В поисках Рейчел Уоллес

Паркер Роберт Б.

Урод положил правую руку мне на плечо и оттолкнул меня на пару метров.

– Пошел вон отсюда, а то мы из тебя все дерьмо выбьем, – сказал он.

Двигался он медленно. Я показал ему дважды прямой левый, а затем провел хук справа – раньше, чем он успел поднять руки. Он уселся в снег.

– Неудивительно, что твоя физиономия так пострадала, – посочувствовал я. – У тебя плохая реакция.

Под носом у урода появилось маленькое пятно крови. Он вытер его тыльной стороной ладони и поднялся на ноги.

– Ну теперь ты получишь, – проговорил он.

Джордж попытался неожиданно схватить меня, и я врезал ему по горлу. Он опрокинулся назад. Оставшиеся двое прыгнули, и мы втроем повалились в снег. Кто-то ударил

меня в висок. Я просунул пальцы под чей-то нос и рванул вверх. Владелец носа вскрикнул отболи. Джордж пнул меня в ребра ботинком со стальным носком. Я откатился, ткнул наугад кому-то в глаза и вскочил на ноги. Урод провел серию хороших ударов, когда я двигался мимо него. Если бы я шел ему навстречу, он сбил бы меня с ног. Один из них прыгнул мне на спину. Я вытянул руку, схватил его за волосы, нагнулся и дернул, используя его инерцию. Он перелетел через мое плечо и ударился спиной о парковую скамейку. Урод ударил меня сбоку в челюсть, я качнулся. Он снова ударил меня, я откатился в сторону и налетел на Джорджа. Тот обхватил меня обеими руками, пытаясь удержать. Тогда я поднял кулаки на уровень его ушей и с двух сторон ударил его по голове. Он хрюкнул, резко ослабив зажим. Я освободился, но кто-то ударил меня чем-то потяжелее кулака, в голове у меня зашумело, в глазах поплыли красные пятна, и я упал.

Когда я открыл глаза, то обнаружил, что на ресницы налип снег, похожий на большие кристаллы соли. Никаких звуков, никакого движения. Затем как будто кто-то стал принюхиваться. Я взглянул налево и сквозь тонкий слой снега разглядел черный нос с тонкими розовыми ноздрями. Этот нос обнюхивал меня. Я чуть приподнял голову и выдохнул. Нос отпрянул.

Он принадлежал собаке, понятливому молодому далматинскому догу, который стоял, припав к земле, чуть вздернув заднюю часть и неуверенно помахивая хвостом.

Поднять голову мне было слишком тяжело. Я положил ее обратно в снег. Дог приблизился и снова обнюхал меня. Я услышал, как кто-то зовет: "Диггер!" Собака переступила с лапы на лапу.

Кто-то снова закричал:

– Диггер! – и собака убежала.

Я глубоко вздохнул. Вздох отозвался болью в ребрах. Я выдохнул, потом снова вдохнул, медленно подтянул руки под себя и оттолкнулся, встав на четвереньки. Голова у меня закружилась, я почувствовал, как желудок напрягается, – и меня вырвало, отчего ребра снова заболели. Я еще немного постоял на четвереньках, свесив голову, как загнанная лошадь. Глаза стали видеть чуть лучше. Я уже мог разглядеть на снегу отпечатки собачьих лап, ножки парковой скамейки. Я дополз до нее, оперся и медленно поднялся. В глазах снова потемнело, потом четкость зрения постепенно вернулась. Я вдохнул поглубже и почувствовал, что немного крепче держусь на ногах. Аллея была пуста. Далматинец убежал уже далеко вперед вместе с какими-то мужчиной и женщиной. Снег там, где я стоял, был притоптан. Вокруг – множество пятен крови. "Понтиак", который стоял через улицу, перед домом Манфреда, исчез. Я потрогал рот левой рукой. Губы распухли, но зубы целы. Нос, кажется, тоже в порядке.

Я встал со скамейки и сделал шаг. Ребра ныли. Голова раскалывалась. Мне пришлось переждать секунду, пока слабость пройдет, прежде чем идти дальше. Я потрогал затылок. Он распух и был мокрым от крови. Я взял пригоршню снега со скамейки и приложил к распухшему месту. Потом сделал еще шаг и еще. Я был на верном пути. До моей квартиры было три квартала – один по Марлборо-стрит, два – по направлению к Паблик-гарден. Я решил, что к закату солнца точно доберусь.

Но я добрался задолго до заката. Еще до полудня я вошел и закрыл за собой дверь. Потом принял две таблетки аспирина, запил их стаканом молока, сварил кофе, добавил в него добрую порцию ирландского виски, ложечку сахара и выпил, одновременно раздеваясь. Потом осмотрел себя в зеркале в ванной. Один глаз заплыл, нижняя губа вздулась, на затылке кровоточащая шишка, а на боку – огромный синяк. Но ребра, по-видимому, целы, и, в сущности, повреждения были скорее поверхностными. Я долго стоял под горячим душем, потом надел все чистое, выпил еще кофе с виски и приготовил себе на обед две отбивные из ягненка. Я съел их с черным хлебом, потом выпил еще кофе с виски и прибрал в кухне. Чувствовал я себя отвратительно, но все-таки я был жив, а после четвертой порции кофе с виски и отвращение несколько подрассеялось.

Я заглянул в спальню, посмотрел на кровать, подумал, как хорошо было бы прилечь на минутку, и решил этого не делать. Я достал револьвер, покрутил барабан, удостоверился, что все работает нормально, сунул его обратно в набедренную кобуру и вышел из дома.

Три квартала до Манфреда я прошел намного быстрее, чем двигался в обратном направлении за два часа до этого. Не очень бодрым, зато твердым шагом я шел вперед.

21

Когда я позвонил, к двери подошла мамаша Манфреда. Это была худая невысокая женщина в прямом платье в полоску и белых тапочках, в одном тапочке было прорезано отверстие, видимо, чтобы не натирало большой палец. Бе волосы были коротко подстрижены, и выглядело это так, будто их подрезали перочинным ножом. Лицо у нее было маленькое, а все черты будто съехались к середине. И никакой косметики.

– Добрый день, мэм, – поздоровался я. – Скажите, пожалуйста, Манфред Рой дома?

Она тревожно посмотрела на меня.

– Он обедает, – ответила она глубоким грудным голосом.

Я одной ногой перешагнул порог квартиры и продолжил:

– Я с радостью подожду здесь, мэм. Скажите ему, что у меня хорошие новости о Спенсере.

Она продолжала стоять в дверях. Я чуть дальше продвинулся в квартиру, она чуть отступила.

– Кто там, ма? – крикнул Манфред из другой комнаты.

– Какой-то человек говорит, что у него хорошие новости о Спенсере, – отозвалась женщина. Я ласково улыбнулся ей, как старый добрый приятель.

Манфред вышел из дверей справа от меня. За пояс у него была заправлена салфетка, на верхней губе блестели капельки молока. Увидев меня, он остановился как вкопанный.

– Хорошие новости заключаются в том, что я не слишком пострадал, приятель, – произнес я. – Разве это не здорово? Манфред сделал шаг назад:

– Я ничего не знаю об этом, Спенсер.

– О чем? – спросила его мать. Я прошел мимо нее.

– О чем, Манфред? – спросил я. Его мать все еще держалась за дверную ручку.

– Я не имею никакого отношения к тому, что вас избили.

– Что вам здесь нужно? – воскликнула миссис Рой. – Вы сказали, что у вас хорошие новости. Вы солгали, чтобы войти сюда.

– Правда, – ответил я. – Я солгал. Но, если бы я не солгал, вы бы меня не впустили и мне пришлось бы ломать вашу дверь. Я решил, что лучше солгать.

– Не угрожайте моей матери, – вмешался Манфред.

– Не буду. Я пришел угрожать тебе, Манфред.

– Манфред, я вызываю полицию, – заявила миссис Рой и направилась на лестничную площадку.

– Нет, ма, не надо, – остановил ее Манфред. Миссис Рой встала в дверях и посмотрела на него. В глазах ее читалось страдание.

– Почему не надо вызывать полицию, Манфред?

– Они не поймут, – ответил Манфред. – Он наврет им, а они поверят, и у меня будут неприятности.

– Вы что, от ниггеров? – обратилась она ко мне.

– Я представляю женщину по имени Рейчел Уоллес, миссис Рой. Бе похитили. Мне думается, ваш сын кое-что об этом знает. Я говорил с ним вчера и сказал, что зайду сегодня. А нынче утром четверо мужчин, которые знали, как меня зовут, и, видимо, узнали меня по описанию, припарковали машину у дверей вашего дома. Когда появился я, они меня избили.