В последнюю очередь
Шрифт:
Она промахнулась на несколько сантиметров: дыша бензинным перегаром, нос машины скользнул по Сашиному бедру и с треском сокрушил забор.
Выигрывая время, Саша кинулся в обратную от автомобильного разворота сторону - картофельным полем к Инвалидному рынку. Полуторка неистово взвыла, развернулась и помчалась за ним.
Саша успел добежать до рядов. Петляя между ними, он стремился к кирпичным палаткам, которых не сокрушить. Полуторка разломала один ряд, отодвинула другой, пошла на третий, мучительно ноя.
Саша
Полуторка безжизненно стояла среди раскрошенных рядов. Быстрыми неуловимыми перебежками Саша приблизился к ней и замер. Тишина была всюду, тишина. Резким движением Саша распахнул дверцу. В кабине, упав головой на рулевое колесо, сидел человек. Саша осторожно тряхнул его за плечо, и он откинулся на сиденье. С ножом в горле лежал перед Сашей мертвый Пуха-Артур.
– Я же предупреждал тебя, Артур, - грустно сказал Саша и нажал на клаксон. Машина пронзительно заплакала.
Саша спрыгнул на землю и, услышав трель далекого сторожевого свистка, зашагал к Кочновскому переулку.
– Да заходи ты, заходи!
– говорил Сергей. Он стоял на крыльце старого неказистого домика, по ночной прохладе зябко перебирая босыми ногами. Был он в белой рубашке и подштанниках - в исподнем.
– Руки бы помыть, - сказал Саша и двинулся в свет. Сергей вошел за ним в крохотную переднюю, увидел Сашину окровавленную руку и спросил спокойно:
– Ты кого-то убил?
– Меня чуть не убили, - ответил Саша, заметив в углу подвесной рукомойник и таз под ним, потянулся туда и торопливо забренчал металлическим соском.
– Но ты убил того, кто хотел тебя убить?
– Нет!
– злорадно заорал Саша - и потише: - Полотенце где?
– Ну и слава богу!
– успокоился Сергей и, сняв с гвоздика висевшее перед Сашиным носом полотенце, протянул ему.
Саша вытер руки, попросил:
– Водки дай.
– От тебя и так несет.
– Водки дай!
Поняв, что спорить бесполезно, Сергей толкнул дверь в комнату.
Невеселый, но по-своему богатый посадский уют: буфет с темно-зелеными в пупырках стеклянными дверцами, громадный диван с надсаженной полочкой и зеркальцем, комод красного дерева, явно приобретенный по случаю, и массивный дубовый стол под зеленым в оборках абажуром.
Стоя у стола, их ждала сожительница Сергея Клава, одетая уже, прибранная.
– Готовь на стол, - приказал ей Сергей. И Саше: - Садись, рассказывай.
Сам стал неспешно одеваться. Саша рассказывал:
– В Шебашевском меня хотели машиной задавить. Сантиметров на пять промахнулись. Потом, как за зайцем, по всему Инвалидному рынку гонялись. Только там меня хрена догонишь. Когда они это поняли, машину бросили. А в машине паренька
– Дела, - констатировал уже одевшийся Сергей, следя, как Клава ставила на стол миску с капустой, стаканы, хлеб, бутылку водки.
– Да ты того паренька знать должен. Пухой кличут.
– Как же. Холуй Семеныча.
– Сергей в догадке вскинул голову. Семеныч?
– Вряд ли. Я его у "Астории" обрубил, а сам на попутке добрался.
– Ну, а если его машина поблизости ждала?
– Все может быть, - согласился Саша. Помолчали.
Хас-Булат удалой!
Бедна сакля твоя!
– раздался вдруг сверху неверный, колеблющийся голос. Пели в мансарде, куда прямо из комнаты вела крутая лестница.
Песня звучала как волчий вой, вой смертельно раненного волка. И лихость в ней предсмертная была, и отчаяние, и надежда неизвестно на что, и забытье. Там, наверху, пел человек, потерявший все и выплескивающий в этой странной песне последнее свое человечье.
Саша, вскочив, отпрянул к стене, требовательно спросил:
– Кто там?
Сергей захохотал, засмеялась мелко и Клава.
– Клавдия, иди успокой его.
– Клава стала подниматься наверх, а Сергей объяснил: - Батя ее там. Приехал сегодня с Болшева, ну и выпил лишнего. Заснул вроде, а теперь, видишь, проснулся.
– Всего-то я бояться стал.
– Саша жалко улыбнулся и вернулся к столу.
– Руки тебе оторвать за этот мешок с рисом!
– коротко сказал Сергей. Саша промолчал: говорить было нечего. Спустилась Клава.
– Прямо как ты, Саша, - Сергей вилкой выдернул из непочатой бутылки залитую сургучом картонную пробку, налил стакан, протянул Клаве.
– Отнеси.
– А мне пить что-то расхотелось, - признался Саша. Клава пошла наверх. Сергей проводил ее взглядом.
– Ты, верно, крупную шайку тронул, Сашок. Как ни охраняют пути, все равно чуть ли не каждую ночь грабят. Умело орудуют, нахально. На днях вагон американской тушенки, говорят, распотрошили. А ты понимаешь, что такое по сегодняшний день вагон тушенки? Надо полагать, и мешок твой с рисом - оттуда. В милицию обратиться надо.
Саша поднял голову, криво усмехнулся.
– То-то и оно, - продолжил Сергей.
– Замазался ты.
– Артура жалко, - вдруг сказал Саша.
– Какого еще Артура?
– раздраженно удивился Сергей.
– Ты себя жалей, Сашок.
– Его папа с мамой Артуром назвали. А на рынке он под кликухой ходил. Ай ты Пуха, Пуха!
– Еще тебе кого жалко? Может, Семеныча?
– ядовито поинтересовался Сергей.
– Нет, Семеныча мне не жалко, - рассеянно ответил Саша.
– Ты о себе думай! Как жить будешь, куда пойдешь? Дорожек, тропинок, тропочек перед тобой - не перечесть. А жизнь одна. Выбирай, Сашок, дорогу, выбирай!