В пылающем небе
Шрифт:
— Товарищи, родные мои, — обратился я к технику Николаю Барчуку и механику Василию Овсиенко, — поднатужьтесь, ускорьте ремонт.
И вот через несколько дней самолет снова готов к боевому вылету.
Меня и Куликова вызвали в штаб полка.
— Ваш налет на Демьянск был успешным, — сказал полковник Новодранов. — Врагу нанесен чувствительный урон. Сейчас вам предстоит более дальний полет. Надо разбомбить железнодорожный узел Псков. Там скопилось много эшелонов с живой силой и техникой противника.
Псков. Это уже не близко. Затем Смоленск, Рославль, Унеча… Участились ночные полеты. На Витебск летали
Мы снова готовились лететь ночью в тыл врага. Теперь объект для бомбового удара — древний Новгород. По данным разведки, на одноименной железнодорожной станции сосредоточено много военных грузов противника.
В воздух один за другим поднимаются бомбардировщики. Подходит моя очередь. Начинает моросить неприятный осенний дождь. Сгущается мгла.
— Взлетишь? — совсем не по-военному спрашивает командир полка.
— Взлечу, — отвечаю как можно бойче, а у самого сердце колотится: не видать ни зги.
Выруливаю на старт. Самолет набирает скорость, нехотя отрывается от земли, «вслепую» прорезает мокрую тьму. Потихоньку, с маленьким креном, как у нас говорят «блинчиком», разворачиваюсь и ложусь на заданный курс. Лечу, будто иду над пропастью по узкому бревну.
Темнота. Нет ни земли, ни неба. Все исчезло. Весь мир отгорожен от меня этой тьмой да стенами кабины самолета. Руки на штурвале, глаза на приборах. Трудно летчику пилотировать самолет в таких условиях. Но не легче и штурману вслепую прокладывать маршрут, отыскивать скрытую в кромешной тьме цель, поражать ее бомбами.
Однако в этом полете наш экипаж оказался в более выгодном положении, чем те, что ушли на цель раньше нас. Они прокладывали путь. Они указывали точный ориентир для нанесения удара. До намеченного объекта еще километров 40, а уже видно зарево пожара, яркие вспышки взрывающихся бомб, сбрасываемых нашими друзьями.
— Богатое зрелище, — слышится в наушниках голос Куликова.
Подходим ближе. Над освещенной пламенем пожара железнодорожной станцией стоит густой черный столб дыма: очевидно, горят цистерны с горючим. Делаю заход на цель. Куликов сбрасывает на парашютах светящиеся авиабомбы (светильники) — так называемые САБы. Вокруг становится светло как днем. Кстати, о САБах.
В начале войны ими пользовались редко. Но мы вспомнили о них и начали первыми применять в ночных полетах. САБы не только хорошо освещали вражеские цели, но и затрудняли фашистским зенитчикам ведение прицельного огня, снижали эффективность прожекторов. Вот и сейчас гитлеровцы открывают огонь по САБам,
чтобы сбить их. Но безуспешно. В воздухе видны отдельные разрывы зенитных снарядов да частые пунктиры трассирующих пуль. А в общем железнодорожный узел защищен слабо. Очевидно, фашисты не ожидали здесь удара нашей авиации, тем более в ночное время.
Выходим точно на цель. Штурман сбрасывает 250-килограммовые бомбы. Еще один заход — из бомболюков сыплются «зажигалки». Стрелки дружно поливают скопившиеся эшелоны пулеметным огнем. Бомбардирование крупного железнодорожного узла противника прошло успешно.
Положение на фронте осложнялось. В начале октября 1941 года фашисты начали новое наступление. Его цель — захват Москвы. Нужно идти на любые жертвы, но остановить врага. И не только остановить,
Полк нес большие потери. Только за два дня — 6 и 7 октября — на базу не вернулись экипажи Брусницына, Клименко, Минакова, Кондратина… Долго мы ходили по аэродрому, ожидая, не появятся ли на горизонте знакомые очертания самолетов. Но время шло, никто не возвращался.
Несколько экипажей нашего полка, в том числе и мой, продолжали совершать полеты в глубокий тыл фашистов. Приходилось пробиваться сквозь густую завесу заградительного огня, ускользать от «Мессершмиттов», которые стаями вились над крупными железнодорожными узлами, прикрывая их от советских бомбардировщиков. Все-таки мы заставили врага поверить в силу ударов наших дальних бомбардировщиков. И хотя гитлеровцы на весь мир кричали, что русская авиация полностью уничтожена, налеты наших самолетов на военные объекты, находившиеся далеко за линией фронта, приводили в трепет фашистов и вынуждали их вводить усиленное воздушное охранение там, куда, казалось бы, советским летчикам добраться невозможно.
И все-таки добирались. Преодолевали большие расстояния и сбрасывали смертоносный груз за многие сотни километров на запад от Москвы. Вчера мы бомбили Витебск, сегодня Каунас… Какой объект ожидается завтра?
Когда возвращаешься на родной аэродром, сразу же задаешь вопрос первому, кто окажется у самолета:
— Все ли вернулись?
Это уже стало традицией. Нас, как всегда, первыми встречали Коля Барчук и Вася Овсиенко. Каково же было наше удивление, когда на этот традиционный вопрос техник с механиком, перебивая друг друга, радостно ответили:
— Капитан Брусницын…
— …Вернулся!
— Брусницын? — изумленно переспросил я. — Откуда же? Вы что-то путаете.
— Нет, не путаем. Капитан действительно вернулся..
— …Вместе со штурманом Бойко.
— Ничего не понимаю.
Несколько позже все стало ясно.
Экипаж Брусницына бомбил танковые колонны, двигавшиеся по шоссе Спас — Демьянск — Юхнов. Налет прошел удачно, и самолет лег на обратный курс. Неожиданно из-за мохнатой тучки его молниеносно атаковали «хейнкель-111» и два «Мессершмитта». Стрелок-радист Тюнькин был сразу же убит. Второй стрелок Рясной yспел дать по фашистам несколько очередей, потом его пулемет замолчал. Истребители снова бросились на беззащитный бомбардировщик, пробили бензобак. Самолет запылал и недалеко от линии фронта упал на лесную поляну. Брусницын и его штурман Максим Бойко успели выброситься с парашютами. Прошло немало дней, пока они, измученные и голодные, перешли фронт и добрались до аэродрома.
Мы слушали Брусницына, жадно ловя каждое слово.
— Нет, друзья мои, — выдержав паузу, сказал он,— вы не представляете, как это здорово после долгих скитаний вновь быть среди вас. Недаром, видимо, говорят, что цену дружбы измеряют разлукой. Я это понял там, за линией фронта…
Но радость встречи с Брусницыным затмило новое горе: с боевого задания не вернулся экипаж Паши Володина. Мы очень любили этого молодого, веселого летчика. У него было приятное лицо, красивые, светлые волосы, серые с лукавинкой глаза. Под стать командиру подобрались и остальные члены экипажа: все одинакового роста, даже лицами похожи друг на друга и, кажется, все однолетки.