В поисках Золотого тельца
Шрифт:
Вполне приличный дом, двухэтажный, из красного кирпича, но рядом за высоким забором возвышался белоснежный особняк с пузатыми колоннами, на фоне которого дом Штольца выглядел убого.
Облачившись в костюм, я направился к дому. Бурмака остался в машине. Я предложил ему пойти со мной, но он пробурчал нечто неразборчивое и, открыв ноутбук, позабыл о моём существовании.
На звонки в дверь долго никто не реагировал, но что-то мне подсказывало – хозяин где-то здесь. И моя интуиция меня не подвела.
Я заглянул за дом.
– Плавней движения, плавней… Нинель, локоть ниже… Рита, не прикрывай ей грудь… Плавней движения…
Глядя на целующихся девиц, я подумал: «Хорошо, что Седой этого не видит, а то свалился бы в обморок; объясняй потом, что он у меня бесконечно чувствительный».
Никто не обращал на меня никакого внимания, пришлось откашляться и подать голос:
– Прошу прощения, могу я видеть господина Штольца?
Голый старик прекратил съемку и обернулся ко мне.
– Я Штольц.
Кивнув, я чуть было не ляпнул:
– А могу я видеть господина Штольца одетым?
(Откуда во мне вообще берётся желание всё испортить неуместной подчас иронией?) Но вместо этого я сказал:
– Простите, что прерываю вашу семейную фотосессию, но, как говорил один мой хороший знакомый, вначале дела, затем тела. Я от Аркадия Романова. Привёз вам приглашение на юбилей. Ваш друг просил вручить лично в руки. Я бы мог поручить это дело своим мулатам, но решил не упускать возможности получить удовольствие от знакомства. Я ведь наслышан о вас от Аркадия Романова, наслышан.
«Господи, что я несу?»
– Весьма рад, - сказал Штольц и, нисколько не смущаясь своей наготы, протянул мне руку. – Виталий Карлович.
Я немедленно ответил на рукопожатие:
– Бендер-Задунайский.
Пока он рассматривал приглашение, я спросил, продолжая откровенно любоваться обнажёнными барышнями:
– Фото на паспорт?
Девицы захихикали. Штольц рассеянно сообщил:
– Да… У меня осенью выставка в Москве…
– Так вы фотохудожник! – воскликнул я. – Весь мир в объективе! Как назовёте этот цикл? «Девочки с персиками»?
– Скажите, любезнейший, - обратился ко мне Штольц, - тут не указана форма одежды…
В конце фразы притаились вопросительные интонации…
– Не указана, - согласился я, - но из этого не следует, будто она не нужна… Я думаю, господин Штольц, с одной стороны - форма одежды произвольная, но с другой стороны - день не совсем обычный… Всё-таки такая дата… Будут гости… Как говорил другой мой хороший знакомый – рецидивист и гопник по кличке Солнечный – встречаю по одёжке, а провожаю без неё».
– Слушайте, - прервал меня Штольц, - а ведь я вас узнал. Это ведь вы снимались в одном юмористическом шоу.
– Да нет, - говорю, - не в одном.
– Но это ведь вы участвовали в исторических скетчах?
– К сожалению, я.
– Почему к сожалению? Шоу было смешным…
– Смешное шоу – смешные деньги.
– А разрешите вас, - попросил Штольц, с воодушевлением потрясая фотоаппаратом, как снайпер винтовкой, - разрешите вас запечатлеть!
– Только мысленно. Я не готов, да и лицо будет блестеть от пота. В следующий раз обещаю. Вся моя героическая фактура будет в вашем распоряжении. А теперь позвольте откланяться. Честь имею.
Резко кивнув, я неловко и практически беззвучно щёлкнул каблуками своих растоптанных штиблет. Словом, эффектного ухода не получилось.
Уже в машине, вновь раздевшись до пояса, высунув разгорячённую голову в окно навстречу потоку ветра, я сказал Бурмаке, вернее прокричал:
– Первый тайм мы уже отыграли. Лёд тронулся! И господа присяжные вместе с ним!
– Чего? – спросил хмурый Бурмака.
– Ничего, - сказал я. – Продолжение этого богомерзкого фарса следует…
Я радостно улыбнулся, а солнце весело сияло мне в ответ.
Часть вторая
Глава 1
Ничего интересного за последующие полторы недели не произошло.
Я снёс в ломбард свои золотые украшения: цепочку с крестиком и перстень. Вырученные за них деньги давали мне возможность продержаться до получения гонорара. (Интересно, какова этимология слова «гонорар»? Есть ли какая-нибудь связь слова «гонорар» со словом «гонор»? Например, чем больше гонорар, тем больше гонора. Хотя я, кстати сказать, из-за своего гонора столько раз просирал возможность поработать за хороший гонорар.)
Все свои силы я отдавал безделью. Целыми днями в основном валялся на диване, смотрел телевизор, перечитывал Ильфа и Петрова и писал банальные стихи на городские темы.
«Было так: я полюбил официантку.
Каждый вечер в ресторан к ней приходил.
Выпив чаю, оставлял на чай двадцатку,
Но ни разу с нею не заговорил».
Страсть к сочинительству – самая ранняя и до сих пор непреодолимая из всех моих страстей. Стихи я начал писать, когда ещё и писать-то толком не умел. Я был уверен, что стану знаменитым поэтом. Или клоуном. Как видите, я ближе ко второму, чем к первому.
«Не поверите, я робкий по натуре.
Хоть любого мужика могу избить,
Но вот с барышней де-факто и де-юре
Я стесняюсь – не могу заговорить».
Несмотря на всю бесполезность моего сочинительства в практическом смысле – я ведь даже в самых смелых мечтах не рассчитываю на то, что мои стихи могут принести мне славу или деньги – я дорожу этой страстью за доставляемое удовольствие от самого процесса сочинительства.
«Но однажды я на свой на день рожденья,
Выпив два по сто, включил режим «быка»: