В постели с Президентом
Шрифт:
Я говорю — «Вроде бы мы договорились не пользоваться мобильниками».
Он, типа — «А, да, точно, прости» — и выбегает вдруг наружу. Мужественным своим шагом. Все женщины в кафе посмотрели ему вслед. Он тут же вернулся обратно и сообщил, что у него нет мелочи. Меняет доллар у бармена и опять выскакивает на улицу. Через три минуты возвращается, дрожа. Я говорю — «Что случилось, Винс?» Он говорит — «Меня ищут федералы».
Тут только до меня доходит, что маньяки, которые за нами гнались давеча, могли быть федералы, а не мафия. Когда мы от них убежали, они могли подумать, что именно Винс — убийца, или что-то в этом роде. Не мафия — федералы. Надо же. Да, хороши дела, ничего не скажешь. То есть, они конечно не думают, что именно он убил, но может думают, что он кого-то нанял, а теперь, когда мы от них ушли, подозревают Винса и меня в каком-нибудь безумном заговоре. Это плохо, поскольку в городе нашем если кто-то втемяшил себе что-то в голову, какую-то идею, так уж не выбьешь, поскольку идеи в наше время редкость, столько кретинов вокруг. Я утешаю Винса как могу, и мы с ним выходим на улицу и я заставляю его
Это наводит меня на разные мысли. Я незаметно стираю сообщение и слушаю дальше. Остается еще девять сообщений, и я щелкаю пальцами, чтобы Винс дал мне монетку — кончается оплаченное время. В основном сообщения глупые и скучные, вроде предложений денег и любви, и есть одно от матери Винса, которая ноет и ноет бессвязно, пока автоответчик не отключается, но старая сука звонит еще раз и продолжает ныть. За ее нытьем следует сообщение страховой компании, которая предлагает невероятные скидки, и я запоминаю название, чтобы в будущем рекомендовать эту компанию моему брату Нилу, которого в данный момент судит его бывшая оксфордская подружка, чью машину он разбил в лепешку на подъезде к Кёльну, Германия. Какого [непеч. ] он делал в Кёльне, Германия я даже думать не хочу — продавал наркотики, изучал язык, какая разница. Я велю Винсу идти обратно в кафе и ждать пять минут, и он подчиняется и уходит — это здорово, мне нравится. Я звоню бруклинскому мафиозо и говорю с ним очень вежливо (на него производит большое впечатление мое официальное принстонское произношение). Я говорю ему, что действую от лица Винса, и что никто не обратится к властям, если они (бруклинцы) оставят Винса в покое на пару недель. Он говорит, что ему нужно передать это вышестоящим. Я говорю ему, что он может передать это хоть [непеч. ] Президенту, если это сделает его счастливым, и вешаю трубку.
Иду в кафе и говорю Винсу, что он должен ночевать у меня, и сегодня, и завтра, и может быть послезавтра, и вообще долгое время. Он говорит, что не хотел бы меня затруднять и стеснять своим присутствием, поэтому в конце концов мне приходится ему сказать, что дело не имеет отношения к его мужской гордости и достоинству и прочему [непеч. ], но является всего лишь мерой предосторожности, и он должен рассматривать эту меру как способ уберечь своих детей, и вскоре он соглашается — и я бы не сказала, что сама идея ночевки в моей квартире ему неприятна. Он не трус, но в справочнике боксера не написано, что осторожность есть явление постыдное. Мы снова выходим на улицу, ловим такси, и через десять минут прибываем на Вест Сайд, и я провожу Винса мимо портье, у которого отвисает челюсть. Ух ты, думает портье. Я ему подмигиваю — будто мы с ним состоим в заговоре, и наконец-то я поймала ничего не подозревающего Винса, и веду его, главный трофей, домой, так что дело сделано, радуйся.
Время все еще не очень позднее. Винсу неловко, и он начинает подозревать, что, может быть, я имею на него виды и у меня есть особые планы по поводу сегодняшнего вечера, что правда — и не только сегодняшнего вечера, но, в основном, сегодняшнего, поскольку благоразумной приземистой девушке вроде меня следует такими вещами заниматься постепенно, поступательно, плавно, чтобы птичка из клетки не выпорхнула, или как там в поговорке — я вечно путаю поговорки — но постоянно, не откладывая. Винс не знает, чем ему себя занять, но в конце концов замечает телевизор и думает, что теперь он спасен. Он хватает дистанционное управление и начинает смотреть какой-то негритянский комедийный сериал, и вскоре начинает хихикать, а я принимаю душ, накидываю халат, и заказываю обед из близрасположенного итальянского заведения. Не подумайте плохо. Я отдаю себе отчет в том, что если этот мужчина мне действительно нужен, мне не следует пытаться соблазнить его прямо сейчас. Нужно подождать день или два, или месяц, или целый год, чтобы он ко мне привык, и перестал постоянно думать об Илэйн и не сжимал бы так судорожно дистанционное управление. Но я ничего не могу с собой поделать! Посему я решаю, что буду вести себя определенным образом, но скромно. Никаких лихих кавалерийских наездов, но, в основном, хлопанье ресницами, несколько грустных, ранимых улыбок, и все. Тем не менее я не накладываю никакую косметику после душа, на случай, если он решит меня поцеловать (я понимаю, что это почти невозможно сегодня вечером, но что делать). Я также оставляю в покое все свои кремы, на случай, если ему захочется что-нибудь потрогать или погладить, и удовлетворенно
Винс колеблется по началу, но он голоден, и наконец он сдается. Съедает почти все, что принесли, заливает бутылкой моего очень деликатного вина, высаживает пять или шесть рюмок бренди, начинает плакать, как ребенок, и в конце концов просто отключается в кресле перед телевизором. Я прикидываю — не перетащить ли его в спальню, не раздеть ли, и не совершить ли над ним чего-нибудь, но вдруг до меня доходит — ого! В парне двести тридцать фунтов, или около. Понимаете, о чем я. Это даже не проблема — это физическая невозможность. Я даже на каблуках едва до груди ему достаю. Ну, вот… Бедная старая ранимая Гвен. Я беру его рюмку и залпом допиваю остатки бренди. Затем я наливаю в рюмку еще. Включаю стерео и слушаю некоторое время «Манон Леско», попивая и куря сигареты. Очевидно, я просто выключаюсь под веристкую эту колыбельную. У меня был эмоциональный день. Когда я снова открываю чарующие свои очи, то оказывается, что я в спальне, в постели, все еще в моем шелковом халате, а из ванной доносятся звуки. Оказывается, Винс чистит там свои клыки. Я спрашиваю его, что он помнит из событий прошедшей ночи, выпаливаю не думая — «Что вчера вечером было, не помнишь?» Он пожимает плечами. Я говорю — «Как я оказалась в постели?» Он говорит — «Я тебя перенес. Ты напилась и ничего не соображала».
Замечательно. Я вовремя спохватываюсь, поскольку следующий вопрос, как вы сами понимаете, был бы совершенно глупым. То бишь — У нас было что-нибудь?… Говорю себе — заткнись, Гвен. Колеблюсь. Потом говорю — «Хочешь завтракать?» Он говорит — «Я сделаю глазунью. А ты пока помоешься» — говорит, будто он тут начальник.
Что ж. Я чищу зубы, моюсь, падаю в ванне и очень больно ударяюсь ж[непеч. ]ой и локтем, будут синяки, а в этом время Винс хозяйничает в кухне и сооружает неплохой завтрак. Тост, бекон, jus d'orange, яйца, и прочее. Мы едим, и вдруг звонит дверной звонок, дин-дон, и мы оба застываем на какое-то время, и я спешу к своей сумке. Винс видит, что я спешу к сумке. Я колеблюсь но затем протягиваю ему револьвер и говорю ему, чтобы он сидел на месте. Иду к двери, глубоко вдыхаю, открываю. На пороге мужчина, пепельный блондин, хорошо сложенный, начинающий лысеть, с десятком лишних фунтов веса, широкие запястья, темные брюки, спортивный пиджак, не прочь с кем-нибудь переспать, разведен по крайней мере один раз, возможны дети, алименты, Бруклин, черты лица более или менее правильные, не очень привлекателен. Так. Я говорю — «Да, как я могу вам помочь?» А он говорит — «Детектив Лерой, из полиции».
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. МЕТОДЫ ДЕТЕКТИВА ЛЕРОЯ
Детектив Лерой посмотрел мрачно на сервированный стол и, упершись глазами в Винса, который демонстративно не поднимал голову, делая вид, что увлечен женским журналом, лежащим рядом с его тарелкой, сказал:
— Убери пушку. Сейчас же. Я здесь для того, чтобы говорить с мисс Форрестер, но перед этим мне хотелось бы перекинуться парой слов с тобой лично, частным образом, если не возражаешь. Пожалуйста, выйди со мной на площадку. Это не займет много времени.
Винс некоторое время молчал, раздумывая, а затем отдал револьвер Гвен. Та демонстративно проверила барабан — все ли патроны на месте. Сунула револьвер в ящик. Это она сделала для того, чтобы Лерой понял, что пистолет у нее — легально, и ей все равно, кто его видит. Лерой спрятал бляху. Винс поднялся и присоединился к Лерою, который придержал ему входную дверь. Как только Винс вышел, Лерой захлопнул дверь и щелкнул замком, и встал перед ней. Зазвонил звонок. Лерой распахнул дверь и поднял пистолет, целясь Винсу в переносицу.
— Слушай, тигр, — сказал он. — То, что мне нужно сказать мисс Форрестер, и то, что она мне ответит, тебя совершенно не касается. Понял? Не твое собачье дело. Просто стой там, на лестнице, и следи, чтобы никто не пытался нам тут мешать, вот и все. Будь хорошим, а то ведь вгоню пару пуль в тебя в целях самозащиты. И не уходи никуда, не шляйся попусту. Если после моего разговора с мисс Форрестер я не найду тебя на площадке, я доберусь до тебя, где бы ты ни был и сдвину тебе коленную чашечку. Представь себе звук рвущихся сухожилий. Представил? Вот и хорошо.
Он снова захлопнул и запер дверь. Гвен уставилась на него, лишенная дара речи. С пистолетом в одной руке, он схватил другой стул и сел на него верхом. Она отодвинулась от него вместе со своим стулом.
— Так лучше, всем, — сказал он. — Поверьте. Наконец-то мы можем перейти к важным вещам. — Он почему-то показал на кофейную чашку Винса пистолетом. — Некоторые мои вопросы могут показаться вам не относящимися к делу. Из важность вы поймете позже. Или не поймете. Это совершенно не важно. Существует некая романтическая связь между вами и безутешным мужем вашей покойной сестры. Не знаю точно, какая именно. В каких вы отношениях с Винсом?