В прятки с кошмаром
Шрифт:
Сэм сдавленно замычал, пытаясь справиться с болью, на глаза у него выступили слезы и он умоляюще посмотрел на Эшли. Она побледнела, но взгляда не отвела. Ясно. Значит, будет смотреть.
— Знаешь сколько костей в организме человека, Сэм? Знаешь? Наверняка знаешь. Так вот. Я не буду тебе ничего ломать. Я просто прострелю тебе руки и ноги, чтобы ты в полной мере почувствовал, что ощущали люди на том полигоне, который ты разбомбил, когда у них заживо отрывало конечности, разрывало плоть и они умирали, не имея возможности спастись. Это будет справедливая смерть, Сэм. Хоть и неприятная для тебя.
Сэм, глядя как я достаю пистолет, мотает головой, но это причиняет ему страшную боль и он только с ужасом таращится на оружие и издает нечленораздельные
— Так страдали те люди, у которых не стало лодыжки, Сэм. А так – те, у которых не стало ноги выше колена, — говорю я ему, простреливая коленную чашечку. Орел разносит конечноть почти подчистую, оставляя на месте выстрела оголенную кость, ошметки плоти и смешанную с одежной кожу, свисающую клочьями. Со второй ногой я проделал то же самое.
— Они страдали там, Сэм. Они ползали в ужасе, рядом с ними рвались снаряды, они знали, что сейчас умрут, потому что ты не оставил им никакой надежды. Что ты сейчас чувствуешь, Сэм? Думал — в Эрудиции ты в полной безопасности и можешь вершить судьбы людей как хочешь? Ты ведь не предполагал, что я смогу справиться со своим моделированием и приду сюда по твою душу, так ведь? О, не трудись, ничего не надо говорить.
Увлекшись, я как-то забыл, что на нас смотрит Эшли все это время. Немного повернув голову, я бросаю на нее короткий взгляд. На ее лице застыла восковая маска, как будто она равнодушна, но я-то знаю, что она просто-напросто загнала все чувства подальше и поглубже. Она слишком открытая, слишком вся на виду. Она стоит вся белая, кажется, сейчас опять будет блевать. Но она держится. Вот и ладушки.
— Эшли, я могу убить его пятью разными способами, но, может, ты сама хочешь? Ты ему даже сможешь посоветовать быть храбрым, если посчитаешь, что он этого достоин. Так как Эшли, завалишь урода или можно я его убью уже?
— Подожди Эрик. Дай мне.
Как механическая кукла, больше всего сейчас напоминающая мраморную статую, она подходит ко мне и вынимает у меня из руки пистолет, так же осторожно, как тогда, на крыше, когда вынула у меня из пальцев сигарету. Все ее движения неторопливые, будто я дикий зверь, а она пытается со мной договориться. Она не боится, а опасается и мне это не нравится.
— Сама справишься? Удержишь? — она кивает, а я пристально на нее глядя, отхожу в сторону, гадая, что же она будет делать дальше.
Она расставляет ноги, чтобы принять более устойчивое положение. Сэм все еще в сознании и уже довольно давно стонет на одной ноте, что ужасно раздражает. Эшли наставляет на него оружие. Выстрел не заставил себя ждать, а кисть Сэма превратилась в месиво.
— У меня друзья были на том полигоне, Сэм. Те с которыми я делила свою жизнь, те кто закрывали меня от пуль, не давали мне уйти в свое горе. Те, кто помогал мне выжить. А ты их всех уничтожил, ублюдок. Я бы заживо расчленила тебя деревянной пилой, но думаю пистолет тебе объяснит что они чувствовали доходчивее.
Она стреляет снова и на этот раз руку Сэму отрывает до предплечья.
— Там были Колин, Девид, Кристина… которых больше нет. Они никогда не полюбят, не смогут вырастить своих детей и все для чего? Чтобы ты мог создать свою армию и всех держать в страхе? Ты ублюдочный м*дак, Сэм и если бы у тебя было несколько жизней, я бы не пожалела своей одной, чтобы лишить тебя их всех! — снова выстрел, на этот раз другая рука превратилась в кашу. — Ненавижу тебя урод, НЕНАВИЖУ! — почти рычит Кроша, но Сэм уже без сознания от потери крови. Она выпускает в него все пули, что были в магазине, пистолет тяжелый, отдача сильная, но какие-то иррациональные силы придают ей устойчивости. Тело Сэма дергается и одна из последних пуль разносит его голову, навеки прекращая его существование. А Кроша все нажимает и нажимает на курок, хотя патроны давно уже закончились.
Я понимаю, что ее боль требует выхода, и не сразу отнимаю у нее оружие, что было ошибкой, потому что разогревшись, пистолет
POV Эшли
Командирский пистолет приятно тяжелит руку. Он такой же родной мне, как мужчина обнимающий меня, чьи руки поверх моих обхватывают красивое оружие, чей тихий голос, с едва различимой хрипотцой шепчет мне в ухо, чьи губы невероятно нежно касаются меня. Если закрыть глаза, можно подумать, что нет вокруг пары десятков трупов, передо мной не стоит на коленях изуродованный человек, который хотел убить моего ребенка, его кровь не заливает пол разгромленной оранжереи и это не я хочу, жажду, впитываю в себя до капли сознание того, что этот человек сейчас умрет от моего выстрела. Все это так не похоже на нормальную жизнь…
Когда грудь перестала ходить ходуном от безудержного смеха, пришло какое-то тяжелое отупение. Я сижу в вентиляции и не могу сообразить, что вообще произошло. В голове теснятся картинки, сменяя одна другую, то алый цветок на груди, пистолет направленный в грудь, патрульный, вставляющий патрон и направляющий оружие на моего мужчину, осознание того, что если ничего не сделать, будет катастрофа, ярко серебряные глаза с поволокой, нежно шепчущие губы о поцелуе… Он понял, что меня не убьют, а на себя он забил. Как он мог? Он что вообще ничего не соображает, не понимает?
Я не знаю как дальше жить. До меня долетают некоторые слова Сэма, он говорит ужасные вещи. Эрик никогда не сможет стать нормальным человеком. Моделирование изменило его, он не способен на обычные человеческие эмоции. Мне лично на это плевать абсолютно. Я знаю, каким он может быть, знаю его со всех сторон, и его светлой стороны мне достаточно, чтобы терпеть все остальное. Но маленькому человечку, который появится совсем скоро не объяснишь про моделирование и прочее. Он увидит тех демонов, что рвут душу моего мужчины, своего отца и ничто не залечит эту рану. Я слышу Сэма, смотрю на него и понимаю, что я знаю это лучше, кого бы то ни было. Я знаю, что значит иметь любящего отца, и теперь знаю каково это — иметь отца-демона во плоти. Я не хочу, чтобы однажды наш сын стоял перед изуродованным Эриком и целился в него из пистолета. А ведь все к тому идет. Даже если Эрик примет этого ребенка, сможет ли он полюбить его так, как меня любил пусть даже и не родной отец. Даже если человеческие инстинкты возьмут верх, Эрик никогда не привяжется к нему, не пустит в свое сердце, всегда будет держать на расстоянии.
Первым порывом было убежать, сейчас же. Мы не сможем быть вместе. Я уже даже полезла по вентиляции, и была на полпути на следующий этаж, когда подумала, что сбегаю, как трусиха. Что бросила Эрика там одного, с Сэмом, и пусть подмога совсем близко, а Эрик сам прекрасно справляется, я не имею права бросать его в трудную минуту.
Мне надо разобраться во всем спокойно. Надо обо всем подумать, разложить по полочкам в голове. Эрик ни разу за все время, что я его знаю, не дал мне понять, что я нужна ему. Да, несомненно, он был нежен во время секса, он доставлял мне неимоверное удовольствие, но… Этим все и ограничивается. Это означает лишь то, что он хочет меня. Так сильно хочет, что готов затолкать поглубже свой поганый характер и открыться мне на время. Но потом, он, будто бы, жалеет о том, что произошло, будто он чувствует, что дал слабину и старается всеми возможными способами доказать и показать мне, что ничего особенного не произошло, что он такой же сукин сын, что и пару часов назад. В отношениях, построенных на хорошем, я бы даже сказала отличном, сексе невозможно растить детей. Ничего у нас не получится. Я люблю его. А он меня никогда не сможет полюбить, пока он хочет меня, пока не пресытился, он готов будет усмирять своих демонов, а дальше?