В последнюю очередь
Шрифт:
– Только что опять совершен налет. У нас на путях.
– Что взяли?
– В том-то и дело, что глупость какую-то. Партию пишущих машинок. Что они с ними делать будут? Машинка - вещь заметная и громоздкая.
– А может, главное было совершить налет, а не брать что-то?
– Демонстрация? Неуловимый Семеныч продолжает действовать? Вполне возможная вещь. И почерк схож.
Помолчали, подумали, не глядя друг на друга. Внезапно Саша помечтал вслух:
– Как только кончится война - сразу же в институт.
–
– поинтересовался подполковник.
– В педагогический.
– А у нас педагогикой заняться не желаешь?
– Так вам же мои методы не подходят.
– Нашим методам мы тебя научим, дело не особо хитрое. Нам позарез нужны люди с чистой и твердой совестью. Люди, не устающие бороться за правду.
Саша заглянул в усталое лицо подполковника и виновато спросил:
– Я сильно напортачил?
– Есть самую малость, - улыбнулся подполковник.
– Ну а теперь...
– После головомойки, добавил Саша, а подполковник продолжил:
– Ну а теперь после головомойки, вернемся к нашим баранам...
– и сам же прокомментировал: - Ах, как было бы хорошо, если наши клиенты были баранами! Но они не бараны... Сегодня я нарушил свои же инструкции по необходимости, Саша. Мы проверили всех по твоему списку, а ты должен знать результаты проверки.
– Кого-нибудь зацепили, товарищ подполковник?
– Семеныч твой у нас в картотеке нарисован еще с двадцатых годов.
– Неужто он?
– Вроде бы да. Но, понимаешь, ощущения у меня, что мелок он для такого наглого и страшного разворота.
– А Сергей?
– глухо спросил Саша.
– Одинцов-то? Одинцов есть Одинцов. С ним полный порядок. Если можно так сказать про человека, жизнь которого висит на волоске.
– Я не имею права не сказать о нем, но мне очень не хотелось вставлять его в этот список. А теперь я рад, что он чист.
– Подожди радоваться. Его домохозяйка и сожительница Клава работает на железнодорожном телеграфе нашей дороги, капитан.
– А если просто совпадение?
– У Клавы нет родственников в Болшеве. Она сирота.
– Так кто же, кто был наверху?
– Узнаем, капитан, через неделю. Через неделю в Истру поступит информация о таком грузе, что они все вылезут на него. Запомни: ровно через семь дней - наша главная операция. Ты - со стороны.
– А раньше нельзя?
– Мышеловка должна быть без дыр. А у меня нет людей, капитан. Только через неделю обещали дать.
– Это все понятно. А что мне семь дней делать?
– Деньги еще остались? Ну и гуляй на них!
– Вот такую работу люблю!
– восторженно объявил Саша, пожал подполковнику руку и, выскочив из "эмки", закричал, подражая женскому голосу: - Алик! Домой!
Итак, отсчет от второго. Долго они шли, эти майские семь дней. Они медленно тянулись потому, что от каждого из них ждали победы. И каждый день
Долго шли, эти семь дней, прежде чем дойти до прохладного утра девятого.
Ловкая, складная, нестарая еще женщина в железнодорожной форме - из тех, которых называют самостоятельными, - торопясь, почти бегом вошла в подъезд дома два "а", пробежала по коридору, поставила фанерный чемоданчик на пол и заранее приготовленным ключом открыла дверь.
Саша спал. Скрутив одеяло жгутом, скомкав подушку, спал, недовольно нахмурив лоб, израненный мальчишка. Спал солдат.
Женщина вошла на цыпочках, осторожно пристроила чемодан, села рядом с кроватью на стул, предварительно положив пистолет на стол, и долго-долго смотрела на Сашу. Разглядела уродливый шрам на левой, более тонкой руке, потрогала его осторожно, а потом вдруг стремительно приникла щекой к откинутой ладони правой.
Саша терпел такое недолго: жалко застонав во сне, он выдернул руку, повернулся лицом к стене и натянул одеяло на голову. Женщина улыбнулась и встала со стула. Увидела на спинке другого стула новый Сашин пиджак, пощупала материю и озабоченно счистила ногтем только ей заметное пятнышко.
Вспомнив важное, женщина раскрыла платяной шкаф и, сняв с плечиков китель, рассматривала награды, а рассмотрев, повесила обратно. Вдруг она кинулась к окну, и с ненавистью содрала полуспущенную бумажную штору.
С облегчением вздохнув, женщина воткнула в розетку штепсель громкоговорителя, и черная тарелка извергла из себя неистовый фанфарный марш. Женщина вернулась на стул у кровати, мягко и решительно тронула Сашу за плечо:
– Вставай, сынок, Победа!
Саша перевернулся на другой бок, открыл глаза и, не удивляясь, узнал радостно и спокойно:
– Мама!
Уткнулся носом в материнские колени и затих. Мать гладила его по растрепанным волосам и плакала. А марш гремел, сотрясая тарелку, гремел, сообщая всем о том, что завтра - нет, сегодня!
– начнется новая прекрасная жизнь.
Фанфарный марш продолжался. Они вышли во двор. Мать крепко держала под руку сына, отмеченного высокими наградами Родины. Она гордилась им. И люди, которые в этот ранний час вышли из отдельных клетушек для того, чтобы объединить маленькие радости каждого в необычайной силе величия общую радость, понимали ее и, не завидуя, восхищались матерью и сыном.
Объявился Алик. Он был рядом с ними, но в то же время в стороне. Он понимал, что не имеет права на их торжество. Кто-то крикнул отчаянно озорным голосом: