В поисках настоящего
Шрифт:
– Не расстраивайся. Ты ж русицу знаешь, – старалась она его успокоить.
И действительно, Алина была права – он знал учительницу русского языка достаточно, чтобы не переживать из-за ее вечных подколок. Как учитель Нателла Умарбековна была не плохой – с бо́льшего понятно объясняла материал, домой много не задавала, и самое главное требовала знаний своего предмета только от тех, кто этого действительно хотел. Но, как и у каждого человека, у нее присутствовали свои минусы, в простонародье зовущиеся «припиздями». Их у Нателлы было целых две штуки.
Первое – она терпеть не могла, когда на уроки приходили одновременно вместе с ней, нещадно закидывая нарушивших это правило учеников огромным количеством злобных шуток на протяжении всего урока, а то и двух. Все это давно знали и старались приходить пораньше, или же опаздывать, если угроза столкнуться с подходящей к кабинету учительницей была непомерно высока.
Второй минус – она жутко бесилась, если кто-нибудь из учеников во время ее урока занимался посторонними делами. Если кому-нибудь из детей не нужен был русский язык, то она вообще могла его не трогать, и даже двоечникам натянуть один балл. Правда при одном условии – чтобы «неуча» вообще не было ни видно, ни слышно: спи, думай, смотри в потолок, но только не давай о себе знать и не занимайся посторонними вещами…
Все вроде бы ничего, только вот почему-то именно эти два условия Алану ну никак не получалось соблюдать – каким-то мистическим образом, он постоянно сталкивался с учительницей то в коридоре, то уже у самого порога кабинета. Вдобавок просто сидеть, умирая от скуки (сам предмет был далек от круга его интересов), он не мог – рука сама начинала выводить разные образы и узоры на полях тетради и черновиков. Желание рисовать рвалось наружу, оборачиваясь изрисованными листами каждый раз, лишь стоило сознанию немного потерять бдительность.
Алина дотронулась до его руки, быстрым движением подвинув к мальчику записку:
«Ты сегодня куда после школы?»
«Домой» – быстро написал он, обратно вернув кусочек бумажки.
«Давай сегодня ко мне? Мать обещала пироги сделать»
«Не могу. С матерью поссорился, да и голова раскалывается»
«Ты что опять в Мертвый Город ходил???»
«Отстать! Еще тебя с нотациями не хватало!!!» – ответил Алан, и дождавшись пока учительница отвернется к доске шутливо показав ей язык. Алина наигранно обиделась, нарисовав на листке злую рожицу.
Боль вновь постепенно уходила, давая надежду завершить этот день с наименьшими потерями.
Русский язык закончился без происшествий, и то хорошо. Главное, что дальше следовало девяносто минут радости, счастья и умиротворения – два урока английского языка.
Иногда Алану казалось, что русский и английский поставили друг за другом не просто так, а специально – чтобы дети учились сравнивать. Причем сравнивать не орфографию, фонетику и другие составные части речи, а насколько жизнь может проявлять себя по-разному.
Дело было в учителе «инъяза» – молодой парень не намного старше своих подопечных, приехал в эту глухомань три года назад по распределению. Только лишь появившись в школе, он за считанные недели завоевал себе доверие коллег и уважение учеников. До появления Тимура Сергеевича Алан даже не догадывался, что процесс учебы может быть столь захватывающим и интересным.
– Что бы ни говорили вам родители помните, у́читесь вы не ради оценок и похвалы за них, а ради повышения собственных знаний и навыков, которые пригодятся в жизни, – постоянно напоминал учитель.
– Тогда объясните, зачем будущим пастухам английский? – тихо подшучивали над ним особо языкастые ученики.
– И в самом деле – зачем?! Тогда я вас, будущий пастух, – обращался он к шутнику, скрывая в голосе хитрые интонации, – освобождаю от своих занятий, и ставлю пятерку за год…
Но «пастухи» конечно же продолжали ходить, создавая на уроках инглиша неизменные аншлаги (если так конечно можно сказать про занятия в школе). Слова об «истинном смысле учебного процесса» Тимур Сергеевич всегда подкреплял действием – яркие, эмоциональные, полные неожиданных сюрпризов и открытий уроки не проходили мимо даже самых ленивых и глупых детей. Он постоянно выдумывал что-то новое, постоянно импровизировал, чтобы ученики с легкостью запоминали слова, их произношение и запутанные правила чужого языка.
– Я все это делаю не для учеников, а для себя, – объяснял он, когда в очередной раз кто-нибудь из «сердечных» коллег сетовал на его излишнее рвение. – Если я не буду выкладываться на полную катушку, мое преподавание превратится в пытку и для меня самого, и для всех учеников, которых я, наверняка, за это возненавижу. Если мне интересно учить, то и детям интересно учиться…
К концу первого года большинство школьников прошедших через магию его уроков, могли свободно понимать большинство несложных текстов и вести разговоры на бытовые темы. А спустя уже три года, что Тимур Сергеевич провел здесь, английский стал тайным языком всех детей из близлежащих деревень, деливших одну школу на всех.
Что касается самого Алана, то он явно обладал способностью к языкам. Каждое новое слово он схватывал на лету и уже никогда не забывал. Получалось даже, что по освоению английского он бежал впереди остальных. Именно это, наверное, и сблизило его с Тимуром Сергеевичем, которого иногда, оставаясь после занятий, он мог звать просто Тимуром и считал своим старшим, с которым можно поговорить обо всем, ничего не боясь.– Мир! – поздоровался по-английски учитель, зайдя в кабинет с толстой скопой книг.
С детьми кроме как на языке далекой страны Англии, Тимур Сергеевич принципиально не желал разговаривать, что категорически не нравилось некоторым учителям, но вполне устраивало самих школьников. Все его вполне понимали, а что не знали – спрашивали, опять же по-английски.
– Разбирайте литературу, – сказал учитель, аккуратно устанавливая шаткую башенку книг на первую парту. – Сегодня после проверки домашки буду приобщать вас к классике.
Ученики стали передавать книги от парты к парте.
– Кто на этот раз? Фицджеральд? Лондон? Хемингуэй? – с интересом спросил Артур – один из одноклассников Алана, не дожидаясь, когда до него таки дойдет книга.
Тимур Сергеевич ответил, лишь когда нетерпеливый ученик прочитал название на обложки, и удивленно вскинул брови:
– Именно! – Тимур Сергеевич явно остался доволен произведенным эффектом. – Произведение о косности, страхе любых перемен и слабом духе…
– А что это за слово? – спросил кто-то.
– Какое? Трусость?
– Нет-нет… – замотал головой ученик. – Вы сказали произведение о ко… кос-но-сти… Как переводится это слово? Что оно означает?
– Открываете словари. Записывайте, кто еще не знает, – продолжал учитель по-английски, перекрывая голосом шелест листов. – «Косность» переводится на русский, как косность. Вот транскрипция. Кто скажет значение слова?
– Это когда человек не воспринимает новое, закоренелость в старых привычках, – ответил тот же ученик, что задал вопрос.
Тимур Сергеевич согласно кивнул, подтверждая правильность объяснения.
– А вы не считаете глупым давать нам Евгения Онегина на английском языке? Нам-то его и по-русски хватает…
– Я именно на такую реакцию и рассчитывал. Но отвечаю на твой вопрос – нет, не считаю. Во-первых «Евгений Онегин» достаточно сложный для понимания текст, что позволит вам повысить свое иноязычное мастерство. А во-вторых, русский текст, переведенный на другой язык, одновременно поможет вам ощутить разницу между родным и новым для вас языком. Самое главное у вас появится куча вопросов, на которые неизменно захочется ответить. А разве суть научения не в поиске истины через ответы ?! – не всерьез высокопарно объяснял он. – Но это потом. Для начала давайте послушаем подготовленные дома выступления.
От последних слов учителя Алан почувствовал, как у него бешено заколотилось сердце, и боль вместе с кровью вновь хлынула в голову.
– И так, пятиминутное выступление нам сегодня должны были подготовить… – Тимур Сергеевич стоя просматривал журнал, опершись руками о парту. – Так, Барагунова Алина и Дзгоев Алан. Готовы?
Алан и сидящая рядом с ним Алина синхронно кивнули.
– Хорошо. Тогда начнем с мужчины… Мужчина, выходи к доске.
Алан медленно встал из-за парты, потными от страха руками сжал листик с придуманным еще позавчера текстом выступления, и пошел, словно на плаху, к учителю под пристальным взглядом одноклассников.
– Да ладно тебе, смелее! Все делая доклады пугаются и сильно переживают. Почти у всех путаются и забываются слова. Поэтому не ссы – прорвемся! – по-свойски старался успокоить друга Тимур Сергеевич. – Ну-ка, класс, поддержите героя! – и захлопал в ладоши, чтобы спустя секунду весь кабинет заполнился дружелюбными аплодисментами и возгласами одобрения. Алану стало легче. Сковавшее его напряжение потихоньку отступало, хотя конечно он не обольщался, прекрасно понимая, что одноклассники не столько верили в его возможности и силы, сколько старались перенять от учителя сердечное ко всем отношение.
– Валяй! – скомандовал учитель, когда Алан добрался-таки до «сцены».
Стараясь не замечать обращенных на него глаз, он уткнулся в лист и начал говорить, робко переминаясь с ноги на ногу:
– Тема, на которую…
– Громче! – потребовал кто-то с галерки.
– Тема, на которую мне требовалось написать доклад-сочинение, честно говоря, даже сейчас остается для меня не до конца понятной: «Жизнь – это дорога». Что это может значить? Или что это должно значить – совсем не ясно. Дорога куда? И откуда?
Может вы, Тимур Сергеевич, дав эту тему, хотели меня заставить поразмыслить о возможностях, изначально заложенных в понятиях «путь» и «дорога». Тогда у вас это совсем не получилось.
С интересом слушавший учитель, внимательно осмотрел класс, чтобы убедиться – дети сидели не шелохнувшись, силясь понять, о чем Алан ведет речь, стараясь догадаться о смысле новых слов и фраз.
– Ты правильно подметил, Алан – заданная тема подразумевала именно возможности. Но ничего страшного, если ты подготовил доклад о чем-то другом. Каждый из вас волен трактовать тему, как ему вздумается.
Алан кивнул и продолжил:
– Когда я размышлял о смысле названия «Жизнь – это дорога», мне почему-то стало очень грустно.
– Грустно? И почему же? – удивился Тимур Сергеевич.
– А вы сами как думаете? Я конечно понимаю, что вы приехали в нашу деревню из большого города, где каждый новый перекресток таит в себе что-то интересное. А я?! Я всю жизнь наблюдаю малюсенький участок асфальта, длиной всего несколько сотен метров. И все… все время, что я здесь живу, мне приходится видеть лишь грязный асфальт, с годами все сильнее покрывающийся червоточинами.
Алан замолчал, переводя дыхание и дожидаясь, когда приступ острой боли минует. Все молчали, не смея прерывать необычно пламенную для тихони речь.
– Вы очень тонко, Тимур Сергеевич, подметили. Жизнь – это дорога . Жить здесь, значит бегать по этому жалкому огрызку пути, дожидаясь неминуемой старости. Вы наверняка с такого ракурса не смотрели на дорогу, а?
Молодой учитель задумавшись стоял, не зная что ответить. Лишь спросил:
– Неужели ты ни разу не выезжал за пределы деревни? Нигде не был?
Мальчик хмыкнул:
– Уезжал. Правда мне годика три было. Мать с отцом в гости к живущей в Ростове сестре ездили. Заодно и меня прихватили.
– Н-да… три года – это рановато.
– Рановато, – грустно согласился Алан. – Но я до сих пор помню многое из той поездки, будто она самое важное из всех роящихся внутри меня воспоминаний. Мне снится много разрозненных обрывков – ярких, четких ощущений: стук колес, убаюкивающее покачивание вагона… предвкушение чего-то хорошего, интересного… раздающийся из неоткуда громкий гудок перед отправлением… Помню, как папа в тамбуре курил, и читал в слух выцарапанные на стенах надписи…
– Надписи?
– Да. Люди от нечего делать любят поганить окружающие вещи, а в тамбуре так особенно. Но это и не плохо. «Адлер – Костя – СУПЕР» – до сих пор помню! – с нежностью улыбаясь, будто держа в руках хрупкую ценность, говорил Алан. – А еще лес помню густой, с высоченными деревьями! Всегда хотел в лесу побывать, но у нас вокруг только скалы, сами знаете, – тяжко вздохнул он. – Эти обрывки – все что осталось от моего единственного в жизни путешествия.
– А почему ты больше никуда с родителями ни ездил? – спросил Тимур Сергеевич, у которого от бывалого веселья и жизнерадостности не осталось и следа.
– Не знаю, – пожал плечами Алан. – Это у родителей спросить надо. Наверное им не понравилась та поездка. Или может они мазохисты, которым нравится наблюдать за изредка проезжающими вдоль деревни красивыми машинами. Или родителям просто нравится мечтать, как было бы здорово, если у нас было еще пятьдесят овец. Видимо им такого счастья вполне хватает…
– А тебе?
«Как он не понимает?!» – покачал головой Алан, а вслух сказал:
– Мне часто снится сон, как я еду в полном жителей деревни вагоне. Поезд должен перевести нас в другое место.
– В какое?
– Не знаю… Какая разница?! – небрежно отмахнулся Алан. – Вагон-купе, но все почему-то толпятся в коридоре, безотрывно уставившись в окна…
– И что же такого за окнами? Что привлекло внимание жителей деревни?
– А вот это главный вопрос! За окнами в коридоре – на соседних путях стои́т другой поезд. Товарняк сцеплен из каких-то цистерн, контейнеров… Единственное, что удается разглядеть – перекрывающая весь обзор груда железа, и лишь изредка между сцепленными вагонами мелькают просветы – очертания какого-то большого города. Толком ничего разглядеть не получается, потому что наш поезд движется, а соседний все собой заслоняет.
И так это долго продолжается… а люди все ждут, и ждут, когда мы наконец проскочим дурацкого соседа, и сможем разглядеть пейзаж целиком. По коридору постоянно разносятся недовольные фразы: «Ну когда уже?!», «Какой длинный эшелон!», «Сколько можно?!»… Жители возмущаются, лишаясь терпенья, но ждут… и пытаются хоть что-нибудь уловить в просветах.
Мне тоже надоедает пытаться увидеть, я оборачиваюсь и вижу сквозь открытую дверь купе, в окне с другой стороны вагона открывается вид на великолепную долину, полностью заполненную сочной травой и яркими цветами, чуть дальше виднеется гладь озера. Тогда я кричу всем: «Эй! Посмотрите в другую сторону! Как там красиво!», а они так и не оторвав взгляда от товарника ругают меня: «Не мешай! Сейчас вот-вот поезд закончится, и мы увидим город нашей мечты…». Сколько бы я не кричал, сколько бы не умалял, никто меня не хочет слушать.
И только мать кидает мимолетный взгляд на чудесный вид с другой стороны, затем поворачивается ко мне и говорит: «Сынок, тише. Не мешай папе ждать просвета. Он вот-вот разглядит Город». «А ты, мам? – удивляюсь я. – Ты посмотри как с той стороны красиво!». «Тише, сынок. Тише…» – просит она, и подперев рукою голову, отворачивается к отцу.
Когда я в панике не зная как поступить оборачиваюсь, то вижу, что с другой стороны все прекрасное зеленое поле пожелтело, превратившись в осенний угрюмый пейзаж, а затем и вовсе вид затмили бесконечные вагоны.
Алан закончил говорить, а Тимур Сергеевич все молчал, совершенно растерявшись и не зная как себя вести. Он чувствовал, что вся речь Алана – эмоциональная, пронизанная болью и тяжестью переживаний – предназначалась старшему другу, а не веселому, эксцентричному учителю.
Весь класс явно был выбит из колеи. Конечно, некоторый смысл сказанного ученикам остался непонятен, но в основном каждый вполне смог уловить о чем собственно говорил их тихий, неприметный одноклассник.
Не став дожидаться какой бы то команды от учителя, Алан просто сообщил, что закончил и сел на место.
Алина сразу написала на листке «Ты чего», поставив в конце большой восклицательный знак, но Алан не стал отвечать, отодвинув листок в сторону.
– Давайте остальные домашние проверим завтра, а сейчас по плану мистер Онегин, – как-то неуверенно, словно находился в гостях, предложил Тимур Сергеевич.
Класс заполнился смесью перешептывания и шелеста открывающихся книг.Урок закончился. Ученики собирали вещи, чтобы отправится на следующее занятие в спортзал. Тимур Сергеевич подошел к Алану с просьбой задержаться. Когда все ушли, старший друг Тимур, сказал:
– Слушай, Алан… Я конечно не спец в таких вопросах и не уверен, что мои слова тебе хоть сколько-нибудь пригодятся, но все же сказать хочется. Ты это… пойми, что твои родители, как и все остальные, ни имеют к твоей жизни никакого отношения…
Алан лишь молча слушал, уставившись в пол.
– Может быть я сложно объясняю, но как могу… Твоя жизнь – это твоя жизнь. Никто и ничто не имеют права ею распоряжаться. Если твои родители в какой-то степени поставили на себе крест, и судя по всему уже давно, то это не значит, что и ты должен поступать также. Они – люди завершенные, уже полностью состоявшиеся… такие, какие есть. Они – это они, а ты – это ты. Мне кажется, если ты это поймешь, то жить станет чуть проще.
– Я считаю… – еле слышно, говорил Алан, так и не подняв взгляд, – что человек способен все изменить пока жив. Сколько бы лет ему не было.
– И я… и я так считаю! – непонятно чему обрадовался Тимур. – Даже если остался всего один день, пусть он будет прожит так, как хочется, а не как надо. Можно меняться имея всего лишь сутки… да что там!.. всего пять минут в запасе. Кто знает, может эти пять мину продлятся дольше, чем думаешь! Здорово, что ты понимаешь такие вещи, но этого недостаточно, чтобы твои близкие начали меняться. Они сами должны прийти к этим выводам…
Алан слегка кивнул.
– У нас в универе работал старый профессор, – уже более спокойно стал рассказывать Тимур. – Он читал курс лекций по религиоведению. Сам по себе дядька был интересным человеком, ни говоря уже о том, как интересно он преподавал нам занятия. Именно этот человек и стал для меня эталоном талантливого педагога. Так вот, на одной из пар профессор сказал нам интересную фразу, которая запала мне в душу и до сих пор служит путеводной звездой. Он сказал, дословно: «Боги, Высшие Силы, Вселенский разум, Природа…. Все это ноль в жизни человека. Характер равен судьбе. Если вы это поймете, то перед вами будут открыты все дороги мира!». Алан, – положил он руку на плечо другу, – Старый профессор был прав – характер действительно равен судьбе. Я это проверил на себе. Подумай, окей?
– Окей…
– А теперь иди. На урок опоздаешь, – улыбнулся Тимур.За дверью толпился младший класс, дожидаясь когда же наконец их впустят в «маленькую Англию». Дети шумели, возбужденно теснились поближе к двери. Над ними возвышалась Алина.
– Если не пошевелимся, то двойка по физре нам обеспечена, – поторопила его подруга.
– Ну и черт с ней… – махнул он рукой вяло, совсем не ускоряя шаг.
– Да что с тобой сегодня?! С Тимуром Сергеевичем ведешь философские беседы, сны дурацкие рассказываешь, забиваешь на уроки… Может случилось что? – взволнованно предположила Алина. – Что-то важное, а я и не знаю. Мы же друзья, поэтому можешь все выкладывать.
Алина шла сбоку, пристально вглядываясь в его лицо.
– Ну что, ни надумал поделиться?
– Было бы чем… Все в порядке. Просто надо немного подумать.
– Смотри сам, – явно разочарованно, пожала она плечами.
Они спустились на первый этаж, прошли по коридору до самого конца, пока перед ними не появились уже закрытые двери спортзала, что могло значить лишь одно – учитель разогнал всех по раздевалкам.
– Доигрались, – понуро вздохнула Алина, предчувствуя нагоняй от родителей за двойку.
– Забей… – Алан равнодушно отмахнулся от ее переживаний и смело, будто ему и в самом деле было плевать толкнул дверь – та с привычным скрежетом распахнулась.
Вопреки ожиданиям грозного физрука, щепетильного к опозданиям, в зале не оказалось.
– Может вышел куда? – предположила она, и не раздумываю бросилась в женскую раздевалку. Алан соответственно направился в мужскую.
Дверь открыта настежь, но как всегда в помещении без лапочки и без единого окна, света хватало лишь на освещение порожека – дальше за ним начиналась кромешная тьма, мелькали неразборчивые тени, слышался смешанный ржач и шум более десятка голосов.
– Эй, кто приперся?! – донесся из темноты требовательный, с хрипотцой голос, самый мерзкий из всех когда либо слышанных Аланом. Из миллионов звуков, сплошной какофонией витающей вокруг, Алан даже спросонья смог бы различить интонации Сосла́на. Голос заклятого врага для Алана был сродни скрежету по стеклу – раздражающий, бросающий в озноб и мгновенно вызывающий тихую ненависть.
– Это Алан, – сказал кто-то совсем рядом, но все равно невидимый.
– Заебали на лампочках экономить… – возмутилась «темнота» и судя по звуку, сплюнула на пол.
– Давай, Алаша, заходи… гостем будешь… – угрожающе дружелюбно пригласил Сос.
Только сейчас Алан понял, что все это время стоял на входе, как вкопанный, не решаясь перешагнуть через порог и доверить тело опасной тьме.
– Ты чего еще здесь?! Ну-ка, мигом переодеваться! – из-за спины заорал не пойми откуда возникший физрук. – Живо! – и толкнул Алана в раздевалку. – Кто уже готов – на выход!
Алан на ощупь нашел свободное место. Скинул с плеч рюкзак, достал из него сменку, начал стягивать одежду.
Зал был всего один, и его приходилось делить сразу двум параллельным классам. В деревенской школе учеников никогда не бывало слишком много, поэтому небольшой спортзал заполнялся как раз – все помещались, лишних не было.
Как и многие другие, Сослан приходил в школу из близлежащей деревни, что находилась в четырех километрах вниз по дороге. В первых трех младших классах Сос и Алан учились вместе, и почти сразу же невзлюбили друг друга. Однако в отличие от Сосика, Алан предпочитал просто игнорировать неприятеля, но особенно последнее время у него это плохо получалось. Лет с тринадцати Сос стал расти как на дрожжах и ввысь, и вширь, и уже к девятому классу возвышался над сверстниками на пол головы. А так как сам Алан никогда богатырскими данными не отличался, то над ним на целую голову. И конечно же Сос не преминул воспользоваться подаренными ему природой данными, используя любую возможность, чтобы выставить Алана на посмешище, унизить, а то и сделать мальчиком для битья. Насколько мог Алан сопротивлялся напору громилы, но каждое новое сражение давалось ему все сложней.
Худшие ожидания Алана сбылись, когда почти все одноклассники и пацаны с параллели вышли из раздевалки. Стоило зашнуровать кед, как перед самым носом возник еле различимый силуэт.
«Господи, хоть бы Сос сейчас меня не трогал!» – взмолился Алан, мечтая лишь об одном – чтобы ему сейчас не мешали остаться наедине с раздирающей голову болью. На сопротивление издевательствам недруга сил у него сейчас явно не хватало.
– У меня к тебе вопрос, – сказал сгусток темноты, голосом Сосика. – Как думаешь, дерьмо вкусное?
Алан обреченно выдохнул понимая, что судя по всему в покое его не оставят.
– Слушай, Сос, у меня сегодня голова болит… Давай завтра поговорим, – спокойно, как мог, сказал Алан.
– Ты мне на вопрос ответь – вкусное или нет? – с усмешкой в голосе не унимался тот, предвкушая злую шутку. Кто-то позади него сдержанно посмеивался. – Ответь на вопрос, и я отстану. Ну, вкусное?
– А ты что попробовать решил?
– Что-о-о?!! – почти закричал Сос, взбесившись от такого хамства со стороны жертвы. Он постарался схватить Алана за волосы, но промахнулся, лишь слегка задев лицо.
Сердце вновь стремительно забилось, злость мощным потоком прильнула к голове, стирая граница между болью, страхом и ненавистью.
– Да сказал же, не трогай ты меня сегодня!!! У меня голова болит!!! – заорал Алан, стремительно вскочив со скамьи, схватив темноту за грудки чтобы толкая в неистовстве, с силой прижать к стене, несколько раз ударив невидимого врага. – Хватит уже!!! Отстань!!!
Тут Алан почувствовал, как его схватили за руки и оттащили назад.
– Кто это здесь бардачит?! Дзгоев, ты что ли? – раздался голос физрука. Он пытался протиснуться между дерущимися мальчишками. – Акстись, ребятки! Спокойно… Цако́ев, живо в зал!
На выходе Сос обернулся, и злобным взглядом обшаривая темноту, коротко бросил Алану:
– После школы поговорим…
– Это я с тобой после школы поговорю! – не давая закончить угрозу, обрубил учитель.
– А что-о я такого сказал? – как ни в чем не бывало, с детским наивным удивлением, протянул Сосик.
– Марш в зал! – рявкнул учитель, после чего силуэт загораживающий свет исчез, прихватив с собой еще пару выскользнувших фигур.
Конечно же, ни в чем разбираться учитель не стал, потому что знал – бесполезно. Многолетний стаж работы в школе на практике показал, что следуя своим «пацановским принципам», парни попадают в неприятности, из которых потом бывает очень тяжело выпутаться, но все равно посвящать старших в свои проблемы они не станут.
Алан же ничего не собирался рассказывать точно не из-за каких-то там не им придуманных «правил чести». Он просто был уверен, что в этом нет смысла. Ну, расскажет он учителю о постоянных нападках Цакоева. Ну, проведут с ним «воспитательную» беседу. А дальше что?! Сос только сильнее разозлится, исподтишка причиняя еще больше вреда. Смысл жаловаться?! Поэтому Алану и оставалось со всем разбираться самому. Взрослые великие теоретики, могут прочитать нотацию, рассказать как правильно, и как надо, а стоит делу дойти до реальной помощи – пользы ровно ноль.
– Что с тобой сегодня, тихоня? – спросил у Алан физрук. – То тебя не видно, не слышно, словно и не существуешь вовсе. То в раздевалке такое учиняешь…
– Голова болит, – буркнул Алан.
– Опять?! – тихо вздохнул учитель. – Тогда толку от тебя на уроке. Переодевайся обратно. Посидишь возле меня, на игру посмотришь.
Учитель выпустил Алана из тисков своих рук, а сам вышел в зал:
– Все строиться! Цакоев, сюда подошел!
Алан послушно напялил на себя школьную одежду, предварительно стянув спортивную форму.
Выйдя в яркий, по сравнению со склепом-раздевалкой спортзал, он подождал пока глаза привыкнут к свету, и отправился на скамью, рядом с учителем. Цакоев же, как ни в чем небывало бежал вместе со всеми по периметру зала делая вид, будто Алана и вовсе не существует.
Как и большинство недалеких людей, Сос был до поразительного предсказуем. Почему-то глупцы держатся за свои привычки с особым упорством. Намеренное безразличие к Алану и сдержанность, лучше всяких слов говорили о серьезности намерения отомстить выскочке.После короткой разминки учитель скомандовал натягивать сетку. Несколько парней ожидавших приказа сразу же кинулись разматывать волейбольную сеть, разравнивать ее, цеплять к крюкам. Когда зал был разделен на две части, ученики быстро поделились на две команды.
Физрук отправился в тренерскую, где хранились все мячи и мелкий спортинвентарь. Только тогда Сос не сдержался и изменил своему хладнокровию, мельком скользнув взглядом по сидевшему с закрытыми глазами, устало привалившись к холодной стене, объекту насмешек. Сам Алан этого не увидел, а скорее ощутил тошнотой, как Сосик смотрит на него и ухмыляется.
«После школы поговорим…»
– Одно и тоже… Задолбал! – зачем-то прошептал Алан.
– Мяч! – крикнул учитель, и в ту же секунду короткие громкие хлопки разнеслись по залу. Алан приоткрыл один глаз, чтобы убедиться – так и есть, к ученикам подпрыгивая и перекатываясь, несся баскетбольный мяч.
Еще одна загадка жизни Алана – почему в их школе играют в волейбол баскетбольным мечом?! Почти у каждого ученика трофеем от такой забавы хотя бы один палец был вывихнут, губа разбита в кровь, не говоря уже о бесчисленных ушибах, синяках и ссадинах. Ладно больно, но ведь и глупо – на соревнованиях по волейболу, изредка случавшихся между соседними школами, «дети баскетбольного мяча» на могли даже толком гол забить. Они все время попадали в аут, привыкнув к более тяжелому мячу и не умея правильно рассчитывать силы.