В поисках убийцы
Шрифт:
— Не был? — спросил Пафнутьев.
— Нет. Садись пить чай! Ну что, много денег истратил?
— Не без этого. Неловко вернуться с пустыми руками.
— Ну, ну, балуй ее!
Пафнутьев улыбнулся.
— Люблю я ее, Борис Романович, — сказал он прочувствованным голосом. — Кажется, что нет на свете лучше девушки, чем она, а жена будет на славу.
— Ну, мир и любовь! Э… а вот и Алехин!
Раздался слабый стук в дверь, и в номер скользнул Алехин. Он снял шапку, пальто, поежился, подул на руки и потом поздоровался с Патмосовым и Пафнутьевым.
— Согреться хочешь, Константин Иванович? —
— Если позволите, то с удовольствием. Промерз, продрог, устал как собака.
— Ну, ну… Позвони-ка, Сенечка!
Пафнутьев нажал кнопку звонка и приказал:
— Подайте водку и отбивную котлету! Скорее!
Алехин закурил папиросу и начал свой рассказ:
— Инженер, который был препоручен мне Семеном Сергеевичем, прямо пошел в ломбард. Я — за ним. Там он заложил браслет с рубинами и золотые часы с бриллиантами, денег получил семьсот тридцать рублей.
— Не дурак! — усмехнулся Патмосов. — Дело обделывает.
— После того он взял извозчика и проехал к Филиппову. Там позавтракал.
— Он почему-то любит Филиппова, — сказал Пафнутьев. — Сергей Филиппович там же встретил его.
— Завтракал он бульоном с пирожками.
— Брось! — махнул рукою Патмосов. — Ты еще будешь рассказывать, что он пил и ел, сколько заплатил. Короче! Видался он с кем-нибудь или нет?
— Нет, один сидел, поел скоро, потом взял извозчика и поехал. И уж ехал-ехал… Господи Боже мой! В самый конец Большой Дмитровки, а потом повернул в проулочек; есть там тупичок такой и церковь Спиридония, а подле меблированные комнаты Колчина, называются «Китай-город», грязные, так, средней руки. Большею частью на сутки сдают.
— Ну, ну…
Патмосов насторожился. Пафнутьев смотрел на Алехина горящим взглядом.
Тем временем принесли водку и котлету.
Алехин жадно набросился на еду и продолжал рассказывать:
— Вошел он туда и пробыл, надо быть, часа два, потом вышел оттуда с дамой. Последняя под вуалем и, видно, не совсем здоровая — шла, опираясь на его руку. Опять сели на извозчика и поехали в трактир "Трехгорный".
— Знаю! — и Патмосов кивнул головою.
— Там обедали. После он даму завез опять в «Китай-город», а сам отправился к себе. Я сейчас у этого Колчина — я его знаю — справку навел. Сказывает, госпожа Васса Алексеевна Томилина, вдова статского советника. "Часто, — говорю, — инженер у нее бывает?" — "Почитай каждый день. Приехал и привез ее, сам уехал, а потом постоянно у ней бывает". — "И подолгу у ней сидит?" — "Как придется; случается, что и до полуночи".
Патмосов кивнул.
— Колчина этого знаешь, говоришь?
— Очень хорошо.
— А кто у него в номерах служит?
— Коридорный Егор.
— Горничные есть?
— Две, — ответил Алехин, кончив с едой и закуривая папиросу.
— Вот что, Алехин, — обратился к нему Борис Романович, — перво-наперво скажи Колчину, что ему хорошо заплатят. Пусть он возьмет на место этого Егора нового коридорного, которого ты приведешь. Это — раз! А потом правдами и неправдами пусть освободит комнату рядом с этой Томилиной. Скажи, заплачу вдвое, а для чего — не сказывай.
— Слушаю, Борис Романович, все понимаю, — твердил
— Ну, вот. А теперь с Богом! Получи свое! — Патмосов дал агенту десять рублей и прибавил: — Завтра утром все это ты мне состряпай.
— Непременно, будьте спокойны! Алехин пожал руки, оделся и вышел.
— Золотой человек, — сказал Патмосов, — если бы не пьяница.
— Очень старательный, — добавил Пафнутьев. — Ты займешь номер — это так. А кого в коридорные поставишь?
— Тебя, Семен, вот кого! Ты за коридорного мужика денька два поработаешь, а я — барином: будешь мне сапоги чистить и самовар готовить.
— Идет! Я для своего дорогого тестюшки все готов, — и Пафнутьев засмеялся. — А как ты думаешь, птицу поймали?
— Я уверен, что дело у нас в кулаке. — Патмосов поднял руку и сжал кулак. — Теперь только схватить вовремя — и шабаш!
XIX
У СЛУХОВОГО И ЗРИТЕЛЬНОГО ОТВЕРСТИЯ
Пройдя путь от официанта в ресторане «Прага» до хозяина меблированных комнат, Колчин был хитрый мужичонка. Что ему за дело до господских затей? Лишь бы платили денежки. И он тотчас согласился на предложение Алехина; поморгал красными, воспаленными веками, подергал седую козлиную бороденку, подтянул штаны и рассудил:
— Что же, Константин Иванович, сделайте ваше одолжение! Мужика тащите, я с него только пять рублев в день возьму и ничего спрашивать не буду, а что до комнаты, так я сейчас жильца высажу, а часика через три милости просим. У меня тут шантрапа такая живет — не то художник, не то праздношатай; уйдет и целый день шаты шатает, а деньги платить — когда три рубля, когда два. Сейчас попрошу его о выходе. — И он направился к двери, за которой жил бесшабашный художник.
Алехин приехал в "Большую Московскую" гостиницу к Патмосову довольный.
— Милости просим, Борис Романович, часика через три, а вы, Семен Сергеевич, сейчас!
— Превосходно! — обрадовался Пафнутьев. — Вы мне, Константин Иванович, записочку к Колчину дайте, я и пойду. Потому мне отсюда переодетым идти неловко, а в таком виде, пожалуй, в коридорные не возьмут.
— Ты, значит, сейчас отправишься, а я с Константином Ивановичем попозднее. Все-таки и мне принарядиться надо, — заметил Патмосов.
Красивый и расторопный мужик вышел из Пафнутьева. Он надел смазные сапоги, ситцевую рубашку, а поверх нее жилетку с серебряной цепочкою и пиджак. Припомаженные волосы гладко лежали по обе стороны пробора, и простое, открытое русское лицо как нельзя более подходило к его роли. Колчин, встретивший его, усмехнулся в бороденку и сказал:
— Пять рубликов с вашей милости, а вы будете на кухне будто всякую работу справлять.
— Знаю, знаю, — ответил Пафнутьев. — А жить где?
— А тут, на кухне, — пояснил Колчин. — Только, опять, простите, ваша милость, мне иногда и покричать на вас надо.
— Сделай такое одолжение! — засмеялся Пафнутьев. — Ну, здесь, значит, и жить? Да? Ну, так получи вперед! — добавил он, передавая двадцатипятирублевку Колчину, вследствие чего тот сразу проникся к нему глубоким уважением. — Сейчас, значит, нет никакой работы?