бессменный часовой, вышагивала тетя Женя. «Октя? Наконец-то!» – Кинулась целовать, заплакала. А мать крепко спала. Она потрясла ее за плечо:
– Мама! Мам! Проснись! – Елизавета Александровна тотчас открыла глаза. Встала, накинула на себя коверкотовый пыльник вместо халата. – Скажи, Илья тебе понравился? – В душе была уверена, что да, иначе и быть не может.
Мать присела к столу. Закурила.
– Конечно, как мужчина – он привлекателен. Не спорю. Но прости, он же чистой воды ревизионист. Советую тебе держаться от него подальше.
В первый миг Октя опешила. Ей показалось, что ослышалась.
– Да, ревизионист, – с неприязнью повторила мать.
– Но при наших отношениях – мое замужество неизбежно, – робко, с запинкой объяснила Октя.
– Ерунда, – резко оборвала мать. – Пойми, он из тех, кто с детской лопаткой пытаются подступиться к громадной горе. Ткнутся в одно место, в другое. А гора стоит. Вот тут они и впадают в амбицию. Весь мир перед ними виноват. А чего проще? Знай свое место в общем строю – и будь простым солдатом. Только тогда ты принесешь пользу обществу.
– Он лучший на нашем курсе. Ленинский стипендиат, – лепетала Октя, пробуя защитить Илью.
– Тем хуже, – отрезала мать. – Такие люди – чем способней, тем больше делают глупостей. Ему не хватает стержня – идейной убежденности. А это – основное в жизни, поверь мне, – сухо, не глядя в глаза, подытожила она. И, немного помедлив, повторила, – советую держаться от него подальше. Однако решать тебе.
Октя послушно кивнула: «Хорошо, мама. Я подумаю». Но все осталось по-прежнему. Они с Ильей словно прилепились друг к другу, расходясь по домам лишь поздно вечером. Октя все чаще стала бывать в двухэтажном домике с мезонином, с пылом помогала вести нехитрое холостяцкое хозяйство братьев. Костя, старший брат Ильи, понравился ей сразу. Увидев Октю, засиял ласковой улыбкой: «Сестричка!». С ним всегда было легко и просто, не то что с Ильей, который, меряя шагами крохотную комнатушку и размахивая руками, мог часами толковать о том, что ей, Окте, казалось скучным. Иногда она, свернувшись калачиком на топчане, засыпала под эти речи. Брат подсмеивался над Ильей: «Наш философ». Со временем стала замечать, что случаются между ними и стычки. Она в этих случаях терялась, старалась забиться в уголок. Была научена горьким опытом – у них на Петровке в последнее время такие передряги кончались хлопаньем дверьми.
Тут, в мезонинчике, было все по-иному. Многозначительное добродушное похмыкивание младшего: «Нам видней, но вы сильней», – или колкое: «Наши теории против вашей практики бессильны». На этом все обычно и кончалось. Но однажды, войдя из кухни со сковородой золотистой, до хруста поджаренной картошки, застыла от страха. Они стояли друг против друга, сжав кулаки. Илья словно утес нависал над коренастым братом. Увидев ее, Костя криво усмехнулся:
– Давайте ужинать, – и, мгновенно опамятовавшись, сел за стол.
Илья точно не слышал его:
– Стреляли в безоружных. И ты это оправдываешь?
– Кончай истерику, иди есть, – строго повторил старший и придвинул к себе тарелку.
– Нет, погоди, – Илья возбужденно подскочил к нему, спросил с плохо скрытой издевкой, – это, вероятно, входит в круг твоих служебных обязанностей – не рассуждать?
– Прикуси язык, – вполголоса отрезал Костя и, недобро прищурившись, добавил, – играешь с огнем. Это может плохо кончиться.
– Боишься за меня или за свою карьеру? – Язвительно усмехнулся Илья.
Октя заметалась между ними:
– Ребята, что вы? Что вы? – Дрожащими руками нарезала хлеб, раскладывала по тарелкам картошку.
Некоторое время в комнате царило тягостное, опасное молчание. Лишь изредка тонко звякала вилка или скрипел о тарелку нож. Внезапно Илья с болью выкрикнул:
– Это урок для всех! Каждого это ждет. Каждого, кто осмелится выступить.
Костя, точно не слыша его, безмятежно, с видимым удовольствием похрустывал свежим огурцом. И тут – где-то в глубине коридора затренькал звонок. Октя в испуге метнулась к двери. «Мать пришла», – этот страх жил в ней, не утихая ни на секунду. Оставаясь ночевать в мезонинчике, коротко оповещала: «Я буду у Лели». Была такая Леля – ни рыба ни мясо. Толстая, анемичная. Считалось, что они подруги. Понимала – мать знает все доподлинно, но все равно врала. И потому с ужасом ждала того дня, когда мать поднимется по крутым скрипучим ступеням в мезонинчик.
Она долго возилась с замком, наконец – открыла дверь. На пороге стоял молодой мужчина. И тотчас Костя мягко оттеснил ее в комнату: «Иди, это ко мне». Через минуту он молча начал собирать чемоданчик, стоящий всегда наготове в углу комнаты.
– Еду в командировку на месяц, – спокойно, словно ничего не случилось, сообщил, обращаясь к Окте. – Хозяйничай здесь да присматривай за ним в оба, – он кивнул в сторону Ильи, – не то, гляди, наломает дров. Это такой товарищ – за ним глаз да глаз нужен. – Он посмотрел на часы, и сразу же внизу просигналила машина. Уже в дверях бросил Илье, – это ты верно сказал – урок. Так что делай отсюда выводы. И кончай умничать. До добра это не доведет.