В поисках Сэма
Шрифт:
– Адамус?!
Снова мамин голос, но уже не из домофона.
Обхожу панель связи и сквозь ворота в отдалении вижу, как мама бежит от нашего дома на холме. На ней сарафан, она наряжается в него, когда что-нибудь печет. Мама бежит босиком. Бежит ко мне.
В ярости? Негодовании? Напрягаюсь в ожидании.
– Адам!
– кричит мама, приближаясь все ближе и ближе, ее босые ступни шлепают по асфальту. Не успеваю я ничего понять, как она распахивает калитку для пешеходов и, заключив меня в объятия, с рыданиями прижимает к себе.
– Мой милый мальчик, мой погибший
Я в тихом шоке. Мама встречает меня не со злобой. А с любовью.
Глава 5
Я сижу на диване в нашей гостиной и потягиваю лимонад, который принесла мне мама. Она трещит без умолку, и я благоразумно ее не перебиваю: мне необходимо прощупать почву, выяснить, что тут произошло без меня, прежде чем излагать свою историю.
– А ведь я им не поверила, - говорит мама, сидя рядом и положив руку мне на колено.
– Просто не могла поверить и все.
Отхлебываю еще лимонада, тяну время. Не поверила им насчет чего?
– Они все мне рассказали, и умом я понимала, что все это правда, но все равно не верила… я была уверена, что на самом деле ты не умер.
Ааа. Вот она о чем.
– Я всегда знала, что ты не создан для открытых сражений. Я тысячу раз говорила твоему отцу, что тебе больше подходит роль тактика, но он ни за что не хотел нарушать обычаи и настоял на том, что мы будем относиться к боевым и стратегическим навыкам одинаково. На войне должны сражаться все. Но когда он сообщил мне, что тебя убили, что эти мерзкие лориенцы сбросили тебя с крутого обрыва… я поняла, что сбылись мои худшие опасения.
Голова кругом. Вообще-то, в овраг меня скинул мой сводный брат, причем под одобрительным взглядом моего отца. Никакие лориенцы меня не убивали, наоборот, я принял их сторону.
– Они сказали, что повсюду тебя искали…
Ложь. Они бросили меня подыхать.
– … что они были убиты горем не меньше меня…
Ложь, ложь, ложь.
– Но им так и не удалось отыскать твое тело, и у меня появилась надежда. Сердце подсказывало, что ты выжил.
Мама снова меня обнимает. И мне требуются все мои силы, чтобы принять ее объятия, не выдав при этом бурлящие во мне чувства. Я-то ожидал, что по возвращении домой буду встречен могадорской расстрельной командой, а вместо этого меня принимают, как павшего солдата.
– Нет… - Его голос. Мы с мамой синхронно оборачиваемся - в дверях, с разинутым от шока ртом, застыв, стоит отец.
– Он вернулся!
– радостно восклицает мама.
– Наш мальчик жив!
Ни разу в жизни не видел Генерала, потерявшего дар речи. Но, тем не менее, вот он - слишком ошеломлен, чтобы вымолвить хоть слово.
В тот же миг на меня сходит озарение. Отец обманул маму. И всех могадорцев тоже. Защищал ли он так свое самолюбие или боялся запятнать свой генеральский авторитет, или и то и другое вместе?.. В общем, он состряпал для меня почетную кончину. Так что никто, кроме отца (и Ивана, где-бы он ни был) не знает, что я восстал против могадорского дела.
У меня считанные секунды на то, чтобы интерпретировать ошеломленное молчание отца в свою пользу и сыграть
Вскакиваю с дивана и обнимаю его.
– Отец, я жив.
– Ощущаю, как всё его шести с половиной футовое (195 см) тело деревенеет от отвращения, но как ни в чем не бывало продолжаю свою игру.
– Я вернулся.
Рассказываю им историю своего возвращения в Эшвуд. Как меня вымыло на берег со дна оврага, как меня спасли местные, как я восстанавливался в лагере гуманитарной помощи. Незначительно искажаю правду, описывая моих друзей-людей наивными дурачками, вру, что намеренно манипулировал добротой Элсвита, дабы добраться сюда. Короче, изображаю себя верноподданным могадорцем, которым более не являюсь… но в целом, эта версия, весьма близка к правде. И я знаю: это именно то, что им нужно услышать.
– Я должен был вернуться, чтобы вас увидеть, - говорю я под занавес.
– И продолжить служение делу.
Заставляю себя смотреть отцу прямо в глаза. Мне стоит огромных усилий не уклоняться от его взгляда, как и отцу требуется вся его воля, чтобы не перемахнуть через журнальный столик и не удавить меня прямо на месте.
С кухни доносится звонок таймера духовки. Извинившись, мама встает и, бормоча что-то насчет моего героического и отважного спасения, уходит на кухню проверить, что там сготовилось.
– Так что… - обращаюсь к отцу, ожидая его реакции.
Без слов он бросается ко мне, сгребает в кулак футболку и поднимает меня в воздух. Я болтаюсь в его крепкой хватке в нескольких дюймах от пола.
Его лицо с каждой секундой багровеет от злости.
– Объясни-ка, почему я не должен сломать тебе шею прямо сейчас?
– Ты же не хочешь, чтобы правда выплыла наружу и все узнали, как я тебя подвел, иначе бы не стал всем врать.
– Перекрученный ворот футболки начинает пережимать кислород. Но я заставляю себя говорить: - Как ты уговорил Ивана сохранить твой секрет?
Отец игнорирует мой вопрос.
– Ты жестоко ошибаешься, если думаешь, будто, используя это против меня, сможешь как-то себя обезопасишь. Если я тебя сейчас убью, единственный, кому мне придется рассказать правду - это твоя мать.
– Генерал яростно меня встряхивает.
– Ей придется это принять. У нее нет выбора.
Сердце уходит в пятки: отец не шутит. Он может меня убить. Хочет убить.
Быстро меняю тактику, надеясь, что еще не все потеряно.
– Генерал, простите меня.
– Выпустив на волю царящий внутри меня смертельный ужас, выдавливаю из себя якобы слезы раскаяния.
– Мне очень, очень жаль.
Генерал взирает на меня с удвоенным презрением: вид лебезящего о спасении своей шкуры сына вероятно так же противен ему, как и мое восстание против своих. Моя новая тактика не менее рискованна, чем предыдущая - отец так же легко может убить меня из чувства омерзения, как и из-за гнева.
Но я продолжаю дальше. Отступать уже поздно.
– Я обманул твои ожидания, подвел свой народ. Я трус. Я не способен на убийство. На поле боя… я не выношу кровопролития.
Отец разжимает кулак с зажатой футболкой, и я падаю на пол.