В прицеле – Олимпиада
Шрифт:
Сказав это, он снял трубку телефона и, брызжа слюной, стал требовать у кого-то срочно прислать обещанные беспилотники. В общем, дал понять, что он человек занятой и не имеет времени заниматься пустяками.
Спецназовцы переглянулись и вышли из кабинета.
— Задержитесь! Не забудьте сдать оружие, — крикнул им в спину Бормышев. — Здесь оно вам не понадобится. Предупреждаю — самодеятельности больше не будет. Теперь порядком и безопасностью занимаюсь я. Вы куда?
— В буфет. Согласно вашему приказу, — отрапортовал Марконя.
— Отставить буфет! Вы сейчас проследуете
Тут даже Кэп не удержался:
— Кому? Нам расскажет?
Бормышев сообразил, что сморозил глупость, но напустил на лицо гримасу важности:
— Учиться никому не поздно. Может, что-то новенькое услышите. Да, лекция секретная, ничего не записывать!
— Мы даже запоминать не будем, — пообещал Поручик.
От гнева Бормышев покраснел пуще прежнего и затопал ногами:
— Хватит пререкаться! Я вас всех научу дисциплине! Кругом — шагом марш! Хотите что-то спросить?
— Так точно! — гаркнул Марконя. — Разрешите бегом? Или хотя бы четким строевым шагом?
— Вон отсюда! — заорал начальник первого отдела.
Спецназовцы дружно развернулись через правое плечо и строевым шагом, но иноходью — с правой руки и правой ноги одновременно, покинули генеральский кабинет.
В коридоре они собрались в кучу.
— Ваши предложения, — открыл совещание Татаринов.
— А что, пойдем на лекцию, посидим, расслабимся, — ответил Боцман. — У меня с собой имеется… Чистый, неразбавленный.
С ним согласились все, кроме Поручика.
— Прикройте меня, — попросил он. — Мне Правдин поручил Олимпиаду найти. Он ее уже ждет.
— Только на долю не рассчитывай, — предупредил Марконя. — Лекция долгая, нам самим не хватит.
— Сухим пайком возьму, — отшутился Голицын.
На том и расстались. Группа отправилась в буфет за закуской и запивкой, а старший лейтенант Голицын вышел на улицу. Здесь он снова обнаружил знакомое лицо. Подполковник Науруз Берзеков сидел на бортике песочницы и задумчиво созерцал стену детского сада.
— Загораешь? — поинтересовался у него старший лейтенант.
— А, тебя тоже выставили? — своеобразно поприветствовал его подполковник.
— Что значит «тоже»? Неужели и ты без работы остался?
Берзеков кивнул.
— Отправлен в резерв как не вызывающий доверия. Я же по национальности убых.
— И что это меняет?
— Для Бормышева — многое. Он сказал, что не может мне доверять. Скотина.
Поручик с возмущением покачал головой:
— Значит, то, что у него брат оказался пособником террористов, это нормально. А тебе уже и убыхом родиться нельзя?.. Но тебе еще повезло. А если бы ты был евреем?
— Вообще расстреляли бы, — усмехнулся Берзеков. — А где твоя команда?
Поручик махнул рукой:
— На лекции, уму-разуму набираются. А у меня спецзадание. Одну барышню к Правдину доставить надо. Нарядить пастушкой — и в опочивальню.
Науруз вытаращил глаза от изумления:
— Ты серьезно?
— Шутю. В смысле опочивальни. А доставить надо. Ты, случайно, город не знаешь?
— Родился тут и вырос. Давай, подброшу. У меня машина, а делать все равно нечего. Не на лекцию же идти.
Поручика такой расклад вполне устраивал. Он набрал на мобильном номер, оставленный Олимпиадой. Трубку взяла Клавдия. Поздоровались.
— Квартирантка дома? — поинтересовался старший лейтенант.
Клавдия подозвала Олимпиаду.
— Тебя Правдин ищет, — сообщил Голицын.
— Какой Правдин?
— Василий Васильевич. Премьер-министр. Он хочет дать тебе какое-то маленькое, но очень ответственное поручение. Ты сейчас что делаешь?
— Ты меня из душа вытащил.
— Это хорошо, — заметил Поручик. — Помойся как следует, особенно за ушами. Возможно, тебя покажут по телевизору. Где и когда тебя забрать?
Олимпиада задумалась.
— Думаю, через полчаса буду на месте.
— На каком?
Теперь она думала еще дольше. Наверно, советовалась с Клавдией.
— На углу Конституции и Карла Либкнехта.
— Ну и названия. — Поручик с трудом удержался, чтобы не выругаться. — Карла, мать его, да еще Либкнехта! А нельзя чего-нибудь попроще? Возле Олимпийской деревни, например? На катке…
Берзеков похлопал его по плечу:
— Чтобы ты знал, сочинская Олимпиада — это не в Сочи, а в Адлере. Там же и Олимпийская деревня, и все объекты. Кстати, насчет катка: у нас два ледовых Дворца спорта, плюс большая ледовая арена, плюс малая. Плюс центр керлинга, плюс открытый каток. Не считая хоккейной тренировочной площадки и прочих мелочей. До вечера можно друг друга искать. А угол Конституции и Либкнехта я знаю. Это в самом центре.
У Науруза неподалеку была припаркована «БМВ». По приморской дороге они долетели до города за пять минут.
— Не представляю, как тут в Олимпиаду разъезжаться будут, — ворчал он по пути. — А если авария или просто пробка?
Дорога и в самом деле была узкой, с одной стороны ограниченной морем, а с другой — подступавшими вплотную склонами гор. Затем морской берег сменился глухими металлическими заборами, словно они въехали в промзону. Началась полоса частной застройки.
— Мне это напоминает город Веллингтон, столицу Новой Зеландии. Тоже большая деревня, — поделился впечатлением старший лейтенант. — Только там таких заборов нет.
Потом они въехали в настоящий город с настоящими городскими домами. В целом он показался Денису тихим, провинциальным и очень приятным. Но даже сидя в машине, Голицын почувствовал в воздухе какое-то напряжение. Город будто затаился в ожидании.
— Прощай, моя малая родина, — с грустью вздохнул Науруз. — То, что ты видишь, — последний вздох старого Сочи. После Олимпиады здесь все изменится. Жалко, но ничего не поделаешь. Прогресс не остановить. Как асфальтовый каток под горку…
Улица Конституции оказалась зеленой, с рекой по одну сторону и застроенной трех— и четырехэтажными домами по другую. Первые этажи домов были заняты разными магазинами, конторами и фирмами. Олимпиада ждала их на углу забавного, симметрично расположенного по обе стороны улицы Либкнехта дома. Усадив ее, подполковник развернулся и направился в обратный путь.