В поисках любви
Шрифт:
— Да, это бы недурно, лишь бы корсет не обнаружили. Ой, трогаемся, — до свидания, птичка, пожалуйста, думай обо мне. — И, высунув в окошко замшевый кулачок, она простилась со мной коммунистическим салютом.
Следует объяснить, почему я знаю все, что произошло с Линдой дальше, хоть и не видела ее после этого целый год: потому что потом, о чем еще будет сказано, мы провели много времени вдвоем, когда никто нам не мешал, и все это она мне рассказала, повторяясь вновь и вновь. И таким образом переживая вновь свое счастье.
Конечно, путешествие показалось ей сказкой. Носильщики в голубых комбинезонах, громкий щебет разговоров, из которых она, хоть и считала, что очень прилично знает французский, не понимала ни слова, парная, с чесночным ароматом, духота французского поезда, восхитительная еда, звон колокольчика, оповещающий о ее начале, — все это было из другого
Она смотрела в окно и видела замки и липовые аллеи, прудики, деревни, точно такие, как в рассказах из французских книжек, прочитанных в детстве, и чудилось — еще немного, и она увидит живьем, как Софи в белом платьице и неправдоподобно маленьких черных лаковых туфельках расправляется с золотыми рыбками, объедается свежим хлебом со сливками, царапает по лицу славного, безответного Поля [60] . Ее очень английского, очень книжного французского хватило, чтобы благополучно добраться до другого конца Парижа и сесть в поезд на Перпиньян. Париж. Она глядела из окна на освещенные, подернутые туманом улицы и думала, что не бывает городов такой хватающей за душу красоты. И странная мысль забрела к ней в голову — что когда-нибудь она опять вернется сюда и будет очень счастлива, только она знала, что такое произойдет едва ли, Кристиан никогда не согласится жить в Париже. Счастье в то время все еще связывалось в ее сознании с Кристианом.
60
Герои детских книг французской писательницы графини де Сегюр (1799–1874).
В Перпиньяне она застала его в вихре деятельности. Найдены были средства, зафрахтован пароход, и теперь планировалось переправить из лагерей шесть тысяч испанцев в Мексику. Что для сотрудников бюро означало непочатый край работы, так как для воссоединения семей (а ни один испанец никуда не тронется без семьи в полном составе) предстояло искать людей по всем лагерям, потом собирать их в Перпиньяне, везти на поезде в портовый город Сетт и там уже грузить на пароход. Работа сильно осложнялась тем, что у испанцев муж с женой носят разные фамилии. Все это Кристиан изложил Линде чуть ли не до того еще, как она сошла с поезда — рассеянно клюнул ее в лоб и потащил в бюро, почти не дав ей времени оставить по дороге вещи в гостинице и отметя пустую мысль, что ей, быть может, не мешало бы принять ванну. Он не подумал даже спросить ее, как она, хорошо ли доехала; Кристиан всегда считал, что люди в полном порядке, если только из их слов не явствовало обратное — тогда он просто не обращал внимания, делая исключение лишь для неимущих, цветных, гонимых, прокаженных или меченных еще какой-нибудь пакостью чужаков. Несчастные для него в самом деле представляли интерес лишь в массовом масштабе, частные случаи, как бы нешуточны ни были их невзгоды, его не трогали, а самая мысль, что можно плотно есть три раза в день, иметь крышу над головой и все-таки быть несчастливым, представлялась несносным вздором.
Бюро помещалось в большом сарае посреди двора. Во дворе постоянно толпились беженцы — с горами скарба, оравами детей, с собаками, ослами, козами и прочим приложеньем, — которые только что одолели перевал через горы, спасаясь бегством от фашизма, и надеялись, что англичане помогут им избежать лагерей. В отдельных случаях кого-то могли ссудить деньгами, кому-то достать билеты на поезд, чтобы ехали к родственникам во Франции или Французском Марокко, но в подавляющем большинстве люди часами дожидались приема лишь затем, чтобы услышать, что их дело безнадежно. После чего они с отменной и душераздирающей вежливостью приносили извинения за доставленное беспокойство и удалялись. У испанцев чрезвычайно развито чувство собственного достоинства.
Линду здесь познакомили с Робертом Паркером и Рандольфом Пайном, молодым писателем, который после относительно безбедного и бездельного существования на юге Франции поехал воевать в Испанию и работал теперь в Перпиньяне из чувства определенной ответственности за судьбы тех, кто недавно сражался в одних с ним рядах. Оба как будто обрадовались приезду Линды, встретили ее с неподдельным дружеским радушием, говорили, как им приятно увидеть новое лицо.
— Вы должны поручить мне какую-нибудь работу, — сказала Линда.
— Да, правильно, — сказал Роберт. — Что бы такое для вас придумать? Работы уйма, не беспокойтесь, вопрос лишь в том, чтобы подобрать подходящую. Вы по-испански говорите?
— Нет.
— Ну ничего, навостритесь в два счета.
— Уверена, что нет, — сказала Линда с сомнением.
— А работа в социальной области вам знакома?
— Ой, кажется, от меня не будет проку. Боюсь, совсем незнакома.
— Лаванда подыщет ей дело, — сказал Кристиан, подсев к столу, он уже рылся в картотеке.
— Лаванда?
— Девушка одна, зовут Лаванда Дэйвис.
— Не может быть! Я ее прекрасно знаю, она жила по соседству с нами в деревне. Больше того, была подружкой у меня на свадьбе.
— Точно, — сказал Роберт, — она говорила, что знакома с вами, я забыл. Золотой человек — строго говоря, ведет работу с квакерами в лагерях, но и нам тоже очень помогает. Нет такого, чего бы не знала — и про калории, и про детские пеленки, и про беременных и так далее, — плюс к этому работоспособность, какой я просто не встречал.
— Я вам скажу, что вы можете, — сказал Рандольф Пайн. — Есть дело, которое буквально ждет вас не дождется, — распределить места на пароходе, который отходит на той неделе.
— Вот именно, — подхватил Роберт, — как раз то самое! Пусть берет себе этот стол и приступает, не откладывая.
— Теперь смотрите, — сказал Рандольф. — Я вам покажу. (Какие дивные у вас духи — «Апре л'Онде»? Я так и думал.) Вот план парохода — видите? — самые лучшие каюты, каюты так себе, дрянь каюты и места под нижней палубой. А вот список отбывающих семей. Вся ваша задача — закрепить за каждой семьей свою каюту, — вы решаете, кому какая, и ставите вот здесь, против фамилии, номер каюты — понятно? А здесь, на каюте, — номер семьи по списку, вот так. Совсем просто, но требует времени, а сделать — необходимо, чтобы народ, когда погрузится, точно знал, куда податься со своими вещами.
— Но как же я решу, кому достанутся хорошие места, а кого упрячут под палубу? Каверзная задачка, разве нет?
— Да нет, не очень. Дело в том, что на пароходе — полная демократия республиканского образца, классовых различий не существует. Я отводил бы приличные каюты многодетным, в особенности — с малолетними детьми. А так, все на ваше усмотрение. Можете пальцем ткнуть наугад. Главное, чтобы это было сделано, иначе — взойдут на борт, и поднимется дикая свалка за лучшие места.
Линда стала просматривать список семей. Он был составлен в виде картотеки, по карточке на главу каждого семейства, тут же значилось число иждивенцев и их имена.
— Возраст не указан, — сказал Линда. — Как я узнаю, есть ли маленькие дети?
— Резонно, — сказал Роберт. — Действительно — как?
— Очень просто, — сказал Кристиан. — У испанцев это всегда можно определить. До войны детям давали имена в честь святых или же в честь отдельных эпизодов из интимной жизни Святой Девы — Аннунциата [61] , Асунсьон [62] , Пурификасьон [63] , Консепсьон [64] , Консаласьон [65] , и тому подобное. Со времени Гражданской войны их стали всех подряд называть Карлосами в память о Чарли Марксе, Федерико в память о Фредди Энгельсе или Эсталинами (широкая популярность, покуда русские не сделали им ручкой в решающий момент) — еще красиво назвать младенца каким-нибудь лозунгом, например, Солидаридад — Обрера [66] , Либертад [67] и прочее. Тогда ты знаешь, что дитяти нет трех годков. Легче легкого, на самом деле.
61
Благовещенье (исп.).
62
Успенье (исп.).
63
Очищение (исп.).
64
Зачатие (исп.).
65
Утешение (исп.).
66
Рабочая солидарность (исп.).
67
Свобода (исп.).