В поисках себя. История человека, обошедшего Землю пешком

Беливо Жан

В кафе неподалеку от Брюсселя я собирался отправить этот ответ Люси, как вдруг получил от нее срочное сообщение. И хотя мы с ней говорили только вчера, но…

Я открыл письмо.

Мой отец умер.

Это произошло вчера вечером, 10 сентября 2006 года.

Время остановилось. Той ночью я очень долго не мог собраться с мыслями, лежа в палатке и не чувствуя ни звуков, ни запахов, ни пробирающего насквозь холода. Я вернулся обратно к дороге, ничего не видя в густом тумане, и сам для себя абсолютно потерянный. Длинные баржи на канале Виллебрук, который связывает Брюссель с Шельдой, напоминали тонкие серебристые стрелы. Подъемный мост искрился золотом в лучах солнца. Я вспомнил, как однажды отец рассказал мне историю: случайный прохожий предсказал ему, что его сын однажды перейдет земной шар — как будто пройдет по золотому мосту. Сегодня, далеко в Канаде, мама положит останки моего отца в землю… А меня не покидает странное чувство, что сейчас он шагает рядом со мной. Я помню, что всего год назад говорил с ним из Александрии, это был наш последний разговор. «Мне недолго осталось, — сказал тогда отец. — И когда это случится, я не хочу, чтобы ты возвращался ради каких-то моих костей. Продолжай идти! А я наконец смогу к тебе присоединиться. Я ведь всегда мечтал именно об этом, а не о том, чтобы гнить тут на больничной койке…»

И вот теперь я взял своего отца и повел за собой, в сторону Голландии. Я говорил с ним точно так же, как мой сын разговаривал со мной на дорогах Шотландии. Твое здоровье, отец! Мы с тобой ничего друг другу не сказали, но я знаю, что между нами нет никаких запретных тем, и моя внутренняя свобода стала твоей.

За тебя, отец!

Маленькая лошадка

2 октября 2006 — 19 ноября 2006

Германия

— Почему немцы меня невзлюбили?

— Не бери в голову! Они тебя просто не замечают, ты же знаешь. Просто не замечают!..

В тесном кафе в самом центре Ильцена в Нижней Саксонии мы вместе с Терри поджидаем, когда откроются магазины. Мы познакомились только вчера в зальчике центра для нищих и бездомных. Он читал роман Томаса Манна, я только не разобрал, какой именно. С тех пор как я попал в Германию, мне часто приходилось ночевать в этих чистеньких центрах, которые организованы по принципу семейных пансионов. В госпиталях, у пожарных или в полицейских участках меня прогоняли, потому что у них не было возможности оказать мне посильную помощь.

— Сейчас осень, понимаешь, — Терри будто бы извиняется на тот случай, если я сочту его сограждан негостеприимными чурбанами. — Люди рано возвращаются с работы и уже не выходят никуда. А если бы ты попался им на глаза, они обязательно пригласили бы тебя в дом…

Этот удивительный маленький человек с утонченными манерами все время прячет под всклокоченной бородкой меланхолическую улыбку. Я так и не решился узнать, откуда он, его застенчивость не позволяет задавать вопросы частного характера. Единственное, что удалось выяснить, — он немало путешествовал, поскольку умудрился детально расписать мне особенности системы социального обеспечения, позволяющей ему выживать. К примеру, в США нет единой государственной системы помощи бездомным, зато такие структуры есть в каждом штате и городе. Здесь же все наоборот: бродягами занимаются соответствующие компетентные службы.

— Единственная моя проблема — это туалеты. Банально, но факт: надо платить пятьдесят центов, чтобы справить нужду. Так что приходится искать кусты поближе к железной дороге…

По его удрученному тону я догадываюсь, что для него это довольно унизительное испытание, гораздо страшнее, чем голод, безработица и статус бездомного. В наиболее развитых обществах, к сожалению, самое обидное скрывается в мелочах. Глядя, как он удаляется от меня, придерживая левой рукой свои не по размеру огромные штаны, я и сам чувствую себя глубоко несчастным. У меня ноют ноги, моя видавшая виды запыленная колясочка жалобно скрипит на городских мостовых — еще бы, ведь она прошла всю Африку! Однако скоро нас поджидает самый большой и приятный сюрприз: всего через несколько дней в Гамбурге я увижусь со своими детьми. Я ничего не сказал об этом Терри, как будто счастья этой встречи, которого я толком и не заслужил, следует стыдиться.

По крайней мере одно я знаю точно: надо поберечься. И потому решаю слегка изменить маршрут. В Санкт-Петербург я не пойду. Я сам себе кажусь слишком старым, чтобы остаться один на один с лютой зимней стужей в Дании, Швеции, Финляндии… После Берлина я сверну на юг, прямиком в Турцию, — пойду туда через Дрезден, через Прагу, через Грецию. Будет холодновато, но по крайней мере снега удастся избежать. И тогда я вернусь домой через пять лет, как планировал… Как по красной ковровой дорожке, я шагаю вдоль густых лесов и дорожек для велосипедистов. Иногда случается ночевать в местных тюрьмах — самых чистых из всех, что я когда-либо видел. А еще под мостами или просто под кронами деревьев, и всякий раз сердце мое ликует от ожидания предстоящих встреч. Как тут не помянуть добрым словом заботливых сотрудников приютов для бездомных, которые меня принимают на ночлег в разных городках и поселках, всячески холят и лелеют. Эти добрые люди — из тех же служб, что пожарные, полицейские и сотрудники социальной сферы — принимают меня с особым теплом, стараясь подыскать подходящее жилье. В их организациях я встречаю ту же четкую структурированность, что читал во взгляде моего приятеля-бродяги Терри. Я все время чувствую, как опекает меня, словно свое неразумное дитя, эта Германия, такая по-отечески строгая и по-матерински заботливая одновременно.

^{Германия}

Мой сын Томас-Эрик, влюбленный в эту страну, насквозь пропитался ее «правильной» культурой, и я очень рад за него. Когда мы наконец встречаемся, меня поджидает сюрприз — великолепная новенькая коляска и обновленный гардероб, подарок от известного немецкого магазина. Берлин я рассматриваю глазами своего сына — молодого и восторженного, восхищенного этим артистическим котлом, в котором он живет. Он рассказывает мне о том, как художники сквоттерствуют, как устраивают свои вернисажи, как, зная кодовое слово, проникают на подпольные вечеринки на востоке столицы. Сын с восторгом говорит об искусных мастерах, которые, чтобы отточить свои навыки, обходили всю страну, затрачивая на это путешествие три года и еще один день. С собой они брали только одну дорожную сумку и жили очень скромно, за счет того, что сами создавали и продавали, — да еще на подаяния, полученные от добрых людей. Он показывает мне обломки Берлинской стены, покрытые граффити всевозможных цветов, — будто каждый искал здесь местечко, чтобы оставить собственное послание миру. И наконец 30 октября мы садимся в поезд, который отвезет нас в Гамбург, куда прилетят мои близкие.

Через огромные стекла в зоне прилетов я вижу, как моя дочь Элиза-Джейн ведет навстречу нам по коридору щупленькую девочку, которую тянет к земле непомерно большой рюкзачок. Моя пятилетняя внучка Лори вся одета в розовое. Я присаживаюсь на корточки, и она принимается меня разглядывать, поначалу недоверчиво. Она медленно приближается, и мне наконец удается перехватить ее мрачноватый взгляд. Я ласково, очень осторожно прикасаюсь к ней… Она кажется такой крошкой, что я даже боюсь обнять ее, чтобы ничего не поломать. Но вдруг она сама прыгает ко мне на шею, и я, будто сквозь туман, откуда-то издали слышу, как смеется ее мать Элиза. Она хохочет! И хохотать она теперь будет во все горло, не переставая, на протяжении последующих восьми дней! Прижимая мою малышку Лори к сердцу, я думаю о французе по имени Мишель Хьюз из Экс-ан-Прованса, моем ангеле-хранителе, который сделал возможной эту встречу. Мишель так часто бывал в разъездах, что прекрасно знает, какова она — боль долгих расставаний. А еще у него такое доброе сердце, что он еще до нашей с ним встречи решил подарить мне свидание с моей семьей. Когда шесть месяцев назад я прибыл в его дом, меня там уже ждала Люси. Мою историю Мишель прочел в каком-то журнале, попавшемся ему на глаза в одном из путешествий. Статья его тронула, и он решил подарить мне целую неделю счастья и любви. Он никак не мог смириться с мыслью, что я еще никогда не виделся со своей внучкой. В этом он сам признался мне однажды вечером. Он так великодушен, этот чудесный Мишель, что просто оплатил моим близким трансатлантический перелет.

И вот в этот день, 30 октября, полулежа между чемоданами на полу гамбургского аэропорта, я почувствовал, как меня накрыло волной любви. Все последующие дни мы изредка выбирались из квартирки Томаса-Эрика, чтобы наскоро полюбоваться красотами Гамбурга. Но я смотрел только на своих любимых детей и на внучку, говорил только с ними и только о них, будто мне позволили припасть к драгоценному источнику неиссякаемой любви. Много часов мы играли вместе с малышкой Лори, валяли дурака, смеялись, ничего не делали. Мы кормили ее маленькую игрушечную лошадку и совсем не задумывались о том, что с нами будет завтра. Я так остро скучал по детству моей маленькой внучки, которое пропустил, но не сожалел ни о чем ни секунды. И когда нам все-таки пришлось сказать друг другу «до свидания», я уносил с собой в сердце крошечный кусочек этого беззаботного детства, а еще — ту самую маленькую лошадку Лори, которую я прикрепил к ручке своей коляски. Она так и проедет со мной до самого конца.

Средний Запад

20 ноября 2006 — 6 марта 2007

Чехия, Австрия, Словакия, Венгрия,

Сербия, Македония, Греция

Это край меда и крови. Земля встреч, обменов и путешествий между Западом и Востоком. Крошечный перешеек суши с богатейшими равнинами и скалистыми горами, за многие века приютивший стольких переселенцев, что все уже позабыли, кто же здесь был первым. Регион войн и страданий на перекрестке миров, смесь народностей и культур, рассыпанных, будто конфетти. Я ничего раньше не знал о Балканах… История хлынула на меня мощным потоком, швырнув мне прямо в лицо все кровопролитные войны, которые здесь велись во имя мира. Однако мир в понимании одних превращается в ад для других. Ведь сам феномен понятия «мир» не должен смешиваться с такими ощущениями, как жажда власти или страх смерти. Зимой 2007 года, оказавшись в Сербии, я узнал, что на земле есть такие места, где, наверное, больше никогда не вспомнят, что такое настоящий мир.