В пылающем небе
Шрифт:
Острая Могила. Родной город над Луганью. Мы еще встретимся с тобой! Нам еще жить да жить!..
Мои мысли прервал монотонный гул самолета. «Это за нами!» — мелькнуло в голове.
— Ребята, посадочный знак! Быстро! — крикнул я.
Через несколько минут над нами появился «дуглас».
Сделав разворот, он плавно пошел на снижение и приземлился у Т-образного знака, выложенного нами из парашютов.
Из машины вышел командир полка Николай Иванович Новодранов, что несколько удивило нас: и нашел же полковник время оторваться от дел и лететь на поиски потерпевшего аварию экипажа.
Как командир Новодранов строг, но справедлив.
— На рожон не лезьте. Внимательность и осторож ность — составные части мужества.
Командир не только предупреждал — категорически требовал осмотрительности и бдительности в полете. Однажды экипаж И. Ф. Андреева получил задание средь бела дня нанести неожиданный бомбовый удар по важному стратегическому объекту противника. Опасность и рискованность задания были очевидны, тем более что по данным разведки объект усиленно охранялся зенит ными батареями. В полку все переживали за успех опeрации.
Долго тянулось время. И вот, наконец, радиограмма:
«Задание выполнено. Возвращаюсь на базу». Все облегченно вздохнули.
Через два часа над аэродромом пронесся бомбардировщик. Зашел на посадку и удачно приземлился, взвихрив за собой серо-синее облако снега.
Все бросились к самолету. Ну и вид! Фюзеляж изрешечен осколками, пробит бензобак, обшивка плоскостей ободрана. К счастью, экипаж цел и невредим. Все это казалось невероятным.
— Где это вас так? — спросил Новодранов, выслушав короткий рапорт Андреева.
— Над целью, товарищ полковник, — ответил летчик.
— Молодцы! — похвалил отважный экипаж Новодранов.
Через несколько дней возвращался с задания другой летчик. Неподалеку от линии фронта самолет обстреляли вражеские зенитки. Машина была повреждена, и летчик с трудом дотянул до аэродрома. Каково же было наше удивление, когда полковник Новодранов реагировал на это совершенно по-иному. Отчитал за неумение «аккуратно» обойти вражескую линию обороны, пробраться сквозь заградительный зенитный пояс.
Как я уже говорил, мы «загорали» после аварии, и именно к нам прилетел на «Дугласе» командир полка.
— Докладывайте! — приказал Новодранов, отвечая на приветствия.
Я подробно рассказал о случившемся. Красивое лицо Николая Ивановича все больше хмурилось. Но он слушал меня, не перебивая. А когда я кончил, полковник резко бросил:
— Неправильно действовали, лейтенант! Вам следовало прыгать, а не сажать горящий самолет. Ведь спасти его у вас почти не было шансов, а опасность для жизни была большая. — И, выдержав паузу, добавил: — Жизнью рисковать надо разумно. Мы не имеем права погибать зря. Война только начинается…
Неожиданно Николай Иванович улыбнулся, подошел ко мне и крепко обнял.
— Поздравляю тебя, дорогой, — сказал просто, совсем по-домашнему. — Сегодня опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР. За отличное выполнение боевых заданий тебе присвоено звание Героя Советского Союза. Ты, Куликов, награжден орденом Ленина, вы, ребята, — повернулся он к Панфилову и Васильеву, — орденами Красной Звезды.
От охватившего нас волнения мы даже растерялись. И только спустя несколько мгновений до нашего сознания дошел смысл слов, сказанных командиром полка. Мы вытянулись по стойке «смирно» и в один голос ответили,
— Служим Советскому Союзу!
Это было в конце октября 1941 года.
ЧАСТЬ II
Полк отвели в глубокий тыл на переформирование. Мы должны были принять пополнение, получить новые самолеты и, наконец, немного отдохнуть. Несколько месяцев подряд боевые экипажи совершали налеты на вражеские военные объекты. Выбились из сил. Мы потеряли почти всю материальную часть. Страшно сказать: в полку осталось лишь три бомбардировщика! К тому же два из них требовали ремонта.
Экипажи «безлошадников» перевез в тыл на своем транспортном самолете Василий Гордельян. Много рейсов пришлось ему сделать, чтобы вовремя перебросить в указанное место весь летный и часть технического состава полка.
Настоящий перелет в тыл нашей страны казался фантастическим. Такое удовольствие обходилось дорого, но ничего не поделаешь — переформирование и перевооружение полка требовалось произвести как можно скорее.
В первые дни тыловая обстановка действовала на нас, фронтовиков, ошеломляюще. Мы не могли отвыкнуть от полетов на боевые задания. Ночью, когда не было тренировочных полетов, мы спали беспокойным сном, ежеминутно ожидая сигнала тревоги и знакомой команды «по машинам!». И это естественно. Ведь люди уже свыклись с войной, с разрывами зенитных снарядов, с пулеметными очередями вражеских истребителей, с разбирающим душу воем брошенного в пике самолета. Слищком свежи впечатления недавних событий. Смелые налеты наших бомбардировщиков на скопления фашистских войск, рвавшихся к Москве, Ленинграду по шоссейным и железным дорогам… Нечеловеческие усилия спасти окончательно отказывающиеся служить боевые машины… Гибель товарищей…
Последним тогда погиб экипаж лейтенанта Малинина. Это случилось за два дня до нашей переброски в тыл на переформирование. Володя Малинин вылетел бомбить военные объекты противника в Орле. Вылетел и не вернулся. Он погиб там, где когда-то начинал служить, Вместе со мной, Полежаевым, Нечаевым, Гараниным, Соловьевым, Брусницыным и Степановым Володя Малинин проходил воинскую службу в 100-м авиаполку, дислоцировавшемся в Орле. Оттуда всех нас и направили на второй день войны в полк особого назначения. Первым погиб Степанов. Лечился в госпитале израненный и обожженный Сеня Полежаев. И вот теперь не стало Малинина. Тяжело. Может быть, поэтому и казалась нам такой непривычной тихая жизнь в далеком тылу?
Где-то гремела война, а здесь люди не знали, что такое светомаскировка. Озабоченные своими делами, они ходили не спеша и не бросали тревожных взглядов на небо. Жизнь текла, словно в доброе мирное время. Но это было только кажущееся спокойствие. Враг наступал. Любой ценой стремился прорваться к сердцу нашей Родины — Москве. Над столицей нависла смертельная опасность. Вместе с частями Красной Армии на защиту ее встали трудящиеся — народные ополченцы. А мы в такое время находились в тылу. Ребята снова начали поругивать начальство за медлительность. Мы меньше всего думали тогда о том, по силам нам или не по силам драться с врагом в воздухе. Мы знали одно: там, под Москвой, все сейчас поставлено на карту. Значит, дорог каждый человек, тем более летчик, да еще имеющий боевой опыт. Быть в такое критическое для страны время в тылу мы считали недопустимым.