В поисках себя. История человека, обошедшего Землю пешком
Шрифт:
на флажке с эмблемой Квебека, украшающем мою коляску, и наконец удрученно качает головой:
— Вы не сможете так запросто войти внутрь. Сначала придется обратиться в консульство своей страны…
И вся моя уверенность мгновенно испаряется. Я далеко от дома, в самом сердце огромного незнакомого города, заметно исхудавший, уставший, и даже не знаю, где сегодня остановиться на ночлег. Проделав неблизкий путь вплоть до Рокфеллеровского центра на Манхэттене, я предстаю у дверей канадского консульства все в том же нелепом наряде. Придя в замешательство и приняв меня за обычного бродягу, сотрудница консульства предлагает мне билет на автобус до Монреаля, чтобы я мог вернуться домой, но, видя мою настойчивость, все-таки хватает телефонный справочник и добывает адрес религиозной общины, готовой приютить меня на ночь. В церкви Святого Жана-Батиста, в почти отшельнической атмосфере, мне предоставляют очаровательную комнатку, где я проведу целых девять дней, соображая, как же просочиться через заветную ограду и попасть в здание ООН, чтобы рассказать там о своем походе… Тщетно.
Утром 11
10
Один из районов Нью-Йорка, самый удаленный от центра города.
Моя дорога пролегает через целую вереницу очаровательных деревушек, благоденствующих среди бархатных лесов, уже выкрашенных в сочные цвета осени. Наступает новый вечер, и, не зная, где искать ночлег, я просто продолжаю свой путь, не сбавляя шаг. Представьте себе: все тело ломит от усталости, а я пристально всматриваюсь в безмятежные окна в надежде увидеть включенную настольную лампу или голубой отблеск работающего телевизора. Чувствую упадок сил — что я вообще здесь делаю?! Голодный, с ноющим коленом, бессмысленно топаю по миру как сумасшедший, хотя достаточно сесть в ближайший самолет. Завтра я бы мог быть уже дома, обнять мою любимую Люси… Но эта мысль тотчас тащит за собой следующую: едва я вернусь обратно, придется искать работу. Уже сам по себе этот факт терзает и мучает меня. Либо одни неприятности, либо другие — и я все-таки принимаю решение продолжать путь. Бреду до самой темноты и наконец добираюсь до окрестностей Филадельфии, главного города в штате Пенсильвания. Здешний пригород, довольно бедный и угрюмый, пересекаю, борясь с ощущением, будто топаю по двору исправительной колонии. Добрые люди дают мне бесплатный совет: «Не поднимай ни на кого глаз, а наручные часы от греха подальше припрячь в карман!» Но приближается ночь, и я должен найти ночлег. Спрятав коляску позади какой-то церквушки, предпринимаю небольшое путешествие вдоль окрестных домов и флигелей, выстроившихся друг напротив друга. Окна прочно заделаны мощными металлическими решетками. На порог меня никто не пускает: я слышу, как перед моим носом в замочных скважинах то и дело скрежещут ключи. Оставаться здесь совершенно невозможно!
Отправляюсь дальше и по пути встречаю группу молодых людей. Они окружают меня и пытаются спровоцировать на драку, толкая и пиная мою коляску. Разозлившись, думаю, что хорошо бы сейчас ответить силой на силу, агрессией на агрессию — но дело в том, что я не выношу насилия. Нужно научиться избегать подобных ситуаций в будущем, отмечаю я про себя. Пройдя еще немного, спрашиваю у идущей мне навстречу пожилой пары, где можно остановиться на ночлег. Растерянно вытаращив на меня глаза, они отвечают:
— Ни в коем случае не оставайтесь здесь: ночь на дворе! Рискуете не дожить до утра! Одна дама преклонных лет любезно провожает меня до ближайшего монастыря, но
никого из сестер там не оказывается. А сама мадам уезжает из города на несколько дней… Полиция до этих районов не добирается, не говоря о такси. Кажется, выхода нет! У подъезда местной пиццерии примечаю в сумерках мужчину и обращаюсь к нему.
— Выход у тебя только один, — резюмирует мой новый советчик. — Продолжай идти на юг еще порядка десяти километров. Не останавливайся! Ступай быстро и ни с кем больше не заговаривай. И да хранит тебя Господь!
После этих слов мной овладевает животный страх. С примесью адреналина. Я непременно должен отсюда выбраться!
Спустя два часа, после настоящей гонки, я оказываюсь в комфортабельном районе симпатичных особнячков и садиков. Делаю остановку, чтобы перевести дух. «Наконец-то я вижу Соединенные Штаты», — отмечаю про себя. Действительно страна контрастов, жители которой, однако, способны объединиться во имя истинных ценностей. И в то же время в этой стране, признанной одной из величайших демократий мира, люди настолько парализованы страхом, что готовы забаррикадироваться и изолироваться от остального мира. Пожалуй, чтобы осознать всю громадность нашей планеты, мне нужно научиться приручать характер больших городов, а не довольствоваться духом добрых деревушек. Покидая Филадельфию, я пересекаю мост и вдруг оказываюсь в плену коварного лабиринта автострад, второстепенных дорог и трасс,
С огромным облегчением выбираюсь за город. Стараясь убедить себя, что любое ниспосланное мне испытание, в сущности, оборачивается бесценным жизненным опытом, клянусь, что больше не повторю таких глупых ошибок. Но, понимая, что в пути мне предстоит увидеть местечки, где живут куда более бедно, вновь поддаюсь приступу тоски и паники. Если даже от Филадельфии меня бросило в холодный пот, как же я переживу встречу с Буэнос-Айресом, Тегераном, Дели? Голос моей благоразумной Люси из телефонной трубки наставляет: «Прекрати рассуждать! Думай о цели своего пути — только это имеет значение!» Она абсолютно права, вне всяких сомнений. А в чисто практическом смысле у меня появился прекрасный повод для радости: на двенадцать долларов я умудрился продержаться больше недели! Американцы умеют делать всякие необъяснимые глупости, почему-то приводящие их в восторг — так что меня теперь каждый день обязательно кто-нибудь назовет Форрестом Гампом и щедрой рукой протянет купюру-другую. Ну что ж, по крайней мере, я даю этим людям повод для добрых дел, которые им ничего, в сущности, не стоят…
Между тем мое собственное положение довольно противоречиво. Я бессознательно привык жить в безопасности, а теперь эта привычка мешает продолжать мою рисковую авантюру. И я панически боюсь допустить ошибку…
Несколько ночей я вынужден провести в лесах под открытым небом, и страх доводит меня до нового бзика. Это просто какая-то пищевая мания! Я ловлю себя на том, что высматриваю на обочинах всякие отходы: стеклянные и пластиковые бутылки, фантики от конфет, коробки из-под печенья — вокруг их полным-полно, — и всякий раз приостанавливаюсь посмотреть, не осталось ли внутри чего-нибудь съестного. Главное — не начать побираться по помойкам. О эти мерзкие, гадкие выброшенные вещи! Огрызки, ошметки, обломки досок, банки, склянки… Какая жуткая грязища. Да, а еще монетки! Я охочусь за центами и долларами, поблескивающими на асфальте, и, признаться, это сильнее меня. В проблеске здравого смысла я сознаюсь самому себе, что переборщил с инстинктом самосохранения — и сейчас этот инстинкт непроизвольно «сдетонировал». Но так я приспосабливаюсь к новым реалиям. И действительно, через некоторое время психоз пропал. Правда, ему на смену пришел новый.
Итак, как же сделать, чтобы о моем марше мира заговорили везде? Острая необходимость найти подходящего спонсора уже замучила меня. Люси по-прежнему тратит уйму усилий, чтобы убедить журналистов писать о моем путешествии, и всякий раз, приходя в очередной город, я заглядываю в какую-нибудь местную редакцию. Как только я провозглашаю благую цель путешествия: «Во имя спасения детей!» — взгляды тотчас смягчаются, слащавые речи текут рекой: «Как прекрасно то, что вы делаете!», «Вы возвращаете нам надежду», «Какой вы молодец!» — и так далее и тому подобное. Но я уже не жду благосклонности от людей и почти отчаялся отыскать спонсора или мецената своего «марша мира»… Кое-какие надежды я все еще возлагаю на Вашингтон, где меня ждут старинные знакомые нашей семьи, работающие в СМИ. В самом конце сентября, в гостеприимном доме Ги, моего давнего друга, за бокалом хорошего вина мы обсуждаем причины, побудившие меня тронуться в путь… Ги внимательно слушает и даже пытается меня утешить, но ничего не делает для того, чтобы помочь. А несколько дней спустя пишет моей Люси письмо, которое окончательно расстраивает меня. Ги сделал вывод, что мой замысел — обойти земной шар — отнюдь не в новинку и не в диковинку. Хуже того: он посмел усомниться в моей честности! «Жану нечего сказать о многих вещах, — написал он. — Например, о том, как малолетние дети вовлекаются по всему миру в вооруженные конфликты и столкновения. Он решил совершить это путешествие по личным причинам, а не по тем, о которых всем рассказывает. Если посол мира заявляет, что у него есть благая цель, он обязан в этой цели досконально разбираться! В противном случае он просто прикрывается благими намерениями. Но есть и хорошая новость: никогда не поздно действительно начать интересоваться этой проблемой».
После таких известий я решаю на несколько дней спрятаться в собственном мирке и, ночуя в лесной глуши, отказываюсь с кем-либо видеться. Что если мой друг прав? Вдруг я действительно неискренен? Ведь поначалу я отказывался придумывать для себя цель. Я в ней не нуждался — нуждалась скорее Люси. Ей это было нужно, чтобы пережить мое отсутствие, придать хоть какой-то смысл безумной затее и превратить ее в некий общий для нас с ней проект, оправдывающий жертву длиной в десять лет… Пожалуй, Ги справедлив. Я не имею права пользоваться великодушием людей, стремящихся поддержать меня. Отныне для того, чтобы нести людям надежду, я обязан во что бы то ни стало проникнуться идеей защиты детей. Легко сказать! Как это сделать? Однажды утром вместе с первыми лучами рассвета, пробивающимися сквозь листву, на меня снисходит долгожданное озарение. Не стоит выдумывать какую-то цель. Я просто должен радоваться тому, что буду добрым, справедливым, безупречным; буду поступать согласно принципам толерантности, которые сам же и проповедую. Сам стану воплощением мира, которого так желаю всем детям планеты. И, пробуждая в себе эти новые чувства, я, быть может, передам их кому-то еще, если этот кто-то захочет последовать за мной…