В поисках рая

Шпакович Ольга

А потом я вернулась в Россию. Почему? Ну, во-первых, дела в моих имениях требовали моего присутствия. Во-вторых, и это, наверное, основное – хотелось проверить свое могущество, проверить – правда ли, что нет пророка в своем отечестве? Искусить православных казалось мне труднее, а значит, интереснее. Захотелось новых вершин, новых достижений… Петербург меня встретил морозами, снегом в лицо, черными днями – стояла середина зимы, темнело поздно, тусклый свет еле теплился несколько часов и угасал, придавленный темнотой почти полярной ночи… Несколько месяцев – и в столице у меня также появились свои ученики. Это оказалось нетрудно – скучающая светская публика падка на экзотику, а я как раз и явилась такой экзотикой для жаждущего новых впечатлений Петербурга. Я приехала

как раз после падения какой-то богатой дамы, когда уже и косточки все ей перемыли, и каждый камень в нее бросил, некоторые не один… Меня стали наперебой приглашать в салоны, все хотели видеть мои сеансы, стоило мне появиться в публичном месте, как вокруг меня образовывалась толпа… Особенным успехом пользовались спиритические сеансы, когда мы вызывали духов умерших. Во время сеансов на меня работала, конечно, сама обстановка. Представь себе – в ожидании начала общество проводит время за светской беседой в гостиной. Пьют чай с восточными сладостями, до которых я большая охотница. Беседа течет неспешно, и говорят о делах обыденных, однако на лицах присутствующих видишь отпечаток внутреннего напряжения. Все ждут. И все знают, что ждут. Но вот наступает долгожданный час: ровно в полночь раздается мелодичный звон: бом, бом, бом… Общество затихает, а как только бой часов замирает в тишине, все поспешно встают и, с напряженными и озабоченными лицами направляются в соседнюю комнату. Там – темнота. Слуга вносит канделябр, тени от мерцающих огней мечутся по стенам… Общество рассаживается вокруг стола, и начинается действо. Поначалу я использовала свое умение чревовещать, дабы создать видимость присутствия среди живых людей душ умерших. Однако с удивлением открыла для себя, что все прекрасно идет само собой. Люди слышат голоса, возбужденно обсуждают услышанное, дамы теряют сознание, но, разумеется, лишь на миг, чтобы не пропустить самое интересное. Мужчины многозначительно переглядываются… Забавно. Случались и смешные эпизоды. На сеансе один важный граф, чопорный и неприступный, которого все уважали и несколько побаивались, вдруг возомнил, что в прошлой жизни он был венецианской проституткой. Он жеманничал, хихикал и, задирая старческие ноги в полосатых рейтузах, хвастался своими красными кружевными чулками. Да, есть что вспомнить… Впрочем, кончилось все конфузом: церковь обвинила меня в ереси, светские власти – в мошенничестве, и меня сослали в Сибирь. Я ужасно обрадовалась – уж там-то меня еще не было! Правда, путешествие было очень утомительным. Тащились до Урала почти месяц. Когда переваливали через Большой Камень, я думала, что там меня уж точно ждет конец света. Какие-нибудь чудеса вроде людей-великанов, незнакомой природы. А оказалось, что за Уралом – та же Русь, те же бескрайние степи, березки, родной, привычный глазу пейзаж. Только деревеньки стали попадаться реже. Хотя избы сибирских крестьян, я заметила, более добротные, чем у расейских… По Сибири тащились еще месяц. И наконец приехали в Барнаул, где мне и предстояло пережить мое заключение. Приятно поразило то, что Демидовская площадь и главная улица города – Петропавловская, напоминают Петербург. В миниатюре, конечно, и более скромный, но все же… На Демидовской площади – дома в стиле классицизма с колоннами, на Петропавловской улице – дома, как бы перетекающие один в другой. Да и Демидовский столп хоть и не Александрийский, но… И общество я застала там вполне сносное. Дамы одеты по последней парижской моде, в домах – клавесины, богатые библиотеки, изящные предметы роскоши. Так что я и в провинции устроилась со вкусом. А слава уже летела впереди меня.

Я сняла пять комнат в доме на Петропавловской улице, рядом с аптекарским парком. Пусть меня лишили доброго имени, но мои богатства остались при мне. А потому первым делом я позаботилась о том, чтобы создать вокруг достойный меня интерьер. Я не равнодушна к Востоку, а потому свое жилище я превратила в маленькое подобие сераля. В течение нескольких дней у меня перебывал весь местный свет. Дамы, прежде чем войти в гостиную, чтобы лицезреть меня, закатывали глаза и украдкой вдыхали нюхательную соль. Мужчины смотрели на меня с восторгом. Я уже стала лелеять надежду на интересную интрижку. Сама я, в свою очередь, нанесла визит губернатору. Он жил в прекрасном даже для такого глухого местечка доме, больше похожем на средневековый замок. Думала ли я, что этот дом станет моей могилой и тюрьмой для моей души? Однако по порядку. Губернатор – пожилой, седовласый, но по-прежнему интересный, породистый мужчина, принял меня благосклонно. Он попросил, чтобы я рассказала ему о своем учении. Я рассказал кое-что. Он заинтересовался. И захотел пройти первую ступень. Поскольку занять себя мне было решительно нечем, я с удовольствием стала заниматься с ним. Однако с первых же сеансов стало ясно, что у этого с виду спокойного, уверенного в себе, сильного человека, на душе неспокойно, смутно, по ночам его преследуют кошмары. Вот тут-то и всплыли наружу все его грехи, да что там грехи – преступления: убийства, предательства… Он не ходил в церковь, и не облегчал душу на исповеди. Он признался мне, что такому уважаемому, авторитетному человеку не пристало унижаться перед священником, рассказывая о своих грехах. «Как можно, – говорил он, – священник на меня смотрит подобострастно, кланяется чуть не до земли, а, узнав обо мне все, он меня презирать будет!» Одним словом, гордыня. Вникнув же в мое учение, он стал истовым моим поклонником. Он всем взахлеб рассказывал, что наступает новое время, которое требует нового учения, новой религии, а христианство годится только для старух, да для народа, который в силу своего невежества не сможет понять изысков нового откровения. Мои сеансы помогли ему, излив мне душу, он стал более спокойным, умиротворенным, взгляд – более ясным. Понятно, что во мне он души не чаял. Этот важный сановник готов был край моего платья целовать. Он дарил мне драгоценности, выписывал для меня редкие цветы и растения, сладости, изящные и дорогие безделушки. Как-то раз он напрямик спросил, что он может для меня сделать. Я осмелилась и заявила ему, что лучшее, что он может сделать для меня – это выхлопотать помилование. Признаюсь, мне изрядно наскучило сидеть в глуши. Губернатор, однако, очень резко возразил мне, что никуда он меня от себя не отпустит. О! Дело здесь было вовсе не в любви мужчины к женщине! У него, кстати, оказалась премиленькая молодая супруга… Так вот, дела обстояли гораздо хуже: освобождая человека от беспокойства, исцеляя его душу, я стала единственным человеком, посвященным в его тайны, единственным, кто знал все о его злодеяниях. Таких людей так просто от себя не отпускают. Я боялась, что, почувствовав душевное облегчение, он просто уничтожит меня за ненадобностью. Я знала, на что способен этот страшный человек, так как знала о нем все! Например, о том, что в подвалах его дома-крепости находятся казематы, куда люди губернатора сажают неугодных ему. Я знаю, что заключенных там пытали и даже казнили без суда и следствия. Можно сказать, что тот, кто попал туда, мог попрощаться с белым светом… Однако я отвлеклась. Итак, губернатор стал таким ярым поклонником моего учения, что не только оказывал мне покровительство, но и стал поощрять мою деятельность. И, разумеется, он настоял, чтобы семинары по спиритизму, гипнозу, а также прохождения ступеней, проходили в его доме. А коли сам губернатор заразился моим учением, то стоит ли удивляться, что все сливки местного общества валом повалили в его дом, на мои занятия. Кто-то по простоте душевной посчитал, что если такой умнейший человек уверовал в это, то надо и им приобщиться к неведомой истине. Кого-то привлекала экзотика, все эти вызывания мертвых, колдовство, гипноз… Кто-то таскался к нам от скуки…Много было и таких, которые просто пытались делать карьеру. Однако у нас появилась и оппозиция. Несколько очень религиозных горожан. Фанатики. Такие во времена реформ патриарха Алексия предпочитали ссылку богатству. Оппозицию возглавил местный священник – отец Арсений. Губернатор был человек страстный и прямолинейный. Увлекшись моей философией, он стал ее горячим проповедником, стал вступать в дискуссию с отцом Арсением.

Конец ознакомительного фрагмента.